Сражение при Бауцене

Сражение при Бауцене
Основной конфликт: Война Шестой коалиции
Наполеон наблюдает штурм Бауцена. Рисунок XIX в. по картине Белланже.
Дата	20— 21 мая 1813 (новый стиль)
Место	Бауцен, Саксония
Итог	Тактическая победа Наполеона
Противники
Франция    Россия  Пруссия
Командующие
Наполеон генерал Витгенштейн, Александр I
Силы сторон
143 тыс. солдат,  350 орудий  65 тыс. русских,  28 тыс. пруссаков,  610 орудий
Потери
ок. 18 тысяч  6400 русских,  5600 пруссаков

Сражение при Бауцене

Место сражения (показаны современные границы)

Сражение при Бауцене (фр. Bataille de Bautzen, нем. Schlacht bei Bautzen) — сражение 20—21 мая 1813 года между Наполеоном и объединённой русско-прусской армией под командованием российского генерала Витгенштейна под Бауценом (40 км восточнее Дрездена).

Второе сражение Наполеона в кампании 1813 года последовало на востоке Саксонии, через 3 недели после сражения при Лютцене на западе Саксонии с той же русско-прусской армией под командованием Витгенштейна. Закончилось отступлением союзников в Силезию и заключением через две недели перемирия до 11 августа.

Предыстория

Весной 1813 года Пруссия восстала против Наполеона. Союзная русско-прусская армия сначала под началом фельдмаршала Кутузова, а после его смерти генерала Витгенштейна, очистила от французских войск значительную часть Германии. Однако к маю Наполеон подготовил свежую армию взамен уничтоженной в России в 1812 году. После неудачного сражения при Лютцене с Наполеоном 2 мая русско-прусская армия, при которой находились и их монархи, отступила за Эльбу и заняла позицию за Бауценом, городка в Саксонии в 40 км восточнее Дрездена.

Потери союзников (русские и пруссаки) после поражения при Лютцене были восполнены подходом 13-тысячного русского корпуса Барклая-де-Толли, который высвободился после падения крепости Торн. Кроме этого подошли ещё 6—7 тыс. резервов. Русско-прусская армия стала даже сильнее, чем была в сражении при Лютцене.

19 мая, накануне сражения при Бауцене, союзники сделали вылазку силами 24-тысячного отряда под командованием Барклая-де-Толли против французского корпуса Лористона (дело при Кёнигсварте) и ранним утром 20 мая вернулись на бауценовскую позицию. В ходе боя в 15 км к северу от Бауцена пруссаки потеряли 1880, а русские около 1 тысячи солдат. Урон французов точно не известен, но значительно превосходил потери союзников (только в плен взято около 1760 французов).

Силы противников и диспозиция

Позиция союзников при Бауцене состояла из двух линий.

Передовая позиция тянулась вдоль правого берега реки Шпрее поперек главной дороги, в центре её находился Бауцен, обнесённый каменной стеной. Городок был заранее подготовлен к обороне, возведены дополнительные укрепления. Передовую линию занимали войска под командованием генерала Милорадовича.

Основная позиция располагалась очагово на высотах за Бауценом и тянулась на 12 км. Её левый фланг (южный) прикрывал горный хребет, за которым находилась территория Австрийской империи, на правом (северном) фланге было множество болот и оврагов. Крайне левый фланг занимал корпус Горчакова, затем в центре стояли прусские корпуса Йорка и Блюхера, разделенные речкой Блезарт. Крайне правый фланг замыкал корпус Барклая-де-Толли. Русская гвардия находилась в резерве.

20 мая союзники располагали 65 тыс. русских и 28 тыс. прусских войск при 610 орудиях. Из них около 24 тысяч кавалерии (в том числе 7 тысяч казаков). Наполеон имел значительный перевес в силах — 143 тысячи солдат, однако был слабее в кавалерии (12 тыс.) и особенно в артиллерии (350 орудий). Недостаток кавалерии не был критичен в условиях сильно пересечённой местности, но сказался позже при преследовании отступающих союзников.

