Сакура

Са́кура (яп. 桜 или яп. 櫻) — название нескольких деревьев подсемейства Сливовые; зачастую обозначает вишню мелкопильчатую. Многие виды, называемые «сакурой», используются в культуре только как декоративные растения и либо не плодоносят вообще, либо дают мелкий и несъедобный плод.

Символизм

В Японии вишнёвый цвет символизирует облака (благодаря тому, что множество цветов сакуры часто цветёт разом), помимо метафорического обозначения эфемерности жизни, этот культурный аспект часто ассоциируется с влиянием буддизма, являясь воплощением идеи о моно-но аварэ. Ассоциация сакуры и моно-но аварэ известна с XVIII века, когда её озвучил Мотоори Норинага. Мимолётность, чрезвычайная красота и скорая смерть цветов часто сравнивается с человеческой смертностью. Благодаря этому цветок сакуры глубоко символичен в японской культуре, его образ часто используется в японском искусстве, аниме, кинематографе и других областях. Существует как минимум одна народная песня, названная Сакура-сакура, а также несколько песен j-pop (в том числе Икимоногакари, Мики Накасимы, Morning Musume). Изображение цветов сакуры встречаются на всех видах японских потребительских товаров, включая кимоно, канцелярские принадлежности и посуду.

Сакуракай, «общество сакуры», было избрано названием ультранационалистического общества молодыми офицерами японской армии, которые дважды пытались провести государственный переворот. Во Второй мировой войне сакура использовалась милитаристской пропагандой в качестве мотивирующего символа Японии. До начала войны они также использовались для укрепления «японского духа», в частности, в песне «Песнь японской молодёжи» (яп. 青年日本の歌 сэйнэн нихон но ута) говорилось о «воинах», которые были готовы умереть подобно цветам сакуры. В 1932 году Акико Ёсано в стихах призывала солдат вытерпеть страдания в Китае, сравнивая погибших с цветами сакуры. Возражения против планируемых манёвров в битве в заливе Лейте, аргументированные опасностью вывода всех кораблей флота одновременно и шансом проигрыша, были встречены фразами о том, что флоту нужно позволить цвести как цветы смерти. Последнее сообщение от японских сил на Пелелиу гласило: «Сакура, сакура». Японские пилоты рисовали цветы сакуры на самолётах перед тем, как отправиться на миссию камикадзе, и даже брали ветки сакуры с собой. Сакура, нарисованная на фюзеляже символизировали интенсивность и хрупкость жизни, а падающие цветы были переосмыслены как молодёжь, жертвующая своими жизнями во славу императора. В первом отряде камикадзе было подразделение «Ямадзакура», дикая сакура. Государство даже поддерживало точку зрения, согласно которой павшие воины перерождались в цветы. До настоящего времени пятилепестковый стилизованный цветок сакуры является основным мотивом геральдики вооружённых сил Японии, применяясь в тех же обстоятельствах где западная традиция использует (пятиконечную) звезду, например в знаках различия воинских званий или в качестве кокарды.

В колониях японцы старались сажать цветы сакуры, что являлось одним из способов высказывания претензий на территорию.

Сакура — господствующий мотив японской татуировки ирэдзуми. Там цветы вишни часто изображаются вместе с другими традиционными мотивами — карпами, драконами и тиграми.

Любование цветами

Ханами (яп. 花見) — многовековая традиция проведения пикников под цветущими деревьями сакуры или умэ. Начало обычаю было положено, согласно легендам, в период Нара (710—794), и тогда основное внимание получали цветы сливы умэ. К началу периода Хэйан (794—1185) сакура уже привлекала больше внимания, а слово «ханами» стало синонимично слову «сакура». С этого времени в вака и хайку слово «цветы» (яп. 花 хана) означало «вишнёвый цвет».

Традиция ханами изначально была распространена лишь среди элит, но вскоре ушла в самурайское сословие, а к периоду Эдо ханами уже было обычно для всех. Токугава Ёсимунэ высаживал вишнёвые деревья для поощрения ханами.

Каждый год весной японские метеорологические компании выпускают ежедневные сводки о движении фронта цветения сакуры (яп. 桜前線 сакура дзэнсэн) с юга на север. Цветение начинается с Окинавы в январе, в Киото и Токио приходит в конце марта или начале апреля, а несколько недель спустя достигает Хоккайдо. Японцы следят за движением фронта и устраивают ханами, когда в их районе сакура раскрывается полностью.

У большинства школ и общественных заведений высажены деревья сакуры, и, так как фискальный и учебный год начинается в апреле, во многих районах Хонсю первый день работы или учёбы проходит при цветении сакуры.

Японская ассоциация сакуры составила список сотни лучших мест для любования сакурой, причём таковые были найдены в каждой префектуре.

Ссылки

• [gojapan.about.com/library/map/bljapancherryblossommap.htm Места для любования цветами вишни в Японии]
• [www.japanese-city.com/calendar/events/p/cherry.php Японские фестивали сакуры]
• [www.sakurafestival.dk/index.php Копенгагенский фестиваль вишнёвого цвета].
• [www.cherryblossom.com/ Международный фестиваль вишнёвого цвета], информация о 300 000 деревьев сакуры сорта «ёсино» в городе Мэйкон и десятидневном фестивале.
• [www.vcbf.ca/ Ванкуверский фестиваль вишнёвого цвета], информация о 37 000 вишнёвых деревьев. Информация, карты, сводки вишнёвых сакутов, идентификация видов.
• [www.torontosnaps.com/ru/Cherry-blossom Цветение вишни в Торонто, Канада, Хай Парк]

Отрывок, характеризующий Сакура

Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.