Рот, Логгин Осипович

Логгин Осипович Рот
Портрет Л.О.Рота мастерской Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения	1780(1780)
Дата смерти	1 февраля 1851(1851-02-01)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Пехота
Годы службы	1799 — 1851 (с перерывами)
Звание	генерал от инфантерии, генерал-адъютант
Награды и премии	Иностранные ордена Наградное оружие

Ло́ггин О́сипович Рот (1780—1851) — российский полковой и корпусной командир во время Отечественной войны 1812 года, генерал от инфантерии Русской императорской армии, генерал-адъютант.

Биография

Родился в 1780 году в семье французских дворян. В 14 лет поступил на службу во Французскую армию офицером. В русскую службу перешёл вместе с корпусом Принца Конде 30 августа 1797 года и в 1799 году был произведен в капитаны. 1800 году вместе с корпусом Принца Конде оставил Российскую службу. В 1802 году принял русское подданство и поступил на действительную службу с переименованием в поручики в Выборгский пехотный полк.

Чины и должности

• 23 марта 1806 года Рот произведен в штабс-капитаны.
• 29 апреля 1808 года назначен дивизионным адъютантом к генерал-лейтенанту Олсуфьеву.
• 30 августа 1808 года произведен в капитаны.
• в 1809 году был переведен в лейб-гвардии Финляндский батальон тем же чином и с оставлением в прежней должности.
• 18 июля 1811 года за отличие в сражениях Рот был произведен в полковники и был назначен состоять при главнокомандующем Молдавской армией генерале от инфантерии М. И. Голенищеве-Кутузове.
• в 1812 году назначен полковым командиром 45-го Егерского полка.
• в ноябре 1814 года Рот был назначен шефом 26-го Егерского полка, в апреле 1814 года переименованным за отличия в сражении в Гренадерский Егерский полк, впоследствии переименованный в 5-й Карабинерный.
• в октябре 1812 года за отличие в сражениях Рот был произведен в генерал-майоры.
• 18 марта 1814 года — в генерал-лейтенанты.
• 27 апреля 1814 года назначен начальником 3-й гренадерской дивизии.
• 30 августа 1818 года — начальником 15-й пехотной дивизии (8-й пехотной дивизии)
• в 1820 году назначен командующим 3-м пехотным корпусом.
• 16 сентября 1826 года назначен командиром 4-го пехотного корпуса,
• с 26 февраля 1827 года — командующим 6-м пехотным корпусом и командиром того же корпуса, впоследствии переименованного в 5-й пехотный корпус.
• В генералы от инфантерии Л. О. Рот был произведен 28 июня 1828 года.
• Командиром 6-го пехотного корпуса (ранее Литовский пехотный корпус) назначен 6 октября 1831 года,
• 12 февраля 1833 года — помощником главнокомандующего 1-й армией,
• 12 ноября 1835 года назначен состоящим при Особе Его Императорского Величества.

Боевая деятельность

Боевая деятельность Л. О. Рота началась в 1792 году после поступления на службу в корпус Принца Конде. С 4 июня 1792 года принимал участие во всех сражениях. Был ранен пулей в живот и в левую руку. После перехода корпуса Принца Конде на службу Российской империи, Рот участвовал в походе русских войск в Швейцарию в 1799 и 1800 гг. и в сражении с французами 27 сентября 1799 года при городе Констанце был ранен пулею в ляжку правой ноги, с переломом кости, навылет.

В 1805 году в чине поручика Рот участвовал в Аустерлицком сражении. В 1806 и 1807 гг. находился в Пруссии, принимая участие в боевых действиях против французов. За отличие в сражении 27 января 1807 года при городе Прейсиш-Эйлау за храбрость награждён Высочайше установленным за это дело золотым знаком и прусским военным орденом «За заслуги» (Орден «Pour le Mérite» (Пруссия)). С 13 по 15 февраля находился в авангарде, ведущем бой с неприятелем, а 27 и 30 мая — при реке Пассарге. Во время отступления наших войск к Кенигсбергу командовал 1-й гренадерской ротой Выборгского пехотного полка, вместе с Прусским отрядом состоял под главным начальством прусского подполковника Принца Ангальт-Кетенского. Когда расположенный на высоте напротив Кенигсберга отряд был окружен французскими войсками, а начальник отряда сдался в плен, Рот со своею ротой бросился в атаку, пробился через строй неприятеля и вывел свою роту в Кенигсберг. За спасение роты от плена он был награждён орденом святого Владимира 4-й степени с бантом.

