Серпуховский историко-художественный музей

Серпуховский историко-художественный музей
Дата основания	1920
Местонахождение	142206, улица Чехова, 87, Серпухов, Московская область, Россия. Электронная почта: sihm@online.stack.net
Директор	Гафурова Людмила Викторовна
Сайт	[serpuhov-museum.ru/ [www.panomania.ru/portfolio/chosen/serpuhov.html "Виртуальный музей"]

К:Музеи, основанные в 1920 году

Серпухо́вский историко-художественный музей в Серпухове — крупнейшая и богатейшая картинная галерея Подмосковья. Открыт в 1920 г. Основа собрания — коллекция серпуховской фабрикантши Анны Васильевны Мараевой. В 1920 — начале 1930-х годов фонды музея пополнились произведениями искусства и бытовыми предметами из окрестных усадеб — Рай-Семеновское (Нащокиных), Семеновская Отрада (Орловых-Давыдовых), Телятьево (Сологубов), а также Остафьево (Вяземских) и центральных музейных хранилищ.

История

Особняк серпуховской купчихи А. В. Мараевой построен в 1896 году по проекту известного московского архитектора Р. И. Клейна.

Начало богатейших коллекций этого дома вполне прозаическое. Брат покойного мужа Анны Мараевой (1845—1928) — хозяйки особняка — претендует на наследство. Но однажды Анна помогает Ю. В. Мерлину одному очень влиятельному чиновнику, дворянину, остро нуждающемуся в большой сумме денег, выкупая у него коллекцию картин. По преданию, именно он поспособствовал прекращению тяжбы.

Источником приобретений Ю. В. Мерлина служил преимущественно столичный антикварный рынок, где в пореформенные годы распродавались богатейшие дворцовые и усадебные коллекции. Интересы собирателя были обширны: предметом их в течение почти 25 лет являлись старинная и современная живопись, оружие, гравюры, памятники прикладного искусства. Но вскоре Ю. В. Мерлин разорился и продал остатки коллекции (377 картин и графических произведений западно-европейских мастеров XVI—XIX века и русских авторов XVIII — начала XIX века) Анне Васильевне Мараевой.

Это обстоятельство предрешило возникновение в Серпухове художественного музея. Мотивы приобретения А. В. Мараевой коллекции Ю. В. Мерлина не совсем ясны. Чуждая по своему воспитанию западно-европейской культуре XVI—XVIII века, памятники которой составляли основу собрания Мерлина, она могла оценить коллекцию как выгодное средство помещения капитала. Стены особняка в Заборье украшали пейзажи и натюрморты — всё остальное хранилось в кладовых загородного дома в отдалённой от Серпухова деревне Данки.

Не случись эта история, возможно, не появился бы в Серпухове такой богатый музей. Ведь Анна Мараева была старообрядкой и вряд ли проявила бы большой интерес к западноевропейской живописи.

В сентябре 1918 года серпуховские власти получили директиву Наркомата просвещения с требованием принять меры по сохранению коллекции. Во второй половине 1918 года в Серпухове, в составе местного отдела народного образования, была создана музейно-экскурсионная секция. С начала лета 1919 года секция обследует усадьбы уезда с целью создания местного краеведческого музея. В июле ею принято на хранение собрание Мерлина-Мараевых в Данках и перевезено в Серпухов, в особняк Мараевых в Заборье. В конце 1920 года серпуховский «Музей старины и искусства» впервые открылся публике. В дальнейшем коллекции музея пополнялись за счёт художественных фондов Москвы и бывших усадеб.

Рядом с особняком Мараевой в начале XX века по проекту М.Г. Пиотровича была построена старообрядческая церковь Покрова Пресвятой. Это единственный на юге Подмосковья безалтарный храм.

В 1923—1925 годах Серпуховский музей получает из фондов управления народным образованием Московской губернии 127 экспонатов. Таким образом, был сформирован раздел русского искусства 2-й половины XIX — начала XX века.

С 1957 года музей имеет историко-художественный профиль. В экспозиции музея представлены редкие музейные работы известных русских художников, открывающие перед нами, наряду с хрестоматийными образцами из столичных музеев, всю глубину их творчества.

