Сид и Нэнси

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сид и Нэнси
Sid and Nancy
Жанр

драма

Режиссёр

Алекс Кокс

Продюсер

Эрик Феллнер

Автор
сценария

Алекс Кокс
Эбби Вул

В главных
ролях

Гэри Олдмен
Хлоя Уэбб

Оператор

Роджер Дикинс

Кинокомпания

Initial Pictures, U.K. Productions Entity, Zenith Entertainment

Длительность

111 мин

Бюджет

4 млн. $

Страна

Великобритания

Год

1986

IMDb

ID 0091954

К:Фильмы 1986 года

«Сид и Нэнси» (англ. Sid and Nancy) — кинофильм режиссёра Алекса Кокса, снятый в 1986 году и повествующий о жизни Саймона Ричи, более известного как Сид Вишес, бас-гитариста «Sex Pistols», оставшегося в истории одним из наиболее ярких символов панк-культуры. В роли Вишеса снялся Гэри Олдмен, Нэнси Спанджен — Хлоя Уэбб.





Сюжет

Фильм повествует о музыкантах 1970-х годов, о панк-роке, о становлении и распаде группы «Sex Pistols». Главные герои — Сид Вишес, бас-гитарист группы «Sex Pistols», и его подруга Нэнси Спанджен.

Попав в состав «Sex Pistols» практически случайно, Сид Вишес оказался в лучах скандальной славы группы и тут же стал её самым ярким персонажем, слабо владевшим бас-гитарой, но обладавшим имиджем идеального панк-рокера. Он пытался овладеть инструментом, но его игра была неровной и слабой. Почти сразу же после прихода в группу Сид познакомился с Нэнси Спанджен — наркоманкой, которая прибыла в Лондон из Нью-Йорка с единственной целью — переспать с «Sex Pistols». От Джона и Стива она перешла к Сиду, и тот влюбился мгновенно. Они поселились в квартире общей приятельницы Памелы Рук неподалёку от Букингемского дворца, где расположились на одном, общем матрасе — в столовой. Две страсти Сида — к Нэнси и к героину — нарастали неконтролируемо. Нэнси становится для группы опасной обузой. Во время Американского турне «Sex Pistols», в которое коллектив группы напрочь отказался брать Нэнси с собой, Сид впал в депрессию. Но после долгого расставания Сид и Нэнси сблизились ещё сильнее: теперь они противостояли всему миру, и ничто уже не могло их разлучить. Они много путешествовали по всему миру и даже заехали в Нью-Йорк к родственникам Нэнси, но те восприняли парочку негативно и вышвырнули её из своего дома. В то же время, группа решила, что будет продолжать творчество без Сида, так как он отягощал своими наркотическими и алкогольными пристрастиями всю группу. Сид и Нэнси, вернувшись обратно в Англию, залегли на дно. Это продолжалось недолго. 12 октября 1978 года Нэнси скончалась по неустановленным причинам. Одной из версий её смерти было то, что Сид убил её ножом по её же просьбе вследствие большой любви. Сам же музыкант из-за тяжёлой алкогольной и наркотической интоксикации не помнил произошедшего и категорически отрицал свою вину.

Фильм основан на реальных событиях. Авторы фильма дословно передают лексику, атмосферу и окружение, в которой жили и творили «Sex Pistols».

В ролях

Съёмки

Мать Сида Энн Беверли сначала пыталась противодействовать съёмкам фильма, но после встречи с режиссёром Алексом Коксом решила помочь. Она дала Олдмену на время съёмок металлическую цепь с замком, которую Сид носил на шее.

Чтобы играть истощённого Вишеса, Гэри Олдмен сел на строгую диету и похудел настолько, что однажды даже был ненадолго госпитализирован из-за истощения. Некоторые песни в фильме (My Way, I Wanna Be Your Dog) актёр исполнил самостоятельно.

Кортни Лав проходила печально известное прослушивание, которое было запечатлено на видео и в котором она восклицала: «Я Нэнси Спанджен». Алекс Кокс был впечатлён пробами Кортни, но сказал, что спонсоры фильма настаивают на опытной исполнительнице главной роли. Кортни была отдана относительно незначительная роль Гретхен (специально написанная режиссёром роль), одной из подруг-наркоманок Сида и Нэнси в Нью-Йорке. Заслуживает внимания тот факт, что Кортни была в браке с Куртом Кобейном, их история отчасти схожа с историей Сида и Нэнси.

В автобиографии 2007 года Слэш (Сол Хадсон), гитарист группы Guns 'N' Roses, рассказывал, что на кастинге к фильму режиссёр нанял всех пятерых членов группы Guns 'N' Roses в качестве массовки для сцены в клубе, причем позвали их всех порознь, без оповещения о том, что вся группа будет на кастинге. Сол рассказывал: «Все мы пришли в первый день кастинга, видя друг друга, приходили в недоумение, например: „Привет… А ты здесь что делаешь?“». Однако Слэш был единственным из группы, кто продолжил участие в съёмках.

Хлоя Уэбб и Гэри Олдмен много импровизировали в фильме, но основой их диалогов являлись интервью и другие видеоматериалы Сида и Нэнси. Сцена с ножом, однако, была основана исключительно на догадках. Кокс рассказывал «New Musical Express»: «Мы хотели сделать фильм не только о Сиде Вишесе и панк-роке, но и о борьбе с наркотиками, это было заявление, чтобы показать деградацию, постигшую разных людей, совсем не гламурную».

В съёмках фильма участвовали известные музыканты, такие как Игги Поп, Circle Jerks и Эдвард Тюдор-Пол из Tenpole Tudor. В фильме звучит оригинальная музыка Pray for Rain, Джо Страммера и The Pogues.

Фильм был раскритикован в США за то, что в нём содержатся сцены употребления наркотиков, насилия, секса, нецензурная лексика и демонстрация обнаженного тела.

Первоначальным названием фильма было «Love Kills» («Любовь убивает»).

Отзывы

Фильм получил в целом положительные отзывы критиков. По рецензиям, собранным из различных публикаций на популярном сайте Rotten Tomatoes, фильм имеет общий рейтинг 90 %. Известный американский кинокритик Роджер Эберт дал фильму «Сид и Нэнси» четыре из четырёх в своей колонке в «The Chicago Sun-Times», написав, что Кокс и его команда «осуществили ловкий трюк, создав фильм, полный шума и ярости и рассказав очень детально историю, словно бы из самого центра её»[1][2]. В последующей статье о Гэри Олдмене Эберт описал фильм «Сид и Нэнси» как панковскую «Ромео и Джульетту»[3].

Лесли Халливел негативно отнёсся к фильму: «Я бы сказал, что некоторые фрагменты стимулирующие, но в основном это всё отвратительно. Соглашусь, что этот фильм является примером социального дна, которое было уменьшено». Он также процитировал строки из рецензии, которые появились в журнале «Sight & Sound»: «Этот фильм является одним большим спектаклем о наркотиках, унижении и смерти, так торжественно преподнесённых, что совершенно не соответствует моральным ценностям».

В своей книге «Сид Вишес — звезда рок-н-ролла» Малколм Батт описывает Уэбб, сыгравшую Спанджен, так: «интенсивно, мощно, и самое важное, что очень правдоподобно». По мнению Uncut Magazine (февраль 2007, выпуск № 117) Гэри Олдмен занял 8 позицию в рейтинге «10 лучших актеров в rockin' роли». Олдмен в роли Сид Вишеса был описан как «чрезвычайно сочувствующее чтение номинальной главы панка, как потерянный и изумлённый взрослый ребёнок». И наоборот, Эндрю Скофилд занял первое место в рейтинге «10 худших участников Rockin' ролей», сыграв Джонни Роттена как «совершенно не похожий ни внешне, ни по поведению отстойник». Некоторым критикам очень не понравилось, как Джонни изобразили на экране: «Люди имеют неправильное представление о Роттене — в этом фильме Алекса Кокса он выглядит как придурок. Он зол на него, в результате чего он выглядит идиотом… Джон обладает фантастическим остроумием, а не чёрным чувством юмора».

Реакция Джона Лайдона

Джон Лайдон, более известный как вокалист «Sex Pistols» Джонни Роттен, прокомментировал фильм в автобиографии 1994 года «Роттен: ирландцам, неграм и собакам вход воспрещён»:
Не могу понять, как можно было взяться снимать такой фильм, как «Сид и Нэнси», и даже не поговорить со мной. Алекс Кокс этого не сделал. В качестве источников - кого только он не использовал. Джо Страммер? Этот певец из The Clash с утробным рыком? Откуда, чёрт побери, ему знать о Сиде и Нэнси? Просто, наверное, никого больше не удалось найти. Был момент, когда Алекс Кокс попытался привлечь меня и направил парня, который играл меня, ко мне в Нью-Йорк. Этот актёр сказал, что хотел бы обсудить сценарий. Пробыл там два дня и за это время я узнал от него лишь, что фильм уже завершён. Всё было сплошной фикцией. Уловкой, чтобы использовать моё имя в связи с фильмом, как поддержку.

По мне так этот фильм - низшее, на что способна природа. Я искренне считаю, что он прославляет героиновую зависимость. Такое прославление определенно заметно в финале, когда это дурацкое такси взмывает в небо. Полная чепуха.
Сцены в запущенных нью-йоркских гостиничных номерах удались отлично, разве что, номера эти должны были быть ещё более запущенными. Все лондонские сцены с участием Pistols - полная чепуха. Никакого ощущения реальности. Парень, который играл Сида, Гэри Олдмен, был весьма хорош. Но и он играл сценического персонажа, а не реального человека. Не думаю, что это вина Гэри Олдмена, он ведь хороший актёр. Если бы только он имел возможность поговорить с кем-нибудь, кто знал Сида. Не думаю, что они вообще собирались проводить серьёзное исследование, чтобы снять серьёзный фильм. Всё ради денег, не так ли? Настолько принизить жизнь человека, и сделать это так успешно... мне очень от этого не по себе. Ирония состоит в том, что мне по-прежнему задают вопросы о фильме. Приходится объяснять, что там всё неправильно. Что всё это - грёбаная фантазия какого-то оксфордского выпускника, который панк-то и не застал. Ублюдок.
Когда я вернулся в Лондон, меня пригласили на премьеру. Я пошёл туда и был совершенно потрясён. При первой же встрече с Алексом Коксом я сказал ему, что застрелил бы его, будь такая возможность... Я и сейчас о нём крайне низкого мнения. Может быть, пора, наконец, появиться реальному Сиду?

Ну, а то, как изобразили меня, не оскорбительно. Слишком далеко от жизни и нелепо. Полный абсурд. Шампанское и запеченные бобы на завтрак? Извините. Я не пью шампанское. Он даже говорил не так, как я. С ливерпульским акцентом. Хуже всего, в фильме есть намёк на то, что я ревновал Нэнси, и это особенно отвратительно. Нечто, вставленное туда специально. Думаю, этим Алекс Кокс решил продемонстрировать эту свою игривость, типичную для среднего класса. Всё там слишком поверхностно, слишком понятно.
Джон Лайдон, 1994[4]

Однако стоит отметить, что Страммер только встретился с Алексом Коксом впервые после завершения фильма, в стороне. Встреча пары вовлекала обсуждение над саундтреком к фильму, а не сценарию фильма. Важно помнить, что Лайдон всего лишь сделал предположение.

В более позднем интервью Роттену был задан вопрос: «Верно ли что-нибудь в фильме?», на который он ответил: «Возможно, имя Сида». Алекс Кокс утверждал, что ненависть Джонни к кинофильму была понятна, учитывая, что она была основана на инциденте с его жизнью и центрируется вокруг одного из его друзей. Другие участники группы были гораздо менее откровенны о кинофильме, чем Роттен, хотя он утверждал, что Пол Кук был расстроен по поводу фильма больше, чем он.

Саундтрек

Официальный сборник саундтреков не содержит песни Sex Pistols или Сида Вишеса. Однако Гэри Олдмен исполнил несколько песен с той аранжировкой, которую Сид использовал на своих концертах.

Песня Исполнитель
«Love Kills» (Title Track) Joe Strummer
«Haunted» The Pogues
«Pleasure and Pain» Steve Jones
«Chinese Choppers» Pray for Rain
«Love Kills» Circle Jerks
«Off the Boat» Pray for Rain
«Dum Dum Club» Joe Strummer
«Burning Room» Pray for Rain
«She Never Took No for an Answer» John Cale
«Junk» The Pogues
«I Wanna Be Your Dog» Гэри Олдмен
«My Way» Гэри Олдмен
«Taxi to Heaven» Pray for Rain

Награды и номинации

Награды

Номинации

Напишите отзыв о статье "Сид и Нэнси"

Примечания

  1. [rogerebert.suntimes.com/apps/pbcs.dll/article?AID=/19861025/REVIEWS/501067548/1023 Sid & Nancy]. rogerebert.suntimes.com. Проверено 1 августа 2010. [www.webcitation.org/61GbFp0a9 Архивировано из первоисточника 28 августа 2011]. — …Pull off the neat trick of creating a movie full of noise and fury, and telling a meticulous story right in the middle of it.
  2. Roger Ebert’s Four Star Movie Guide by Roger Ebert. (1988, Andrews & McMeel) p.280.
  3. Roger Ebert. — Roger Ebert’s Four Star Movie Guide. 1988, Andrews & McMeel, p.383.
  4. Rotten: No Irish, No Blacks, No Dogs by John Lydon, with Keith and Kent Zimmerman. (1994, Hodder & Staughton Ltd) pp.150-151.

Ссылки

  • [www.garyoldman.info/sid.htm Сид и Нэнси] на GaryOldman.info
  • [www.alexcox.com/dir_sidandnancy.htm Сид и Нэнси Страница на сайте Алекса Кокса]
  • [www.criterion.com/current/posts/28 Criterion Collection essay by Jon Savage]

Отрывок, характеризующий Сид и Нэнси

Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.