С 19 июля 1808 года Рот находился в Молдавии и Валахии, а с 9 апреля 1809 года по 6 мая 1809 года участвовал в блокаде и штурме крепости Браилова. 8 и 12 сентября был командирован генерал-лейтенантом Олсуфьевым с эскадроном и казанами для отражения вылазки Турецкой кавалерии. Нанес неприятелю значительный урон, за что был награждён золотою шпагой с надписью «За храбрость». 22 июля 1810 года Рот принимал участие в штурме крепости Рущука. 31 января 1811 года при взятии штурмом крепости Ловчи с 500 добровольцами овладел главным бастионом крепости, захватив три пушки и девять знамен, открыв тем самым путь следовавшим за ним колоннам к занятию крепости. За этот подвиг был награждён орденом святого Георгия 4-й степени. 14 февраля 1811 года атаковав неприятеля, захватил местечко Тетевин. 22 июня Рот участвовал в генеральном сражении при Рущуке и за отличие в этом сражении был произведен из гвардии капитанов в полковники и назначен состоять при главнокомандующем Молдавскою армией генерале от инфантерии М. И. Голенищеве-Кутузове. С 3 сентября в качестве командира 45-го Егерского полка принимал участие в окружении главного Турецкого корпуса, находившегося под командой верховного визиря.

В 1812 году Л. О. Рот переведен на Северо-западный фронт. 18 июля состоял в авангарде генерала Кульнева корпуса графа Витгенштейна. В бою под Клястицами разгромил неприятельский отряд, взяв более 100 человек в плен, принудил неприятеля отступить к Клястицам. С рассветом атаковал и занял Клястицы. Принимал участие в поражении неприятельских войск под командой маршала Удино, преследуя до Полоцка. 6 августа во время внезапного нападения на наши войска Рот принял на себя стремительные удары левого неприятельского фланга и мужественно выдержав их, сам перешёл в контратаку и заставил неприятеля отступить в Полоцк. Ввиду угрожавшего корпусу графа Витгенштейна обхода со стороны неприятеля, этот корпус получил приказание отступить и, согласно диспозиции, в ту же ночь двинулся по Псковской дороге. Авангард под начальством генерал-майора Властова остановился в Смеле, где 10 августа был атакован Баварским корпусом и отступил для присоединения к главным силам, оставив для наблюдения за неприятелем полковника Рота с 25-м и 26-м Егерскими полками, четырьмя орудиями и сотней казаков. Рот с наступлением ночи организовал нападение на часть неприятельской дивизии с применением орудийной пальбы и штыковой атакой. Возникшая паника перекинулась на другие полки неприятельской дивизии. Противник отступил до Полоцка. Рот за смелый и решительный образ действий представлен к награждению орденом святого Георгия 3-й степени. При освобождении Полоцка 6 октября 1812 года был тяжело ранен в правую ногу.

В 1813 г. сражался под Лютценом, Бауценом, Дрезденом и Теплицем, где был ранен пулей в нижнюю челюсть. В 1814 г. участвовал в сражениях при Арси-сюр-Обе, Фер-Шампенуазе и при взятии Парижа, где снова был ранен пулей в левое бедро. В день взятия французской столицы получил чин генерал-лейтенанта.

В 1815 году принимал участие во втором французском походе, дошёл с дивизией до Парижа, где был начальником русского гарнизона во время пребывания Императора Александра I, после чего вернулся в Россию.

В январе 1826 года Рот принял участие в усмирении Черниговского пехотного полка, в котором нашли себе отклик Петербургские события 14 декабря 1825 года. За отличную деятельность и решительность, проявленные им в деле усмирения и успокоения умов, был награждён орденом святого Александра Невского.

В 1828—1829 гг. Рот, в чине генерала от инфантерии, принимал участие в Турецкой войне и во взятии Адрианополя. За храбрость и отличную распорядительность во время кампании 1829 года, при переправе через реку Камчик, разбитие корпуса Сераскира, взятие Меземврии, Ахиолло, Бургаса и сражение при городе Сливно, Рот получил 29 сентября орден святого Георгия 2-й степени. По прибытии на зимние квартиры он был назначен начальствующим войсками и краем в Румелии, а по отъезде главнокомандующего 2-й армией в апреле 1830 года на него было возложено главное начальство над войсками и заведование управлением Румелией и Баварией. По очищении нашими войсками Румелии Рот некоторое время находился в крепости Варне, которую впоследствии взорвал, и 1 октября 1830 года возвратился в Россию. Прибыв в Кишинев, принял главное начальство над карантинными и кордонными линиями по Днестру, Пруту и Дунаю. В феврале 1831 года был назначен управляющим военной частью Новороссийского и Бессарабского генерал-губернаторства до возвращения из заграничного отпуска генерал-адъютанта графа Воронцова.