Непосредственно у Бауцена Наполеон имел 4 пех. корпуса и гвардию (100 тыс. солдат), с севера подходили ещё 3 корпуса маршала Нея (45 тыс. солдат). Корпуса (3-й, 5-й, 7-й) под начальством Нея были отправлены для захвата Берлина, но позднее Наполеон перенацелил их для генерального сражения, справедливо полагая, что в случае разгрома союзников Берлин и так достанется победителю. Приказ Наполеона Нею был отправлен слишком поздно, так что Ней не успел бы к сражению. Однако накануне по совету Жомини Ней сам повернул войска, и, таким образом, подошёл всеми корпусами ко второму дню сражения.

Силы Наполеона располагались в следующем порядке (отсчет с правого фланга, или левого фланга союзников): 12-й корпус (Удино, 20 тыс.), 11-й корпус (Макдональд, 12 тыс.) перед Бауценом, 6-й корпус (Мармон, 20 тыс.), 4-й корпус (Бертран, 20 тыс.). Гвардия Наполеона (15 тыс.) находилась в резерве. Маршал Сульт возглавлял правый фланг Наполеона, маршал Удино — левый.

В отличие от предшествующего сражения при Лютцене, при Бауцене командующий русско-прусской армией Витгенштейн избрал чисто оборонительную тактику, используя сложный рельеф местности. План Наполеона заключался в следующем: ложной атакой отвлечь резервы союзников на их левый фланг, а потом, нацелив главный удар по правому крылу, обойти его силами маршала Нея и прижать русско-прусские войска к богемским горам.

Битва

20 мая

Атака Наполеона началась в 10 часов утра. Макдональд штурмовал укреплённый Бауцен, маршалы Удино и Сульт должны были овладеть высотами вдоль передовой позиции союзников на Шпрее. После 3 часов дня французы смогли форсировать Шпрее в нескольких местах. Мощная батарея из 40 орудий стала бить во фланг русского корпуса Евгения Вюртембергского (правый фланг), который не мог отстреливаться, так как большая часть русской артиллерии была заблаговременно отправлена по приказу Милорадовича на основную позицию. К 6 часам вечера правое крыло русских отошло к основной позиции. Захватив к тому времени Бауцен, французы без особого успеха атаковали левый фланг Милорадовича.

Особенно ожесточенные бои развернулись за высоты на крайнем правом фланге, где против 5 тысяч пруссаков Клейста сражались 20 тысяч французов из корпуса Бертрана. Отразив с помощью подкреплений фронтальные атаки Бертрана, Клейст тем не менее был вынужден к 8 часам вечера отойти на главную позицию, будучи обойдённым Мармоном слева.

Вечером 20 мая в бой с аванпостами Барклая на крайне правом фланге вступили передовые части подошедшего с севера Нея.

Бои затихли только в 10 часов вечера и стоили союзникам 2600 солдат.

21 мая

В 5 часов утра 21 мая сражение возобновилось. Корпуса маршалов Макдональда и Удино штурмовали позиции левого фланга союзников, нанося отвлекающий удар. Витгенштейн убеждал царя Александра I во второстепенности удара на левом фланге, однако российский монарх настоял, чтобы большая часть резервов была переброшена на левый фланг (чего и добивался Наполеон), который возглавлял Милорадович. Усиленный Милорадович контратаковал и к 2 часам дня отбил ранее потерянные позиции.

На правом фланге с 6 часов утра повели наступление на позиции Барклая 3 пехотных корпуса из группировки Нея. Ней получил от Наполеона простой приказ, следовать на колокольню селения Гохкирхен. Если бы Ней достиг Гохкирхена, расположенного в тылу левого фланга союзников, все дороги отступления союзников оказались бы перерезаны.

Барклай располагал всего 12 тысячами солдат против 45 тысяч французов, преимуществом ему служили выгодная позиция на господствующей высоте и сильная артиллерия. Завязав бой с главными силами Барклая, Ней послал две дивизии (10 тыс.) из корпуса Лористона в обход расположения союзников. Барклай был вынужден отступить к 11 часам утра на новую позицию за рекой Лебау, в результате чего оголился фланг соседнего прусского корпуса Блюхера. Совместной атакой прусские части Блюхера и русские полки Барклая оттеснили французов из местечка Прейтиц и восстановили линию фронта.

Узнав об отходе Нея из Прейтица, Наполеон после полудня привел в действие войска центра, ожидавшие до того успеха флангового наступления Нея. Под мощным давлением прусские корпуса подались назад, но, получив подкрепление резервными русскими полками, попытались отбить потерянные высоты. В этот момент к 2 часам дня Наполеон бросил в бой гвардию и артиллерийский резерв, одновременно Ней вновь захватил Прейтиц. Вместо первоначального движения на Гохкирхен Нею пришлось вести бой с корпусом Блюхера, в тыл которому он смог выйти.

В то время, как русские войска прочно удерживали позиции на левом фланге, оборона центра, особенно на стыке центра с правым крылом, была разрушена. Дальнейшее продвижение французов отрезало бы союзникам пути отхода. В 4 часа дня союзники начали хорошо организованный отход тремя колоннами. Сначала под прикрытием арьергардов отошла прусская колонна Блюхера, затем корпус Барклая, замыкала отход колонна левого фланга под командованием Милорадовича.

Итог

За два дня сражения русские потеряли 6400 солдат, пруссаки — 5600. На 37-й стене Храма Христа Спасителя указаны потери русских в 6400 солдат, что совпадает с цифрой военного историка М. И. Богдановича. За проявленную доблесть 7 генералов были награждены орденом Святого Георгия 3-й ст., что свидетельствует о достаточно высокой оценке результатов сражения, несмотря на отступление.

Французские потери в полтора раза больше, 18—20 тысяч. Соотношение потерь будет ещё более невыгодным для французской стороны, если включить результаты дела при Кёнигсварте 19 мая.

Союзная армия организованно отходила, отбиваясь от наседавшего авангарда Наполеона. Передают горестное восклицание Наполеона по результатам сражения: «Как! Такая бойня и никаких результатов!»

Если для русской армии отход представлял собой выгодный тактический манёвр, для пруссаков последствия были тяжелее. Боевые действия перенеслись на территорию Пруссии.

Последствия

После второго подряд неудачного сражения царь Александр I заменил 25 мая главнокомандующего Витгенштейна на более опытного и старшего по выслуге лет в чине Барклая-де-Толли. Из записок Михайловского-Данилевского следует, что отставку Витгенштейна инициировал генерал Милорадович как равный в чине, но более старший, чем Витгенштейн, по выслуге лет в чине генерала-от-инфантерии.

Собственный рассказ М.А.Милорадовича по запискам А.И. Михайловского-Данилевского:

Я поехал поутру к графу Витгенштейну и сказал ему: зная благородный образ ваших мыслей, я намерен с вами объясниться откровенно. Беспорядки в армии умножаются ежедневно, все на вас ропщут, благо отечества требует, чтобы назначили на место ваше другого главнокомандующего. «Вы старее меня, — отвечал граф Витгенштейн, — и я охотно буду служить под начальством вашим или другого, кого император на место мое определит.»

Войска союзников, отступая в Силезию, дали ряд удачных арьергардных сражений. В одном из них 22 мая от случайного ядра погиб личный друг Наполеона, гофмаршал его двора Дюрок.

В ходе преследования армия Наполеона совершенно расстроилась, солдаты утомились от непрерывных безрезультативных боев. Снабжение французских войск было неудовлетворительным, пропитание зависело от грабежа местного населения. 4 июня 1813 года Наполеон заключил перемирие с союзниками, и военная кампания 1813 года возобновилась 11 августа, но уже с большим перевесом в силах у союзников, к которым присоединилась Австрия.

Источники

• Цифры по численности войск и потерям, а также описание сражения, взяты из труда военного историка XIX века М. И. Богдановича, «История войны 1813 года за независимость Германии по достоверным источникам», т. 1, 1863.
• Г. Каткарт. Комментарии по войне в России и Германии в 1812 и 1813 гг., 1850.
• [www.hrono.ru/sobyt/1800sob/1813baucen.html Бауценское сражение] на hrono.ru

Отрывок, характеризующий Сражение при Бауцене

– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо: