Панула, Эйно Вильями

Эйно Вильями Панула
Eino Viljami Panula
Эйно Панула, 23 марта 1912 г.
Имя при рождении:	Eino Viljami Juhonpoika Panula
Дата рождения:	10 марта 1911(1911-03-10)
Место рождения:	Илихэрма, Южная Остроботния, Великое княжество Финляндское, Российская империя
Дата смерти:	15 апреля 1912(1912-04-15) (1 год)
Место смерти:	«Титаник», Атлантический океан
Отец:	Юха Юханпойка Панула-ст.
Мать:	Майя Ойяла Кетола

Эйно Вильями Юханпойка Панула (фин. Eino Viljami Juhonpoika Panula) (10 марта 1911 — 15 апреля 1912) — маленький финский мальчик, который погиб во время катастрофы лайнера «Титаник». С 2002 по 2007 он, по мнению многих, предположительно являлся «Неизвестным ребёнком», которого захоронили на кладбище Фейрвей в Галифаксе.

Ранняя жизнь

Эйно Вильями Панула родился 10 марта 1911 года у финских фермеров Майи Эмельи Абрахаминтутар Ойяла Кетола (род. 1 декабря 1870) и Юхи Юханпойки Панулы. Родители поженились 14 февраля 1892 года и родили восемь детей. Их перевенец, Юхо Еймели Юханпойка Панула, родился 23 октября 1892 года в Каухаярви, но спустя ровно два месяца 23 декабря скончался. После этого в 1893 Панулы переехали в США и осели в Мичигане, где Майя поменяла своё имя на Мария Эмилия Панула. Здесь же у них родилось три ребёнка: два сына — Эрнести Арвид Юханпойка Панула (род. 18 мая 1895) и Яаакко Арнолд Юханпойка Панула (род. 8 февраля 1897), — и дочь Эмма Иита Юхонтутар Панула (род. 24 февраля 1901).

В 1901 Панулы вернулись в Западную Финляндию и поселились в Илихэрма, где у них родилось ещё три ребёнка: дочь Люютия Юхонтутар Панула, родившаяся 17 июня 1902 года, но умершая в декабре того же года, и два сына — Юха Ниил Юханпойка Панула (род. 1 сентября 1904) и Урхо Аапрахами Юханпойка Панула (род. 25 апреля 1909). 8 апреля 1910 года 9-летняя Эмма Иита утонула в Хаапаярви.

«Титаник»

Панулы решили эмигрировать в Штаты и в феврале 1912 года Мария продала их ферму своему шурину за 6 500 финляндских марок, из которых 400 взяла с собой. В Америке Панулы собирались поселиться в Коал-Центре в Питтсбурге в штате Пенсильвания, где к тому моменту уже жил их отец. На «Титаник» все шестеро взошли в качестве пассажиров 3-го класса. Вместе с ними поехала их соседка 22-летняя Сусанна Юхантутар Риихивуори, которая, вероятно, собиралась в Америке работать их горничной. Эрнести и Яаакко, поскольку одному было уже 16, а другому — 15, были направлены в носовые каюты корабля, а Мария и три младших сына с Сусанной расположились в каюте на корме, где их спутницей стала 18-летняя Анна София Турья, которую муж её сводной сестры пригласил к себе на работу в Аштабула в Огайо.

Ночью 14 апреля, как потом рассказывала Анна Турья, она проснулась от удара и решила, что в двигателях какие-то неполадки. Она стала медленно одеваться. Турья спаслась и позже вспоминала, как один из старших мальчиков Панула прибежал к ним в каюту и потребовал, чтобы они тепло оделись и надели спасательные жилеты, сообщив: «Поднимайтесь или скоро вы окажетесь на дне океана». Анне не было страшно, но Марию, одевавшую сонных детей, охватила паника. «Мы никогда не выберемся отсюда. Неужели мы все утонем?» — спрашивала она. Как и большинство пассажиров 3-го класса Турья, Панулы и Риихивуори столкнулись с тем, что не знали английского языка и не понимали указаний стюардов, а также с тем, что стюарды перегородили для них решётками все выходы на верхнюю палубу, но, по словам Анны, по чистой случайности им удалось вылезти наверх. Там Анна отделилась от них в царящей суматохе на некоторое время, но позже столкнулась с Марией. Как она вспоминала Мария потеряла одного из сыновей и теперь была в панике, постоянно вспоминая, что её дочь Эмма утонула и вопрошая, неужели они теперь все тоже должны утонуть. Больше Турья их не видела, она сумела спастись, предположительно, на шлюпке № 13.

Целую неделю, надеясь на чудо, Юха Панула ждал подтверждения того, что не вся его семья погибла, и лишь 21 апреля все его надежды рассеялись. Тела Марии, её пятерых сыновей и Сусанны если и были найдены, то остались неопознанными. Фонд «Mansion House» выплатил ему и матери Марии Сусанне Тааверттинтутар Норркиилнен по 50£. Всего в качестве компенсации за семью Юха получил 2527.07 финских марок, которые он разделил с Сусанной, хотя пытался доказать, что все билеты на «Титаник» оплатил он, а не она. Позже он несколько раз навещал Анну Турья, которая не стала работать на своего зятя, но удачно вышла замуж и родила семерых детей. Она умерла 20 декабря 1982 года в возрасте 89 лет.

Идентификация

17 апреля 1912 года судно «Маккей-Беннет», посланное специально для этих целей, подняло из воды тело светловолосого малыша, которого не смогли идентифицировать и он был похоронен, как «Неизвестный ребёнок» на кладбище Фейрвей в Галифаксе.

Американская служба PBS в рубрике «Секреты Мёртвых» в 2001 попыталась связать «Неизвестного ребёнка» с Эйно Панула, основываясь на данных ДНК 68-летней Магды Шлейфер из Хельсинки, чья бабушка была сестрой Марии Эмилии Панулы. Когда могилу вскрыли, обнаружилось, что пригодными для анализа ДНК останками остались лишь одна маленькая 6-тисантиметровая кость запястья и три зуба. Однако канадские исследователи из университета Лэйкхид в Тандер-Бей 1 августа 2007 года объявили, что ДНК останков зубов ребёнка не совпадает с ДНК семьи Панула (чуть позже «Неизвестный ребёнок» был идентифицирован, как 19-месячный англичанин Сидней Лесли Гудвин, вся семья которого тоже погибла в катастрофе). Таким образом, все шестеро Панула, скорее всего, утонули.

Ссылки

• [sydaby.eget.net/swe/jp_titanic.htm Остроботская Одиссея]
• [news.bbc.co.uk/2/hi/americas/2413895.stm Идентификация ребёнка]
• [news.bbc.co.uk/2/hi/americas/6925640.stm Новая идентификация]
• [www.titanic-titanic.com/grave_of_unknown_child.shtml Могила Неизвестного Ребёнка]

Отрывок, характеризующий Панула, Эйно Вильями

Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».