Сенатусконсульт

Сенатусконсульт (лат. senatus consultum, множ. число senatus consulta; сокращенно «SC») — сенатский декрет; формулированное мнение, принятое сенатом и носившее обязательный характер. Термин древнеримского государственного права; сенатусконсульт формулировался по докладу (relatio) компетентного магистрата при отсутствии законного протеста (intercessio).

Термин использовался также в XIX веке во Франции: в период Консульства, первой и второй Империи так называли акты, изменявшие или дополнявшие конституцию волей консула, императора и публиковавшиеся от имени сената.

Обладатели права SC

Право cum patribus agendi, то есть делать доклады (referre), опрашивать мнения (consulere), производить голосование (discessionem facere) и редактировать мнение большинства (Senatus consultum facere, perscribere) принадлежало:

•  из числа чрезвычайных магистратов:
  • децемвирам, назначенным для писания законов (X viri legibus scribundis),
  • военным трибунам с консульской властью (tribuni militum consulari potestate),
  • диктатору,
  • начальнику конницы,
  • междуцарю (interrex),
  • начальнику города (praefectus urbi),
• а из числа очередных:
  • консулам,
  • преторам и,
  • с IV века — плебейским трибунам.

Термины

В связи с участием, какое имели в проведении сенатусконсульта председательствующие магистраты и сенат, постановление сената называлось decretum, поскольку оно было магистратским актом, и consultum, поскольку оно было актом корпорации сенаторов (Моммзен, «Römicshes Staatsrecht», III, 994 стр.). В древнем периоде республики участие магистрата было преобладающим: он facit senatus-consultum. Позднее значение магистрата уменьшается, и остается лишь Senatus sententia, или Senatus-consultum, хотя термины decerno и decretum ещё не выходят из употребления, причем decernere становится равнозначащим censere. По Виллемсу, под senatus decretum подразумевается каждая статья доклада, подвергнутая голосованию отдельно.

Значение SC

Сенатусконсульты не имели обязательности закона, хотя чем энергичнее и влиятельнее был докладчик и чем сильнее было влияние сената, тем большее значение принадлежало сенатусконсульту. По Моммзену, пока сенатское постановление было decretum в собственном смысле, оно не обязывало магистрата и его преемника и могло ограничиваться годом магистратуры докладчика.

При постепенном усилении роли сената сенатусконсульты приближались к понятию закона, а начиная с Августа приобрели полную силу законов (Gaius, I, 83—86).

Республиканские сенатусконсульты были, в сущности, административные распоряжения, и лишь изредка ими пользовались для изменения государственного права. Сенатусконсульт приобретал силу закона лишь в том случае, когда он посредством rogatio предлагался на утверждение народа. Бывали случаи, когда сенатусконсульты приобретали силу закона и без санкции комиций, но подобные узурпации сената вызывали протест со стороны законодательных органов антисенатской партии. Хотя исполнение сенатусконсульта юридически было не обязательно, однако фактически случаи неисполнения их бывали редки, так как пожизненная сенаторская власть легко могла сломить упорство годовой магистратуры.

Будучи правительственными распоряжениями, сенатусконсульты имели назначением охранять государство в религиозном отношении и отстаивать права и интересы государственной казны, публиканов, италийцев и провинциалов. Сенатусконсульт составлялся двумя способами: или через discessio в случае единодушия, или через опрос отдельных сенаторов в случае разногласия.

Описание SC

Всякий сенатусконсульт состоял из вступления, изложения, сопровождавшегося кратким указанием мотивов (relatio), и постановления, начинавшегося формулой: d(e) e(a) r(e) i(ta) c (ensuere). Термин censuere повторялся после каждой статьи, которая подвергалась отдельному голосованию. Если предполагалось обратить сенатусконсульт в закон, то в конце добавлялись слова: ut de ea re ad populum ferretur.

В период республики заглавие сенатусконсульта определялось его содержанием (напр., Senatus consultum de Bacchanalibus, Senatus consultum de quis in urbe sepeliretur и др.); в императорскую эпоху Senatus consultum назывался по имени докладчика (напр. Senatus consultum Claudianum, Juventianum, Largianum, Libonianum и др.). Если сенатусконсульты были обращаемы к греческим общинам, то рядом с латинским текстом делался греческий перевод.