С началом Польского восстания в юго-западном крае, получив донесение о вторжении мятежников в Волынскую губернию и о подготовке мятежа в Подольской губернии, Рот двинул войска в Подольскую губернию. Далее выдвинул войска в Ольгопольский уезд. Догнав 2 мая в 6 верстах от Дашева (Киевская губерния) большой повстанческий отряд в 7000 человек конницы и 500 пехоты при семи орудиях, разбил его, чем прекратил волнение в крае. За уничтожение мятежа и восстановление спокойствия в крае Рот получил 26 мая золотую с алмазами табакерку с портретом Государя Императора.

В августе главнокомандующим 1-й армией Роту было поручено принять под свою команду, помимо 5-го пехотного корпуса, все войска, расположенные в Волынской, Киевской и Подольской губерниях, а также войска, находившиеся под крепостью Замостьем и в Люблинском воеводстве. Узнав о прибытии Рота к Замостью, корпус Польского войска под начальством Ромарино уклонился от боя и бежал в Галицию. С 9 сентября по 3 октября Рот принимал участие в блокаде крепости Замостья, по окончании которой вместе с войсками 5-го пехотного корпуса возвратился в Россию. 6 октября 1831 года по возвращении из отпуска генерал-адъютанта графа Воронцова, Рот сдал ему управление войсками в Новороссийском крае и остался в должности корпусного командира, которую занимал вплоть до назначения своего помощником к Главнокомандующему 1-й армией (до 12 февраля 1833 года).

«В ознаменование признательности за долговременную, деятельную и полезную службу, ознаменованную многими опытами отличного усердия к Престолу и Отечеству, и точное исполнение важных поручений»

Роту было пожаловано вензелевое изображение Имени Его Императорского Величества на эполеты, с назначением состоять при Особе Государя Императора.

Высочайшим приказом 1 февраля 1851 года Рот был исключен из списков умершим.

Штрихи к портрету

Храбрый полководец и опытный стратег Рот не пользовался любовью и уважением подчиненных. Человек сухой, формалист, в высшей степени придирчивый даже в мелочах, он получил в армии прозвище «Рвот». «Запорю, закатаю!» — были самые любимые его слова. Неоднократно он служил мишенью для насмешек офицеров. Анекдотов о нём существовало множество. На него писались стихи, одно из которых дошло на рассмотрение Императору. За невозможностью установления их автора дело было прекращено.

Мимо его окон однажды была направлена похоронная процессия с его же гробом, но организаторов устройства процессии также не удалось обнаружить.

Лютая жестокость его по отношению к подчиненным нашла себе отражение даже в беллетристике.

Награды

• Орден Святого Георгия 2-й степени (29.09.1829)
• Орден Святого Георгия 3-й степени (01.11.1812)
• Орден Святого Георгия 4-й степени (08.06.1812)
• Орден Святого Владимира 1-й степени (09.06.1829)
• Орден Святого Владимира 2-й степени (1813)
• Орден Святого Владимира 3-й степени (1812)
• Орден Святого Александра Невского (10.01.1826)
• Алмазные знаки к ордену Святого Александра Невского (22.09.1828)
• Орден Святой Анны 1-й степени (1813)
• Алмазные знаки к ордену Святой Анны 1-й степени
• Орден Святой Анны 2-й степени (1812)
• Польский знак отличия «За военное достоинство» 1-й степени
• Знак отличия «За XXXV лет беспорочной службы» (1834)
• Крест «За победу при Прейсиш-Эйлау»
• Серебряная медаль «В память Отечественной войны 1812 года»
• Золотая шпага «За храбрость» (1809)
• Золотая шпага «За храбрость» с алмазами
• Золотая шпага «За взятие Меземзрии» с алмазами (1829)
• Военный орден Марии Терезии 3-й степени (1813)
• Орден Красного орла 1-й степени (Пруссия, 1813)
• Орден «Pour le Mérite» (Пруссия, 1807)

Литература

• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_r22.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 539-540.

Отрывок, характеризующий Рот, Логгин Осипович

Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил: