Ригли, Уильям

Уильям Ригли
англ. William Wrigley, Jr.
Место рождения:	Филадельфия, Пенсильвания, США
Компания	Wrigley
Должность	основатель и первый президент компании

Уи́льям Ри́гли (англ. William Wrigley, Jr. —Уильям Ригли Младший; 30 сентября 1861 — 26 января 1932) — американский предприниматель, основатель компании William Wrigley Jr. Company, которая под его руководством стала одним из лидеров на рынке жевательной резинки в США.

Биография

Родился 30 января 1861 года в городе Филадельфия. Его отец был мелким промышленником и предпринимателем, производил мыло. Уильям Ригли с юных лет помогал отцу в бизнесе, продавая товар на улицах Филадельфии. В более старшем возрасте он уже ездил на фургоне в соседние с Филадельфией города с целью увеличения рынка сбыта, на практике осваивая искусство прямых продаж.

Началом самостоятельной карьеры предпринимателя принято считать весну 1891 года. В неполные 30 лет Уильям Ригли переезжает из Филадельфии в Чикаго, по легенде, обладая скромным капиталом в 32 доллара. Он основал одноимённую компанию для продажи мыла Wrigley Scoring, которое производил его отец. Для стимулирования продаж он предлагал покупателям в подарок различные товары, среди которых был пекарский порошок. Заметив, что стимулирующий товар пользуется бо́льшим спросом, нежели мыло, он переключился на продажи пекарского порошка.

В 1892 году Уильям Ригли каждому покупателю, купившему банку пекарской муки, предлагает в подарок два пакетика жевательной резинки. Он обращает внимание, что жвачка популярна у американцев, но в промышленных масштабах данная индустрия ещё не развита — производством жевательной резинки занимается примерно дюжина некрупных компаний. Уильям Ригли решает переориентировать свой бизнес на производство жвачки. Первые жевательные резинки, выпущенные под названием Lotta и Vassar, приходятся по вкусу покупателям. В 1893 году на рынок выходят популярные до сих пор марки Juicy Fruit и чуть позже — Wrigley's Spearmint. В первые годы своего существования Wrigley находилась в ряду других ничем не примечательных производителей, пытаясь выжить в тяжёлой маркетинговой борьбе марок. Компания неоднократно была под угрозой краха. Уильяму Ригли приходилось много трудиться. Лично продавая товар своей фирмы, он внимательно изучал потребности клиентов, исходя из которых генерировались креативные идеи. Основным стимулом приобретения товара при этом оставался приём «подарок за покупку». Для этого Wrigley даже издавал специальный каталог со списком различных предложений (от ламп до лезвий для бритья), чтобы помочь покупателям определиться с выбором. Уильям Ригли стал одним из первых, кто начал активно использовать рекламу в продвижении отдельных видов товара. В ход шли газеты, журналы, плакаты, уличная реклама. В 1906 году он проводит широкомасштабную акцию в трёх городах: Буффало, Рочестер, Сиракьюс. Девушки-промоутеры в яркой форме с фирменной символикой Wrigley бесплатно раздавали жвачку прохожим на улицах. Реклама жвачки появилась на бортах трамваев и омнибусов. В это же время совершенствуется технология производства и упаковывания продукции: например, именно Уильям Ригли придумал разделить традиционные брусочки жевательной резинки на пять отдельных пластинок, каждая из которых заворачивалась в вощёную бумагу. В начале 30-х годов XX век Уильям Ригли придумал ещё один маркетинговый ход: в упаковку жевательной резинки стали класть вкладыш. Это были яркие цветные картинки, на которых изображались герои комиксов, чемпионы бейсбола и экзотические животные. Расчёт был прежде всего на несовершеннолетнюю аудиторию и он оправдался: дети стали покупать жвачку ещё и ради того, что получить новые вкладыши, которые сразу же стали предметом коллекционирования и обмена.

Благодаря агрессивной рекламе торговая марка Wrigley приобретает широкую известность, компания быстро растёт. Ригли открывает фабрики за пределами США: в Канаде (1910) и Великобритании (1927).

В 1919 году Уильям преобразовывает Wrigley в компанию открытого типа. И уже в 1923 году она впервые появляется в листинге Нью-Йоркской фондовой биржи.