Ряд западноевропейских художников, работы которых хранятся в музее, представлены в России только в Серпуховском историко-художественном музее.

С 1995 года в музее проходят научно-практические конференции, в которых принимают участие столичные и провинциальные историки, искусствоведы и музееведы.

С 1998 года в музее работает детская эстетическая студия для детей от 4 до 13 лет.

Мараевы

Мараева родилась 21 января 1845 года в деревне Топорино Медынского уезда Калужской губернии в крестьянской семье Василия и Макрины Волковых, занимавшихся кустарным производством холста. Как устанавливается по документам, хранящимся в архиве Серпуховского историко-художественного музея, эта семья числилась принадлежащей к официальной церкви, но после 1855 года Анна Васильевна перестала бывать у причастия и перешла в старообрядчество. Получила она традиционное домашнее образование, в 1869 году вышла замуж за серпуховского купеческого сына Мефодия Васильевича Мараева (1830—1882).

В 1859 году отец Мефодия Василий Мараев приобрел в собственность у старообрядцев Ереминых бумаготкацкую фабрику при деревне Заборье вблизи Серпухова, а позже присоединил к ней ситценабивное производство в пустоши Данки. В 1867 году он перешёл в 1-ю гильдию купеческого состояния, в 1869 году купил дом в Москве. В деле отца работал и его единственный наследник — Мефодий Васильевич. Он также стал серпуховским 1-й гильдии купцом, получил звание потомственного почётного гражданина (1882), а в 1869—1879 гг. стал владельцем двух домов в Москве на Старой Басманной улице, сохранившихся до настоящего времени.

21 июля 1882 года скоропостижно скончался Мефодий Васильевич. И «мануфактурное дело», и многочисленное семейство остались на попечении 37-летней Анны Васильевны, в этих тяжёлых условиях проявившей незаурядную силу характера и деловитость.

При вступлении в права наследницы ей пришлось отстаивать имущественные интересы, свои и детей, в многолетнем судебном разбирательстве по иску двоюродного брата Мефодия Васильевича, который пытался оспорить законность брака не венчанных в официальной церкви старообрядцев (буквально: «совратившихся в раскол») и на этом основании получить наследство своего умершего родственника. Судебная тяжба продолжалась около десяти лет и закончилась в 1893 году отклонением иска.

Так Анна Васильевна оказалась единственной хозяйкой большой текстильной фирмы. В 1884 году она стала серпуховской 1-й гильдии купчихой, дело её процветало, а «мараевские» ситцы пользовались большим спросом на российском рынке, особенно в среднеазиатском регионе. В 1897 году на её ткацкой фабрике трудилось более 800 рабочих, развивалась оптовая торговля на Нижегородской и Урюпинской ярмарках, строились новые производственные помещения, казармы для рабочих, больница.

Значительную часть доходов от фабричного дела и торговли тканями Мараева тратила на поддержку серпуховской общины старообрядцев-федосеевцев. После смерти в 1906 году дочери Анфисы приготовленное для неё приданое было пожертвовано матерью на строительство Покровского храма-моленной при ткацкой фабрике в Серпухове (построен вместе с богадельней в 1908—1910 гг. по проекту архитектора М. Пиотровича). Мараевой содержалась старообрядческая моленная и в Москве, при её собственном доме в Настасьинском переулке. Как и муж, она оставалась также прихожанкой Преображенской общины.

В 1915 году Мараева на свои средства открыла в Серпухове госпиталь на 100 раненых, в котором работали сёстрами милосердия её дочери Анна и Ольга, а также внучки Вера и Екатерина Уфимцевы. Им приходилось выезжать на фронт с царскосельским военно-санитарным поездом № 143, находившимся под патронажем императрицы Александры Фёдоровны.

Основным предметом собирательского интереса Мараевых были православные церковные памятники. В 1908—1910 годах в пригородном селе Заборье (ныне в черте Серпухова) рядом с мараевской фабрикой был построен храм Покрова Богородицы, куда перешло убранство моленной, собранное несколькими поколениями купеческой семьи. В 1989 году этот уникальный богослужебный комплекс (в том числе 610 икон, 73 из которых относятся к допетровской эпохе, 142 старопечатные и рукописные книги) был передан музею.

