Силуан Афонский

Силуан Афонский
Имя в миру	Семён Иванович Анто́нов
Рождение	1866(1866)
Смерть	11 (24) сентября 1938(1938-09-24)
Почитается	в Православной церкви
Канонизирован	1988
В лике	преподобных
День памяти	11 сентября (по юлианскому календарю)

Силуа́н Афо́нский (в миру Семён Иванович Анто́нов; 1866, село Шовское, Лебедянский уезд, Тамбовская губерния — 11 [24] сентября 1938, Афон) — монах Константинопольского Патриархата русского происхождения, подвизался на Афоне. Почитается в Православной Церкви как святой в лике преподобных, память совершается 11 сентября (по юлианскому календарю).

Биография

Родился в селе Шовском Шовской волости Лебедянского уезда Тамбовской губернии в семье крестьян. Это село расположено недалеко от села Сезёново, где жил затворник Иоанн Сезёновский

Отличался здоровьем и физической силой: голыми руками мог брать горячий чугунок со щами и перенести его с плиты на стол, за которым работала их артель. Ударом кулака мог перебить довольно толстую доску. Он поднимал большие тяжести и обладал большой выносливостью и в жару и в холод, он мог есть очень помногу и много работать.

В 19 лет решил поступить в Киево-Печерскую лавру, но отец настоял, чтобы он сначала поступил на военную службу, которую он проходил в Санкт-Петербурге в сапёрном батальоне.

Осенью 1892 года приехал на Афон, где поступил в русский Пантелеимонов монастырь.

В 1896 году был пострижен в мантию. Послушания проходил на Мельнице, на Каламарейском метохе (владение монастыря вне Афона), в старом Нагорном Руссике.

В 1911 года по пострижении в схиму с именем Силуан нёс послушание монастырского эконома.

Тогда же он написал записки, опубликованные в 1952 году архимандритом Софронием (Сахаровым). Многие монашествующие называют их «Новым Добротолюбием».

Согласно житийной литературе, в самом начале своего послушничества Силуан стяжал умную сердечную молитву. Дальнейшая жизнь Силуана была посвящена борьбе хранения полученной благодати. Близко знавший святого, ученик и биограф Силуана Афонского архимандрит Софроний (Сахаров) так описывает подвижника в более поздний период: «Искушения он встречал и переносил с великим мужеством. …Редкой силы воля — без упрямства; простота, свобода, бесстрашие и мужество — с кротостью и мягкостью; смирение и послушание — без униженности и человекоугодия — это был подлинно человек, образ и подобие Бога».

Скончался 11 (24) сентября 1938 года.

Почитание и прославление

Подвизался в Русском монастыре и архимандрит Софроний (Сахаров) составил книгу «Старец Силуан», которая во многом способствовала канонизации. По воспоминаниям схиархимандрита Серафима (Томина):

Череп старца Силуана, как и все черепа, лежал в усыпальнице, и никто не обращал на него внимания… [Между тем] книга о старце Силуане о. Софрония за рубежом быстро распространилась. На Афон стали чаще приезжать зарубежные паломники. Приезжают и ищут: «Где глава старца Силуана?»… Никто не спрашивал: «Где глава Пантелеимона и мощи его?», а все приезжие, прочитав книгу о старце, спрашивали о его главе.

В это время в монастыре… был игумен Иустин из старых дореволюционных монахов, строжайший, как и все, подвижник афонский. Когда он услышал о таком почитании старца Силуана среди паломников, приказал уничтожить эту голову, чтобы не было предпочтения. Два монаха взяли голову старца Силуана и повезли, но не утопили, как благословил игумен, а спрятали в сундучке у себя в келье. <…>

Игумен Иустин умирает, ставят игуменом о. Илиана, старейшего монаха, дореволюционного пострижения, прожившего на Афоне лет шестьдесят, высокой духовной жизни старца. <…> При нем глава старца Силуана опять вышла наружу.

Когда он узнал об этом, приказал немедленно вырыть глубокую яму и закопать главу, заровнять место, чтобы никто её не нашел. Монахи, которых игумен послал закапывать главу, опять спрятали её. И прятали много лет, пока управлял монастырем Илиан… Умирает старец Илиан, игуменом становится о. Гавриил (Легач), проживший на Афоне лет шестьдесят, закарпатец. Опять обнаружили главу старца Силуана. <…> И от него главу спрятали в Покровском соборе, в левом приделе… <…>

Игуменом стал о. Авель (Македонов)… Он сам прятал главу и от игумена Гавриила, давал приезжим целовать её.

И когда мы девять человек приехали в 1976 году на Афон, он нас встретил… и показал хранимую святыню.

26 ноября 1987 года решением Священного Синода Константинопольским Патриархатом была совершена канонизация Силуана Афонского.

Имя преподобного Силуана Афонского было внесено в месяцеслов Московского Патриархата за 1992 год по благословению Патриарха Алексия II.

Литература

• Иеромонах Софроний (Сахаров). Старец Силуан. Париж, 1952.
• Ларше Ж.-К. Преподобный Силуан Афонский. М.: ПСТГУ, 2015.
• Преподобный Силуан Афонский. Житие, учение и писания. — Мн.: Лучи Софии, 2005.
• Старец Силуан. Жизнь и поучения. Москва. Ново-Казачье. Минск, Издательство «Православная община», 1991, 464 с.

Ссылки

• [www.fatheralexander.org/booklets/russian/startzy_20_veka.htm#_Toc91832461 Преподобный Силуан Афонский (1866—1938). // Светлана Девятова. Православные Старцы XX Века.]
• [www.pravmir.ru/article_1066.html Преподобный Силуан Афонский: я никогда не прихожу к людям, не помолившись о них] на сайте Православие и мир.
• [www.rus-sky.com/nasledie/ST_SA/CONTENTS.HTM «Старец Силуан Афонский»]
• [silouan.narod.ru/ Преподобный Силуан Афонский: Биографические данные, библиография]
• [www.orthodoxphotos.com/Holy_Fathers/St._Silouan_the_Athonite/index.shtml Фотографии Св. Силуана Афонского]  (англ.)
• [kiev-orthodox.org/site/theology/785/ епископ Каллист (Уэр) Спасение по учению преподобного Силуана Афонского]
• [afon.in.ua/index.php/afon/9-uncategorised/206-skit-prepodobnogo-siluana-afonskogo-s-zagreblya-otmetil-prestolnyj-prazdnik Скит прп. Силуана Афонского]
• [afonit.info/index.php/novosti/novosti-russkogo-monastyrya/3346-resheniem-sinoda-upts-skit-prep-siluan-afonskogo-perepodchinen-kievskomu-podvoryu-svyato-panteleimonova-monastyrya-na-afone О ските прп. Силуана]

Отрывок, характеризующий Силуан Афонский

Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.