Уильям Ригли умер в 1932 году в Финиксе, похоронен на острове Санта-Каталина. Однако через десять лет он был перезахоронен на кладбище Форест-Лаун в калифорнийском городе Глендейл — в связи с неожиданным нападением Японии на США возникла угроза атаки и захвата острова.

На момент смерти своего основателя Wrigley была уже крупной и быстро растущей корпорацией. До сих пор девизом компании являются слова её основателя: «Даже такой маленький продукт, как жевательная резинка, должен обладать безупречным качеством».

Остров Каталина

Уильям Ригли сыграл большую роль в истории развития острова Санта-Каталина, который находится в Тихом океане близ берегов Калифорнии. В 1919 году он приобрёл контрольный пакет акций компании Santa Catalina Island Company, в числе активов которой был и остров. Перед покупкой он вместе с женой и сыном посетил остров и сразу же влюбился в него. Уильям Ригли много сделал для того, чтобы превратить остров в комфортное место для жизни и отдыха: были возведены казино (в 1929 году) и порт для приёма кораблей, курсировавших до городов Калифорнии, произведено искусственное озеленение ландшафта, построены многочисленные объекты инфраструктуры. В 1927 году были разработаны карьеры, добывающие глину и кварц, которым богаты недры Санта-Каталины. Компания, основанная для добычи этих полезных ископаемых и изготовления из них строительных материалов, дала работу местным жителям и обеспечила Wrigley стройматериалами для реализации собственных строительных проектов на острове. Кроме того, большой заслугой Уильяма Ригли стали проекты по сохранению природы Санта-Каталины.

По завещанию, Уильям Ригли был похоронен на острове Санта-Каталина в мавзолее в ботаническом саду близ собственного особняка. В 1942 году в связи возможной угрозой острову со стороны японского флота, тело основателя Wrigley было перезахоронено в континентальной Калифорнии, но до сих пор место первого захоронения Уильяма Ригли на острове Санта-Каталина украшает памятник.

Другие проекты

В 1916 году Уильям Ригли купил миноритарный пакет в бейсбольной команде «Чикаго Кабс». В 1921 году он уже имел контрольный пакет акций клуба. В 1926 году домашний стадион «Чикаго Кабс» был переименован в «Ригли Филд» и под этим названием до сих пор существует в качестве арены клуба Национальной лиги. С таким же названием существовал бейсбольный стадион в Лос-Анжделесе, который был построен в 1925 году и являлся домашней ареной для бейсбольной команды низших лиг «Los Angeles Angels».

Династия Ригли

Состояние отца унаследовали его дети — дочь Дороти Ригли-Оффилд и сын Филип К. Ригли (1894–1977), который в течение 45 лет после смерти отца возглавлял корпорацию Wrigley. Внук Уильяма и сын Филипа Ригли, называемый Уильям Ригли III (1933—1999), также был президентом семейной компании. В настоящее время президентом Wrigley является правнук основателя компании Уильям Ригли Младший II (р. 1963).

Ссылки

• [www.wrigley.com/global/about-us/william-wrigley-jr.aspx William Wrigley Jr. на сайте Wrigley Company] (англ.). Wrigley. Проверено 29 ноября 2012. [www.webcitation.org/6Cg7vYxCA Архивировано из первоисточника 5 декабря 2012].
• [ubr.ua/business-practice/ups-and-downs-in-business/istoriia-milliardnoi-imperii-postroennoi-na-jvachke-38959 История миллиардной империи, построенной на жвачке]. ubr.ua (4 марта 2010 года). Проверено 29 ноября 2012. [www.webcitation.org/6Cg7wAwhd Архивировано из первоисточника 5 декабря 2012].
• Дженет Адами. [www.adme.ru/business/bill-i-fabrika-zhevatelnoj-rezinki-excel-29216 Билл и фабрика жевательной резинки]. Ведомости (13 марта 2006). Проверено 9 декабря 2012. [www.webcitation.org/6CnNVyzKa Архивировано из первоисточника 10 декабря 2012].

Отрывок, характеризующий Ригли, Уильям

– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.