Сражение у горы Кеннесо

Сражение у горы Кеннесо
Основной конфликт: Гражданская война в США
Дата	27 июня 1864 года
Место	округ Кобб, Джорджия
Итог	победа Конфедерации
Противники
США КША
Командующие
Уильям Шерман Джозеф Джонстон
Силы сторон
98 500 Теннессийская армия Камберлендская армия Огайская армия 50 000 Теннессийская армия
Потери
3 000 1 000

Сражение у горы Кеннесо (англ. The Battle of Kennesaw Mountain) произошло 27 июня 1864 года во время Битвы за Атланту, в годы американской гражданской войны. Во время сражения имела место одна из самых впечатляющих фронтальных атак, предпринятых генералом Уильямом Шерманом на позиции южной Теннесийской армии генерала Джозефа Джонстона. Сражение завершилось тактическим поражением армии Шермана.

В кампании против Атланты 1864 года Шерман, как правило, использовал фланговые обходы армии Джонстона, каждый раз заставляя противника отступить с укрепленной позиции. Эти сражения приводили к незначительным потерям с обеих сторон. За два месяца Шерман продвинулся на 70 миль и под конец был остановлен около Мариетты, штат Джорджия, где южане возвели укрепления на горе Кеннесо. Здесь Шерман решил сменить тактику и приказал провести массированную фронтальную атаку 27 июня 1864 года. Генерал Джеймс Макферсон провел отвлекающую атаку у северной оконечности горы Кеннесо, а генерал Джон Логан атаковал Голубиный Холм на юго-западе от горы. В это время Джордж Томас предпринял мощную атаку на холм Читэм в центре позиций южан. Обе атаки были отбиты с большими потерями, но демонстративная атака генерала Скофилда достигла некоторого успеха, заставив южан в очередной раз сменить позиции что, в свою очередь повлекло отстранение от должности генерала Джонстона.

Предыстория

В марте 1864 года Улисс Грант был повышен до генерал-лейтенанта и назначен главнокомандующим федеральной армии. Он предложил стратегию постоянных, многочисленных ударов по Конфедерации, которые должны помешать противнику перебрасывать армии с направления на направление и усиливать одну армию за счет другой. Потомакская армия Мида должна была атаковать армию Ли и наступать на Ричмонд, а армия Шермана должна была наступать от Чаттануги на Атланту.

И Грант и Шерман надеялись уничтожить армии противника в открытом бою, а взятие городов было для них второстепенной целью. На этой стратегии президент Линкольн настаивал всю войну, но Грант был первым, кто активно поддержал эту идею. Однако по мере развития кампании, политическое значение Ричмонда и Атланты росло и сказывалось на стратегии. К 1864 году Атланта стала принципиально важна. Город с населением 20 000 человек находился на важном пересечении железных дорог и являлся индустриальным центром и арсеналом Конфедерации. Атланту назвали «Воротами Юга», её захват открывал северянам путь в глубокие тылы противника. Взятие Атланты должно было повлиять на ход президентской кампании 1864 года. Грант приказал Шерману «двинуться против армии Джонстона, разбить её и проникнуть вглубь территории противника так далеко, насколько сможете, нанося предельно возможный урон их военным ресурсам.»

Ход кампании

Шерман начал кампанию 7 мая 1864 года. Три армии выступили на юг из Чаттануги. Шерман провел отвлекающую атаку на позиции Джонстона у горы Роки-Райс-Ридж, а Теннессийская армия Макферсона обошла левый фланг Джонстона, двигаясь на Ресаку и нацеливаясь на железную дорогу, которая снабжала армию южан. К несчастью для Шермана, Макферсон наткнулся на небольшой отряд противника на окраинах Ресаки и отступил к Снейк-Крик-Гап, упустив шанс окружить армию противника. Шерман переместил свою армию в сторону Ресаки, и Джонстон перенес туда свои позиции. Сражение при Ресаке произошло 14-15 мая, но не дало результата и Шерман снова обошел Джонстона с фланга, вынудив его отступить. Небольшая перестрелка имели место у Адаирсвилля 17 мая, и более крупный бой произошел 18-19 мая у Кассвиля. Джонстон задумал разбить части Шермана по частям, но Худ проявил несвойственную ему осторожность и не стал атаковать по плану, опасаясь окружения. В итоге Джонстон снова отвел войска.

