Сражение при Лютцене (1813)

Сражение при Лютцене
Основной конфликт: Война шестой коалиции
Наполеон посылает войска в атаку при Лютцене. Раскрашенная гравюра XIX века.
Дата	20 апреля [2 мая] 1813 года
Место	Лютцен, под Лейпцигом
Итог	Победа Наполеона
Противники
Франция   Россия  Пруссия
Командующие
Наполеон генерал Витгенштейн Герхард Иоганн Давид фон Шарнхорст (смертельно ранен)
Силы сторон
150—170 тыс., из них  100 тыс. в бою  350 орудий  92 тыс. (54 тыс. русских и 38 тыс. пруссаков),  из них 73 тыс. в бою  656 орудий
Потери
16—20 тысяч  ок. 10 тысяч

Сражение при Лю́тцене (фр. Bataille de Lützen) — первое генеральное сражение, произошедшее 20 апреля [2 мая] 1813 года между Наполеоном и объединённой русско-прусской армией под командованием российского генерала Витгенштейна в ходе Войны шестой коалиции. В немецкой истории известно как сражение при Гроссгёршен (нем. Schlacht bei Großgörschen) по названию деревни на месте битвы.

Городок Лютцен располагался в 20 км к юго-западу от Лейпцига на западной окраине Саксонии. Первое сражение Наполеона в кампании 1813 года. Закончилось отступлением русско-прусской армии за Эльбу и подчинением Саксонии Наполеону.

Предыстория

После уничтожения французской армии в Русской кампании 1812 года против Наполеона восстала Пруссия. Объединённая русско-прусская армия, во главе которой встал фельдмаршал Кутузов, очистила от французских гарнизонов Пруссию и вышла на Эльбу к германским государствам, остававшимся верными союзу с Наполеоном. Кутузов был против дальнейшего продвижения, однако он заболел и скончался 28 апреля 1813 года в Бунцлау. В тот же день командование принял генерал-от-кавалерии Витгенштейн, завоевавший доверие царя Александра I победами над французскими маршалами в Отечественной войне. Общий ход кампании изложен в статье Война шестой коалиции.

Витгенштейн двинул армию союзников за Эльбу к Лейпцигу. К тому времени Наполеон собрал во Франции свежую армию и лично повёл её на помощь ослабленным войскам своего генерала и пасынка Евгения Богарне, который с 60 тысячами солдат уже не мог удерживать превосходящие силы союзников на Эльбе. Маршал Даву на севере со своим датско-французским корпусом в 30 тыс. действовал изолированно от основных французских сил и не мог оказать решающего влияния на ход Освободительной войны в Европе 1813—1814 годов.

Значительное превосходство французских войск уравновешивалось необученностью новобранцев, малочисленностью кавалерии и недостатком артиллерийских орудий. В создавшейся обстановке союзники могли рассчитывать на победу в сражении, уклонение же от столкновения с Наполеоном, отход на правый берег Эльбы без боя грозил потерей влияния на германских землях.

Силы противников и диспозиция

Наполеон, не зная о сосредоточении армии союзников южнее Лейпцига, вёл свою армию к этому городу поэшелонно. Всего у Наполеона было до 130 тысяч солдат, из них только 8 тысяч в кавалерии, и 350 орудий. Мобилизация дала Наполеону большое число рекрутов, но восполнить за 3 месяца потерянные в России кавалерию и артиллерию ему не удалось. На соединение с Наполеоном в район Лейпцига двигался с севера 40-тысячный корпус вице-короля Италии Евгения Богарне. К 1 мая корпуса французов (до 170 тысяч солдат) растянулись на 60 верст по линии Йена — Наумбург — Мерзебург к юго-западу от Лейпцига. Отсутствие кавалерии не позволяло французам вести глубокую разведку по маршруту следствия, что явилось причиной их неожиданной встречи с союзными войсками.

Коалиционная армия главнокомандующего союзными войсками Витгенштейна состояла из 54 тысяч русских солдат с 440 орудиями и 38 тысяч прусских с 216 орудиями. Кавалерия союзников насчитывала до 20 тысяч.

