Рыбаки (Дятловский район)
Деревня
Показать/скрыть карты
|
Рыбаки́ (белор. Рыбакі) — деревня в Даниловичском сельсовете Дятловского района Гродненской области Республики Беларусь. По переписи населения 2009 года в Рыбаках проживал 1 человек[2].
Этимология
Название деревни образовано от рода занятий жителей либо от фамилий[3].
История
В 1878 году Рыбаки — деревня в Дятловской волости Слонимского уезда Гродненской губернии (20 дворов, магазин, водяная мельница)[3].
Согласно переписи населения 1897 года в Рыбаках был 21 дом, 136 жителей[3]. В 1905 году — 163 жителя[3].
В 1921—1939 годах Рыбаки находились в составе межвоенной Польской Республики. В сентябре 1939 года Рыбаки вошли в состав БССР.
В 1996 году Рыбаки входили в состав Торкачёвского сельсовета и колхоза «Беларусь». В деревне насчитывалось 2 хозяйства, проживали 2 человека[3].
13 июля 2007 года вместе с другими населёнными пунктами упразднённого Торкачёвского сельсовета Рыбаки были переданы в Даниловичский сельсовет[4].
Напишите отзыв о статье "Рыбаки (Дятловский район)"
Примечания
- ↑ [zip.belpost.by/street/rybaki-grodn-dyatlovskiy-torkachovskiy Почтовый индекс деревни Рыбаки]
- ↑ [pop-stat.mashke.org/belarus-census/hrodzienskaja.htm Результаты переписи населения 2009 года]
- ↑ 1 2 3 4 5 Новікава Г.М. З гісторыі населеных пунктаў // Памяць: Гісторыка-дакументальная хроніка Дзятлаўскага раёна. — Мінск: Універсітэцкае, 1997. — С. 385.
- ↑ [pravo.by/pdf/2007-194/2007-194(005-016).pdf Решение Гродненского областного Совета депутатов от 13 июля 2007 г. № 43 «О решении вопросов административно-территориального устройства Дятловского района»] (рус.)
 |
|
 |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Рыбаки (Дятловский район)
Наташа вопросительно взглянула на нее.– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