В 1918 году фабрики Мараевой вместе с её серпуховским домом были национализированы. Заведующая Отделом по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса Наталья Троцкая телеграммами, направленными жилищному и учебному советам Серпухова, потребовала задержать реквизицию дома Мараевых «ввиду огромной художественной ценности хранящихся в нем коллекций».

В октябре 1918 года Серпухов становится местом, откуда осуществлялось руководство фронтами и армиями Республики. В доме Мараевых на Фабричной улице разместились Полевой штаб Реввоенсовета и Ставка Главного командования Красной Армии. Здесь же были отведены помещения под квартиру Главкома Иоакима Вацетиса, с которым у членов семьи Мараевых установились доброжелательные и даже дружеские отношения. В июле 1919 г. Ставку перевели в Москву, и в Серпухов переехал штаб Южного фронта. В доме Мараевых, в бывшем кабинете хозяйки на втором этаже, до декабря 1919 года жил член Реввоенсовета Иосиф Сталин. По семейному преданию, осенью 1919 года дочь Мараевой Анна Мефодьевна просила Сталина защитить их от произвола местных властей. Но уже в 1920 году Мараева с домочадцами была выселена из своего особняка, в котором продолжало оставаться художественное собрание.

Сама Анна Васильевна Мараева скончалась 23 августа 1928 года в Серпухове и была похоронена в Москве на Преображенском кладбище, в сохранившемся до наших дней семейном некрополе. Провожать её в последний путь по Серпухову от Покровского храма до вокзала пришли много рабочих её бывшей фабрики, которые пронесли гроб через весь город на руках.

Собрание

Иконы московской школы XVI—XVII веков, деревянные раскрашенные скульптуры. Работы Ф. Рокотова и Д. Левицкого, И. Айвазовского, В. Поленова, И. Шишкина, И. Левитана, А. Саврасова и К. Юона, В. Верещагина и В. Маковского, Г. Семирадского и В. Васнецова, Н. Гончаровой… Редкие ранние деревянные скульптуры из знаменитого старорусского цикла С. Конёнкова.

Отдел западноевропейского искусства XVI—XIX вв.: живопись и прикладное искусство Италии, Франции, Нидерландов, Фландрии, Голландии, Германии. Большое собрание фарфора.

Русское искусство XVIII века, эпохи активного приобщения России к европейской культуре, представлено в музее в основном портретами второй половины столетия. Жемчужина серпуховской коллекции — «Портрет чиновника военной коллегии» кисти Ф. С. Рокотова. Портрет написан в период расцвета рокотовского мастерства и обладает всеми живописными достоинствами, отличающими работы этого мастера. Имя изображённого неизвестно; но художник сумел запечатлеть такие «души таинственной приметы», как благородство, глубину и богатство внутренней жизни, создав один из образов «лучших представителей» русского дворянства эпохи Просвещения.

«Портрет неизвестного офицера Гатчинской гвардии» принадлежит кисти неизвестного художника, предположительно друга Д. Г. Левицкого. Портрет выполнен на высоком профессиональном уровне, эффектен по своим живописным приемам, отличается остротой характеристики персонажа.

Имя А. О. Орловского, мастера полубытовых — полуфантастических зарисовок неразрывно связано с русским искусством периода романтизма (I треть XIX века). Увлечение художника искусством старых мастеров, в частности образами великого голландца Рембрандта, отразилось в «Портрете старика» и парном к нему «Портрете старухи», виртуозно исполненных Орловским в технике «трех карандашей» — углем, мелом и сангиной.

Пленяет своей непосредственностью «Мальчик с флейтой» — портрет, выполненный неизвестным мастером венециановской школы.

Несомненный интерес представляет коллекция провинциального купеческого портрета, собранная именно в Серпухове, у потомков купеческих родов Плотниковых, Мазуриных, Бердоносовых, Сериковых. Портреты различны по своему художественному качеству, авторы их неизвестны, но изображенные на них лица живо характеризуют жизненный уклад и типы серпуховского купечества I половины XIX века. «Портрет купца Плотникова» и «Портрет неизвестной из семьи Плотниковых» отличаются архаичностью композиции, суховатой живописной манерой, обилием «говорящих» деталей и почти гротескной заострённостью характеристик. «Портрет серпуховского ратмана Бердоносова» и парные портреты супругов Мазуриных выполнены чуть позже, более профессиональной кистью и привлекают своим убедительным реализмом в сочетании с определенной сдержанностью, даже скупостью выразительных средств.

На протяжении всего XIX века центром художественной жизни России оставалась Петербургская Академия Художеств. Академическую школу высокого профессионального мастерства прошли многие лучшие русские художники прошлого столетия. Яркими представителями позднего академизма является Г. И. Семирадский и К. Е. Маковский, мастера исторической композиции. Их монументальные многофигурные полотна одинаково эффектны, декоративны, отличается насыщенным колоритом, мастерской светотеневой обработкой. Но если Семирадский отдавал предпочтение античным сюжетам, как в композициях Серпуховского музея «Праздник Вакха» и «Песня рабыни», то Маковский развивал в своем творчестве национальную тему, создавая богатые историческими и бытовыми подробностями сцены из боярской жизни. Полотно «Под венец» отображает обряды и обычаи допетровской Руси.

Живопись салонно-академического направления, яркая, праздничная, экспонируется в великолепных парадных интерьерах особняка. Служивший столовой Каминный зал, стены и потолок которого декорированы резным дубом, сумрачен и вместе с тем уютен. Неожиданным контрастом к нему является Белый зал, парадная гостиная, где декор в стиле «ампир», сочетающий белизну стен с позолотой и росписью лепного потолка, создает торжественное настроение.

Реалистическая тенденция всегда была сильна в русском искусстве, но наиболее полное развитие она получила во 2 половине XIX века в творчестве художников — передвижников. Демократически настроенная общественная мысль того времени требовала от искусства правдивого отражения жизни, беспристрастного анализа существующего общественного порядка, суровой его критики. Передвижники выступили в 60-х годах XIX века как борцы против «искусства для богатых», приукрашивающего реальность, поражающего внешним блеском, но непонятного и недоступного простому человеку. Искусство передвижников насыщено острыми проблемами современной жизни; оно повествует об обыденном, прозаическом, волнующем каждого.

Последовательным приверженцем критического реализма в живописи был В. Е. Маковский, целой небольшой коллекцией работ которого обладает Серпуховский музей. Большое многофигурное полотно «Молебен на Пасхе», необычное для этого мастера маленьких жанровых сцен, можно отнести к числу лучших его произведений. С любовью и вниманием отображает художник быт крестьян, подвергая при этом критике недостойных представителей духовенства. Кроме полотен В. Е. Маковского, в зале передвижников можно видеть этюд Н. А. Ярошенко «Цыганка» и жанровую композицию И. М. Прянишникова «В ожидании шафера».

Серпуховский музей обладает богатой коллекцией произведений русской пейзажной живописи 2 половины XIX века. Здесь представлены полотна замечательных маринистов И. К. Айвазовского «Прилив», А. П. Боголюбова «Порт Гавр» и «Прибои у мыса Сен — Мартин», Л. Ф. Лагорио «Лунная ночь на море». Один из шедевров Серпуховского музея — полотно А. Л. Саврасова «Лунная ночь. Болото». Несмотря на простоту и невзрачность пейзажного мотива, сдержанность цветовой гаммы, картина полна тонкой поэзии и красоты. И. И. Шишкин, корифей русского пейзажа, создавший свой неповторимый образ родной природы, представлен в экспозиции такими первоклассными полотнами, как «Сестрорецкий бор», «Лес весной» и редким для него мотивом «Еловый лес зимой».

Особенно дорого для серпуховичей имя В. Д. Поленова. Почти половину своей жизни он прожил недалеко от Серпухова — в имении Борок (теперь здесь располагается музей — усадьба В. Д. Поленова. Здесь были написаны 'Ледоход на Оке", «Ока у Тарусы — излюбленные художником мотивы. Элегичен по своему настроению, полон грустного очарования поленовский пейзаж» «Старая мельница».

В экспозиции русского передвижнического пейзажа представлены также полотна Е. Е. Волкова, Ю. Ю. Клевера, В. В. Верещагина, А. А. Киселева, Н. Н. Дубовского, И. И. Левитана.

Особое место в русском искусстве II половины XIX века занимает творчество В. М. Васнецова, чьи композиции на фольклорно-сказочные темы широко известны. Первым полотном из этой серии был «Витязь на распутье». Один из первых вариантов этой картины, который экспонировался на VI выставке передвижников, украшает Абрамцевский зал Серпуховского музея. В интерьер бывшего кабинета А. В. Мараевой со сводчатыми потолками, украшенными богатой росписью в псевдо—русском стиле, органично вошла экспозиция картин художников, близких к мамонтовскому кружку и коллекция мебели и предметов декоративно—прикладного искусства, выполненных в абрамцевских столярных мастерских.

К предмету особой гордости музея можно отнести собрание живописи, графики и скульптуры художников начала XX века. Экспозиция этого раздела расположена на втором этаже особняка. Здесь представлены произведения всех основных художественных группировок и направлений этого времени.

Живописцы «Союза русских художников» продолжали традиции передвижнического лирического пейзажа, развивая темы, намеченные Саврасовым, Левитаном, Поленовым, обогащая их новейшими достижениями живописной техники, в частности, французского импрессионизма. Неуловимые нюансы состояния природы в различные времена года — тема полотен С. Ю. Жуковского «Золотая осень» и В. К. Бялыницкого-Бируля «Весна». К. Ф. Юон в пейзаже «Ростов Великий. Вечер» создает яркий и вместе с тем поэтичный образ древнего русского города. Необычайной свободой живописной манеры, богатством колорита поражает этюд К. А. Коровина «Ночью», в котором художник блестяще решает сложную задачу изображения нескольких источников света.

Одна из наиболее интересных страниц художественной жизни России начала XX века — это деятельность петербургского объединения «Мир искусства». Художники — мирискусники внесли большой вклад в изучение и пропаганду русского искусства, в обновление оперного и балетного театра, возрождение книжной издательской культуры. Именно театральными эскизами Л. С. Бакста, Н. К. Рериха, графикой И. Я. Билибина представлено творчество этой группировки в Серпуховском музее.

Различные грани такого сложного, яркого явления, как неоромантизм, отражены в утонченных рабатах В. Э. Борисова — Мусатова, полностью погруженного в созерцание мира собственных грез, и в монументально-зпическом полотне К. Ф. Богаевского «Киммерийская область», где на основе реального крымского пейзажа художник создает портрет воображаемой страны, живущей своей таинственной жизнью.

Название московской группировки «Бубновый валет» стало символом бунтарства в русском искусстве XX века. Молодых художников П. Кончаловского, A. Лентулова, И. Машкова, М. Ларионова, Н. Гончарову, Р. Фалька объединило увлечение новейшими течениями французского искусства, интерес к русской фольклорной культуре, но более всего желание создать искусство новое, небывалое, ни на что не похожее. В ярких, праздничных полотнах живописцев «Бубнового валета» чувствуется молодая кипучая энергия, азарт экспериментаторства. Таков и натюрморт И. И. Машкова «Бегонии» из серпуховского собрания, где, кроме того, художник демонстрирует великолепное живописное мастерство и тонкое чувство цветовых гармоний. Сияющие красками полотна Н. С. Гончаровой «Хоровод», «Бабы с граблями», «Стрижка овец» полны грубоватой выразительности, сходной с выразительностью народного лубка. Эти сцены сельской жизни, увиденные художницей сквозь призму традиционной крестьянской культуры, становятся обобщенным образом, символом России.

Коллекция скульптур С. Т. Коненкова, которая экспонируется в этих залах, дополняет картину яркой, сложной художественной жизни в России в начале XX века.

Галерея

В музее представлены работы XVI—XX веков. Экспозиция делится на 2 раздела: Русское искусство XVIII—начала XX вв. и Западноевропейское искусство XVI—XIX вв.

Фламандская и Нидерландская школы:

• работы учеников Рембрандта:
  • Эберхард Кейль, «Старуха за рукоделием» (1650 год)
  • Изак де Яуддервилль, «Ученый в кабинете» (1630 год)
• «Голова Мадонны», неизв. автор (XVI век)
• Мартен Пепейн (1575—1643), «Обращение Савла»
• Ян Янсенс, «Святой Иероним» (XVII век)
• Ян Викторс, «Уличный лекарь» (XVII век)

Итальянская школа:

• Джованни Антонио Пеллегрини, «Моисей источает воду из скалы»

Германская школа:

• Антон Графер (1736—1813), портрет А. И. Дивова

• Витязь на распутье (1878).jpg

  Васнецов В.М.Витязь на распутье, 1878 г.

• Holy trinity serpukhov.jpg

  Икона Троица Ветхозаветная. II пол. XVI в.

• Adam Willaerts - Fish market on the coast 1613.jpg

  Адам Виллартс. Рыбный рынок на морском берегу, 1613 г.

• Old Woman Sewing Eberhard Keil.jpg

  Эберхард Кейль. Старуха за рукоделием, 1650-е гг.

• Василий Верещагин Самарканд.jpg

  Василий Верещагин. Самарканд, 1869 г.

• Ошибка создания миниатюры: Файл не найден

  Лебрен Шарль. Жертвоприношение Иевфая, 1656 г.

• Илларион Прянишников В ожидании шафера.jpg

  Илларион Прянишников В ожидании шафера, 1891 г.

Интересные факты

• Среди серпуховских легенд одна из самых известных о том, что в Доме Мараевой по ночам появляется привидение хозяйки дома.
• Фонды музея насчитывают около 38 000 единиц хранения, в том числе 12 000 художественных памятников.
• Ежегодно 18 мая в Международный день музеев в СИХМ проходит акция «Ночь в музее», где каждый желающий может погрузиться в незабываемую атмосферу, увидеть "ожившие картины" и послушать их рассказ.
• Установленное перед входом в музей немецкое орудие времен Великой Отечественной войны изначально было целым, однако в середине 70-х годов XX века оно было вывезено и несколько лет отсутствовало. К концу 70-х годов его опять установили перед входом в музей, но теперь оно было с разорванной казенной частью. По слухам, орудие простояло около 30 лет заряженным, после чего его вывезли на полигон, взорвали снаряд, находившийся в стволе и через несколько лет, когда место взрыва достаточно хорошо проржавело, вернули обратно. Характер повреждения подтверждает эту версию.
• Серпуховский историко-художественный музей — один из крупнейших музеев Подмосковья. Его по праву называют малой Третьяковкой.
• Особая гордость Серпуховского музея — коллекция произведений Н.С.Гончаровой — художницы, оставившей яркий след в русской авангардной живописи и сценографии.

Филиалы музея

• Старообрядческий храм Покрова Пресвятой Богородицы (старообрядческая церковь)
• Мемориальный дом фотохудожника Николая Петровича Андреева. Адрес: Московская область, г.Серпухов, ул. 1-я Московская, д. 39
• Историко-археологический отдел. Адрес: Московская область, г.Серпухов, ул. Калужская, д. 48. Отдел возник в 2012 г., его деятельность связана с научным изучением истории археологии Серпуховского края, с созданием исторической экспозиции музея, научно-просветительской работой, направленной на популяризацию исторического наследия Серпуховского края.

Пресса о музее

[www.newclassics.ru/events/905/] [www.mosoblpress.ru/mig/show.shtml?d_id=101163] [oka-info.ru/content/view/436/] [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=864418&NodesID=8] [oka-info.ru/content/view/4310/] [serpregion.ru/content/view/1485/92/] [www.mosobltv.ru/?an=news_page&uid=548] [www.mk.ru/daily/50900.html] [oka-info.ru/content/view/362/] [www.mosoblpress.ru/mig/show.shtml?d_id=99911] [www.ng.ru/culture/2008-03-05/12_serpuhov.html]

Использованы материалы

С. Мухин, Л. Мухина, Т. Быкова, И. Уральская, Т. Губанова, Б. Голубцов, Г. Быстрова

«Независимая газета»

[serpeika.com/files/panorami/museum/a3_.swf?width=800&height=500&flashvars Виртуальный тур по серпуховскому историко-художественному музею]

[serpeika.com/files/panorami/muzey/musei_5_.swf?width=800&height=500&flashvars Виртуальный тур во дворе серпуховского историко-художественного музея]

Отрывок, характеризующий Серпуховский историко-художественный музей

– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.