1 мая на дороге к Лейпцигу у Вайсенфельса произошло боестолкновение с русским передовым отрядом из корпуса генерала Винцингероде. В этом не имевшем большого значения столкновении случайным ядром был убит командующий наполеоновской гвардейской кавалерией, маршал Бессьер. Оттеснив русских, французы заняли Лютцен, расположенный на большой дороге в 20 км к юго-западу от Лейпцига. В Лютцене расположились главная квартира Наполеона и гвардия.

Витгенштейн решил атаковать правый фланг Наполеона во время его марша, обрушившись всей армией на ближайшие корпуса французов по одному. В распоряжении Витгенштейна было до 73 тысяч солдат с 400 орудиями, остальные части охраняли фланги и места переправ на реке Эльбе. Недостаток кавалерии у Наполеона снижал риски союзников, в случае их поражения французы не смогли бы организовать преследование.

Ход боя

В 10 часов утра 20 апреля (2 мая) французский корпус генерала Лористона завязал перестрелку с прусским отрядом фельдмаршала Клейста (6 тысяч), занимавшим Лейпциг. Услышав канонаду, Наполеон поспешил с гвардией к городу из Лютцена.

Внезапно для французов около полудня союзники атаковали силами прусского корпуса фельдмаршала Блюхера корпус маршала Нея (35 тысяч), прикрывавший со стороны Пегау правый фланг марширующих к Лейпцигу французских колонн. Бой завязался в тылу Наполеона, в 5 км к югу от Лютцена, к востоку от главной дороги на Лейпциг. Наполеон, захваченный врасплох, тем не менее немедленно отдал распоряжения. Корпуса, в том числе из группировки Богарне, были перенаправлены на помощь Нею; те из них, которые подошли близко к Лейпцигу, были посланы на левый фланг Нея, отстающие корпуса направились на его правый фланг. До прихода корпусов Мармона, Бертрана и Макдональда союзным войскам противостояло всего около 50 тысяч французов, однако Витгенштейн не воспользовался численным превосходством. Прусская пехота при поддержке русской кавалерии последовательно выбила французов из деревень Гроссгёршен, Клейнгёршен, Кайе. Боевые действия затруднялись пересечённой местностью, множеством прудов, каналов, хозяйственных построек.

К 5 часам дня к маршалу Нею стали подходить французские корпуса, и к 7 вечера союзники перешли к обороне. Численный перевес склонился на сторону Наполеона. Он сконцентрировал огонь 80 орудий против центра союзников в районе деревни Кайе, а атака его гвардии отбросила союзные войска на исходные позиции. К ночи позиции русско-прусских войск оказались охвачены французами с обоих флангов.

Более того, корпус генерала Лористона выбил пруссаков Клейста из Лейпцига, что создавало угрозу обхода союзной армии с севера и потери сообщения с рекой Эльбой и, соответственно, с базами снабжения. Генерал Витгенштейн испросил соизволения монархов, бывших при армии, на отступление. Шарнхорст был смертельно ранен.

Витгенштейна критиковали за то, что он из-за трений с Милорадовичем не использовал его 12 тысячный корпус, расположенный у Цейца, и тем ослабил войска союзников.

Итоги сражения

Французы потеряли до 20 тысяч убитыми и ранеными, 800 человек попали в плен, был убит дивизионный генерал Гуре.

Михайловский-Данилевский сообщает о 15 тысячах убитых у французах; убитых у русских — 259 офицерах и 2856 «нижних чинах» и 8 тысячах — у пруссаков. Кроме того, по недостатку подвод, на поле сражения осталось около тысячи раненых из союзных войск. По официальным данным, приведённым Богдановичем, прусские войска, которые сражались в 1-й линии, потеряли до 8 тысяч, а русские до 2 тысяч солдат. Однако есть определённые сомнения в официальных цифрах, так как по показаниям Евгения Вюртембергского только в его 2-м пехотном корпусе выбыло 1720 человек. Тем не менее, на 35-й стене Храма Христа Спасителя указаны потери русских в 2 тысячи солдат. Н. Орлов указывает потери армии Наполеона в 15 тысяч, число убитых у её противника — «немногим меньше» и отмечает, что союзниками было взято в плен 800 человек и захвачено 5 орудий. Е. Тарле пишет о потерях союзников, приблизительно равных потерям французов — 20 тысяч человек.

