Социалистический союз немецких студентов

Социалистический союз немецких студентов (нем. Sozialistischer Deutscher Studentenbund – SDS) – политическая студенческая организация левого толка в бывшей ФРГ и Западном Берлине (1946-1970). Первоначально действуя совместно с Социал-демократической партией Германии (СДПГ), ССНС позднее был вынужден пойти на разрыв с ней, собрав в своих рядах «новых левых» и играя важную роль в студенческом движении 1960-х гг.

История

ССНС был основан 2 сентября 1946 г. в Гамбурге формально как независимый союз студентов, но фактически он представлял собой молодёжное крыло СДПГ. В первые годы близость к материнской партии только усиливалась, до тех пор, пока председатель союза Гельмут Шмидт под давлением партийного руководства не исключил из союза многих коммунистов. В послевоенное время многие бывшие солдаты и офицеры были активны в ССНС, и среди «рабочей фракции СДПГ» союз получил прозвище «клуб левых офицеров».

ССНС в начале 1950-х гг. занимался борьбой против возрождения студенческих объединений в университетах. В 1954 г. ССНС добился вынесения партией «решения о дистанцировании» (нем. Unvereinbarkeitsbeschluss) на партийном заседании 4 мая 1954 г. в Берлине, которое после разговоров со студенческими союзами было отменено в 1960-е гг. после того, как СДПГ в рамках Годесбергской программы приняла более центристскую позицию.

С середины 1950-х гг. нарастали трения между СДПГ и ССНС из-за разных позиций в вопросах ремилитаризации ФРГ, антиядерного движения и, прежде всего, Годесбергской программы СДПГ. Фракция ССНС, состоящая из сотрудников журнала „konkret“ и поддерживающая Ульрику Майнхоф и председателя союза Освальда Хюллера, пыталась провести линию налаживания дружеских отношений с ГДР путём критики политики милитаризации Запада. 3 июня 1959 г. Освальд Хюллер был смещен с поста, и было принято «решение о дистанцировании» по отношению к сотрудникам журнала „konkret“. Последние были демонстративно исключены из ССНС новым руководством союза (Гюнтер Каллаух, Юрген Зайферт), покончившим тем самым с фракцией „konkret“.

Несмотря на это, руководство СДПГ в 1961 г. приняло ещё одно решение о дистанцировании, исключив из рядов партии членов ССНС и его сочувствующих. Ещё за год до этого появился лояльный партии «Социал-демократический университетский союз» (нем. Sozialdemokratischer Hochschulbund – SHB), который, тем не менее, также значительно радикализировался позднее в ходе подъёма студенческого движения (см. статью «Немецкое студенческое движение в 1960-е гг.»).

ССНС после принудительного отделения от материнской партии в 1960-е гг. стал основной организацией «новых левых». В начале 1965 г. в берлинский ССНС вступили Руди Дучке, Дитер Кунцельманн и Бернд Рабель из тусовки поздней «Коммуны I» и вскоре стали активно проявлять себя, в первую очередь в «проектных группах» по темам социалистического интернационализма и Третьего мира. Уже 28 февраля 1965 г. Руди Дучке был избран в политсовет берлинского ССНС.

Под их руководством ССНС стал антиавторитарной, недогматично-левой организацией с чертами анархизма, жестко критикующей «реальный социализм» в ГДР, СССР и др. странах. Ортодоксальное крыло союза, выступающее за сотрудничество с Восточным Берлином, оставалось в тени. Поэтому в ноябре 1966 г. было основано «Ноябрьское общество», объединяющее левых, симпатизирующих ГДР, под руководством Хорста Малера. Эта организация в 1967 г. положила начало «Республиканским клубам».

Во второй половине 1960-х гг. ССНС был известен как «стратегически планирующее и тактически действующее ядро внепарламентской оппозиции» против «чрезвычайного законодательства». Среди прочего, ССНС участвовал в организации демонстрации против приезда иранского шаха, на которой 2 июня 1967 г. полицией был застрелен студент Бенно Онезорг, что впоследствии вызвало бурю студенческих протестов по всей стране. На пике своей активности в 1968 г. имел в своем составе около 2500 тыс. членов, но все больше страдал от внутренних конфликтов между разными политическими течениями.

Местные центры марксистов-традиционалистов находились в Кельне, Марбурге и Мюнхене. В Кельнском университете среди членов ССНС было много юристов, а в Мюнхене была сильная группа в Академии искусств. В Берлине в 1968 г. насчитывалось порядка 500 членов, во Франкфурте 400. В этих двух городах концентрировалась антиавторитарная фракция ССНС, которую традиционалисты называли «анархо-синдикалистами» и «мелкобуржуазными отщепенцами». В конце 1969 г. несколько групп из ортодоксального крыла ССНС вошли в состав Ассоциации марксистских студентов, из которого затем появился «Марксистский студенческий союз Спартака». Другие члены ССНС, преимущественно из антиавторитарного крыла, перешли в маоистские «К-группы» или участвовали в различных новых социальных движениях.

21 марта 1970 г. на собрании «более или менее случайно пришедших» членов ССНС во Франкфуртском доме студентов под одобрительные возгласы присутствующих было объявлено о роспуске союза. Однако отдельные группы ССНС продолжали работать на локальном уровне, например, в Гейдельберге до запрета местной группы 24 июня 1970 или в Кельне, где ещё в летний семестр 1971 г. в студенческий парламент вошли представители по списку ССНС.

С 1960-го по 1970-й гг. ССНС выпускал своё издание «Новая Критика – журнал о социалистической теории и политике». Журнал выходил раз в два месяца; его статьи дают представление о фракциях и течениях в союзе.

Литература

• Казаков Е. [magazines.russ.ru/nz/2008/5/ka16.html ССНС и внепарламентская оппозиция в ФРГ]

Отрывок, характеризующий Социалистический союз немецких студентов

– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.