Архивация и редактирование

Получивший окончательную редакцию сенатусконсульт передавался в государственный архив (aerarium Saturni), где под наблюдением квесторов переписывался в официальный журнал. С 449 г. было разрешено плебейским эдилам снимать официальные копии с сенатусконсульта для хранения в плебейских архивах.

Если трибун или высший магистрат налагал veto на доклад, то сенатусконсульт, хотя бы единогласный, не получал административной силы и назывался Senātus auctoritas; тем не менее, по общепринятому правилу, сенат делал распоряжение о его редактировании.

Сохранившиеся SC

До нашего времени дошло несколько подлинных сенатусконсультов республиканского периода, в целом или фрагментарном виде. Из них известнейшие:

• а) на латинском языке:
  • фрагмент сенатусконсульта de Bacchanalibus (186 до н. э.), вырезанного на бронзовой дощечке и представлявшего выдержку из полного сенатусконсульта, официально сообщенную консулами магистратам Теуранской обл. в Бруттиях (фрагмент открыт в Калабрии в 1640 г., ныне хранится в Вене, издан в «Corpus Inscriptionum Lat.» Моммзена, № 196);
  • отрывок сенатусконсульта de Tiburtibus (159 до н. э.);
  • фрагмент сенатусконсульта de Asclepiade (87 г. до н. э.);
• б) на греческом языке:
  • сенатусконсульт de Delphis (198 г. до н. э.),
  • два сенатусконсульта de Thisbis (170 г. до н. э.),
  • сенатусконсульт de Prienensibus et Samiis (135 г. до н. э.);
• на греческом языке с латинским переводом:
  • сенатусконсульт de philosophis et rhetoribus (161 г. до н. э., сообщен Suet. Rhet. I: Gell. XV, 11),
  • de hastis Martiis (99 г. до н. э.),
  • de provinciis consularibus, три сенатусконсульта de Judaeis (139, 133 и 44 гг. до н. э.) и др.

Особые SC

Кроме обыкновенных сенатусконсультов, были так называемые Senatus consulta tacita, постановленные при закрытых дверях, и Senatus consulta ultima, вотировавшиеся со времен Гракхов ввиду внутренних волнений или открытого мятежа.

Senatus consultum ultimum предоставлял магистратам (консулам, преторам, народным трибунам и пр.) особые полномочия, подобные полномочиям диктатора, и начинался формулой: Videant, dent operam consules (praetores и т. д.), ne quid respublica detrimenti capiat.

В Римской империи

В императорскую эпоху интерцессия (вето) против сенатусконсультов, состоявшихся по докладу императора (Oratio principis), была невозможна. Редакция сенатусконсульта производилась так же, как и во времена республики, но при этом упоминалось ещё о числе присутствовавших сенаторов. Хранение сенатусконсультов поручалось сенатору квесторского ранга, назначавшемуся императором на неопределенное время и называвшемуся ab actia senatus.

См. также

• Сенат
• Acta Senatus
• Oratio principis

Литература

• Литвинов Д.А. [elar.uniyar.ac.ru/jspui/handle/123456789/2802 Римский сенат и senatusconsulta во II в. до н.э. Некоторые компетенции во внешних делах на примере senatusconsultum de Tiburtibus] (рус.) // IVS ANTIQVVM. Древнее право. — 2006. — № 18. — С. 73-79.
• Bieling, «De differentia inter senatus auctoritatem, consultum et decretum» (Минден, 1846);
• Rein, «Senatus consultum» (в «Realencyclopädie», Pauly, т. VI, 1031);
• Soltau, «Die Gültigkeit der Plebiscite» (Б., 1884);
• Pick, «De Senatus consultis Romanorum» (Б., 1884);
• Willems, «Le Sénat de la République Romaine» (Лувэн, 1878, 1883, особенно II т., стр. 121—237);
• Моммзен, «Römisches Staatsrecht» (III том, Б., 1888, стр. 994 сл.);
• Smith, «Dictionary of Greek and Roman Antiquities» (Л., 1891, II т., стр. 636 и сл.);
• Виллемс, «Римское государственное право» (I вып., стр 217 и сл., Киев, 1888).

Ссылки

• Сенатусконсульт // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Сенатусконсульт

– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»