У пруссаков спустя месяц умер от раны генерал Шарнгорст, внёсший большой вклад в подъём национально-освободительного движения в Пруссии.

Большие потери французов объясняются их атакующими действиями в условиях преимущества в артиллерии на стороне союзников. Оценку сражению дал прусский генерал Гнейзенау:

Основная идея боя была хороша, а распоряжения плохи. Союзники потеряли много времени на мелочное развёртывание войск вместо того, чтобы внезапно атаковать застигнутого врасплох неприятеля.

Положение Витгенштейна как командующего было трудным: впервые он должен был противостоять самому Наполеону, причём командуя не только русскими войсками, но и прусскими соединениями, которых он совершенно не знал. Он был лишён самостоятельности, вынужденный обо всех своих действиях доносить императору и прусскому королю и испрашивать их согласия. Об отсутствии единоначалия в армии союзников свидетельствует такой эпизод из записок Михайловского-Данилевского, служившего при Главном штабе:

На рассвете меня разбудили и послали к графу Витгенштейну узнать от него распоряжения его на наступавший день. Долго я ездил по полям: никто не знал, где главнокомандующий, наконец, я нашёл его на поле, сидевшего с большим хладнокровием. Узнав, зачем я был к нему прислан, он мне отвечал: «В армии находится император, и я ожидаю повелений его величества». Таким образом никто не давал приказаний, государь надеялся на главнокомандующего, а тот на государя.

Хотя союзные войска отступили перед Наполеоном, тем не менее Наполеон не смог разгромить их, не имея достаточных кавалерийских сил для преследования. Поэтому в России результат битвы был поначалу официально представлен как победа. Державин написал оду на «люценскую победу». Генерал Витгенштейн был удостоен царём высшего ордена Св. Андрея Первозванного, прусский фельдмаршал Блюхер получил орден Св. Георгия 2-й степени.

После битвы

На следующий день, 3 мая, союзники в относительном порядке отступили 3 колоннами: прусские части под командованием Бюлова на Мейссен, чтобы закрыть направление на Берлин. Небольшой отряд Бюлова преследовался Неем во главе 3 корпусов (60 тысяч), так как Наполеон считал, что к Берлину ушли основные прусские части. Сведения, доставленные Макдональдом, показали Наполеону его ошибку, в то же время начальник штаба Нея Жомини, руководствуясь в основном данными из немецких газет, убедил маршала идти к Бауцену ещё до получения приказа императора.

Российское войско через Вальдгейм на Дрезден. Артиллерия и обозы также на Дрезден через Хемниц и Фрайберг. В арьергарде сражался корпус Милорадовича, не участвовавший в сражении под Лютценом. За удачные арьергардные бои Милорадович получил графское достоинство.

8 мая русские оставили Дрезден и переправились за Эльбу. Саксония подпала опять под власть Наполеона. За исключением прусского отряда под командованием Бюлова, остальные части направились в Силезию, так как необходимо было находиться вблизи от Австрии, с которой велись переговоры о вступлении в союз. 12 мая союзники (численность их армии увеличилась до 96 тысяч) заняли позицию на восточной окраине Саксонии при Бауцене, удачно укреплённую самой природой. Чтобы снизить значение своего поражения при Лютцене, союзники приняли решение о новом сражении. Оно произошло 20—21 мая и стало известно как сражение при Бауцене.

Литература

• Богданович М. История войны 1813 года по достоверным источникам. — СПб., 1863. — Т. 1.
• Жомини Г. Политическая и военная жизнь Наполеона. Ч.3. — Спб., 1844.
• Лазарев С. Е. Сражение под городом Лютценом (1813 год) — забытая победа Наполеона // Военно-исторический архив. 2012. № 6 (150). С. 36-51.
• Михайловский-Данилевский А. Описание войны 1813 года. — Спб., 1840.
• Орлов Н. Война за освобождение Германии в 1813 г. // История русской армии, 1812—1864 гг.. — СПб.: Полигон, 2003. — С. 91—101. — 719 с. — (Военно-историческая библиотека). — 5000 экз. — ISBN 5-89173-212-2.

Война   Германия   Россия   Франция

Отрывок, характеризующий Сражение при Лютцене (1813)

– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.