Рощин-Инсаров, Николай Петрович
| Николай Петрович Рощин-Инсаров | |
 | |
| Имя при рождении: |
Николай Петрович Пашенный |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Профессия: | |
| Гражданство: | |
| Псевдонимы: |
Рощин-Инсаров |
| Театр: |
Частные анрепризы |
| Роли: |
Чацкий, Кречинский, Тригорин, Иванов |
Никола́й Петро́вич Ро́щин-Инса́ров (1861 — 8 [20] января 1899) — русский драматический артист[1]
Содержание
Биография
Рощин-Инсаров — это псевдоним, настоящая его фамилия Пашенный. Происходил из помещичьей семьи, детство провел в Париже. В 18 лет поступил корнетом в Сумский 1-й гусарский полк, спустя два года вышел в запас.[2].
Еще во время военной службы был актером-любителем; на профессиональную сцену вышел в 1883 году. Николай Петрович служил на сцене театра П. М. Медведева в Астрахани, театра Корша, театров М. М. Абрамовой и Е. Н. Горевой в Москве, с 1895 года до конца жизни актер театра Н. Н. Соловцова в Киеве[2].
Трагически погиб 8 (20) января 1899 года[2]. Актера застрелил художник А. Малов, приревновав к нему свою жену — актрису театра Соловцова Анну Пасхалову. Сохранилась могила Рощина-Инсарова на Байковом кладбище в Киеве.
Дочери: актриса Малого театра Вера Николаевна Пашенная и Екатерина Николаевна Рощина-Инсарова (урожд. Пашенная) (1883—1970), русская драматическая актриса, в эмиграции с 1919 года.
Творчество
Рощину-Инсарову было присуще мастерство перевоплощения, но в исполняемые роли он привносил и черты собственной личности. Считаясь по амплуа «героем-любовником», блестяще сыграв Чацкого и Кречинского, он, по признанию современников, был особенно близок к чеховским персонажам. Его друг, известный журналист и театральный критик В. М. Дорошевич, писал о нём: «Недаром он любил в литературе Чехова, а в живописи — Левитана. Он понимал и любил слабость русского человека, потому что сам был таким, и с любовью их рисовал, как с любовью говорят о близких людях».[3]
Роли
- Кречинский (А. В. Сухово-Кобылин, «Свадьба Кречинского»)
- Борис Годунов (А. К. Толстой, «Царь Борис»)
- Дон Карлос (В. Гюго, «Эрнани»)
- Никита (Л. Н. Толстой, «Власть тьмы»)
- Глумов (А. Н. Островский, «На всякого мудреца довольно простоты»)
- Агишин (А. Н. Островский и Н. Я. Соловьёв, «Свадьба Белугина»)
- Пропорьев (А. И. Сумбатов, «Цепи»)
- Мелузов (А. Н. Островский, «Таланты и поклонники»).
- Тригорин (А. П. Чехов, «Чайка»)
- Войницкий (А. П. Чехов, «Дядя Ваня»)
Напишите отзыв о статье "Рощин-Инсаров, Николай Петрович"
Примечания
- ↑ 1 2 Большая Советская Энциклопедия. Гл. ред. Б. А. Введенский, 2-е изд. Т. 37. Рона — Самойлович. 1955. 668 стр., илл. и карты; 59 л. илл. и карт.
- ↑ 1 2 3 4 Николай Петрович Рощин-Инсаров. Некролог. В книге: Альбом. Посвящается деятельности Н. Н. Соловцова. Киев, 1902.
- ↑ Рощин-Инсаров. В книге: Дорошевич В. М. Избранные рассказы и очерки. Москва: Московский рабочий, 1962. Стр.105-119.
Отрывок, характеризующий Рощин-Инсаров, Николай Петрович
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