Армия Джонстона заняла оборонительные позиции у перевала Аллатуна южнее Картерсвилля, но Шерман снова обошел его слева, временно отдалившись от железной дороги, которая была его основной линией снабжения. Джонстон был вынужден покинуть удобную позицию и встретить Шермана на открытой местности. Ожесточенные, но безрезультатные бои случились 25 мая при Нью-Хоуп-Черч, 27 мая при Пикетс-милл и 28 мая при Далласе. 1 июня сильные дожди испортил дороги и Шерман был вынужден вернуться к железнодорожной линии за боеприпасами. Джонстон возвел новую линию укреплений 4 июня севернее Мариетты, вдоль Лост-Маунтен, Пайн-Майнтен и Браш-Маунтен. 14 июня, после 12-ти дней проливных дождей, Шерман смог снова двинуться вперед. Обнаружив противника на Пайн-Маунтен, Шерман велел начать артиллерийский обстрел. В результате был убит генерал Леонидас Полк (корпус принял Уильям Лоринг), а Джонстон отвел войска и окопался на позициях у горы Каннесо и Литтл-Каннесо. Корпус Худа предпринял неудачную атаку 22 июня около фермы Петер Колб.

Шерман оказался в сложной ситуации. Он стоял в 15 милях от Атланты, но не мог продолжать стратегию обходов из-за плохого состояния дорог. Единственная возможная линия снабжения (железная дорога) шла на Атланту мимо горы Кеннесо, где стояла армия Джонстона. Шерман сообщал в Вашингтон: «Тут вся местность превращена в один большой форт, у Джонстона тут почти 50 миль траншей с засеками и артиллерийскими батареями. Наши позиции близки и перестрелки происходят постоянно, с участием артиллерии. Как только мы придем на одну позицию, противник уже в готовности на своей. Кеннесо — ключ ко всей этой стране.» Шерман решил выйти из тупика, атаковав Джонстона на горе Кеннесо. 24 июня был отдан приказ атаковать утром, 27 июня в 08:00.

Силы сторон

Силы Шермана, численностью около 100 000 человек были сведены в три армии: Теннессийскую армию генерала Джеймса Макферсона, Камберлендскую армию Джорджа Томаса (IV корпус Ховарда, XIV корпус Палмера, XX корпус Хукера и кавалерийский корпус Эллиота) и небольшую армию Огайо (состоящую из 23-го корпуса) генерала Джона Скофилда.

Главным противником была Конфедеративная Теннессийская армия Джозефа Джонстона, который сменил Брэкстона Брэгга после неудачи под Чаттанугой в ноябре 1863 года. Армия, численностью 50 000 человек состояла из пехотных корпусов генерала Вильяма Харди, Джона Худа, Леонидаса Полка, и кавалерийского корпуса Джозефа Уилера.

Сражение

Шерман приказал Скофилду удлинить фронт армии вправо, чтобы заставить Джонстона так же растянуть фронт и ослабить свою линию обороны. Затем Макферсон должен был провести отвлекающую атаку на крайнем левом фланге, у северных окраин Мариетты и северо-восточных склонов горы Кеннесо. Между тем, армия Томаса должна была провести главную атаку против укреплений противника в центре линии, а Скофилд — провести отвлекающую атаку на правом фланге, где-то около Поудер-Спрингс-Роуд.

В 08:00 27 июня федеральная артиллерия начала мощную бомбардировку позиций противника 200-ми орудиями, а артиллерия Конфедерации открыла ответный огонь. Подполковник Джозеф Фуллертон писал: «Кеннесо дымилась и сверкала огнём, как вулкан вроде Этны». Когда федеральная армия двинулась вперед, южане сразу сообразили, что атака на фронте 8 миль может быть в массе только демонстрацией. Первые атаки начались около 08:30, когда три бригады генерала Моргана Смита (из корпуса Логана) двинулись на позиции корпуса Лоринга у южного края горы Малая Кеннесо и Голубиного Холма. В случае удачи и захвата Голубиного Холма, корпус Лоринга был бы отрезан от основной армии. Однако, три бригады наступали по открытой малознакомой местности, и их было всего 5 500 против 5 000 южан в траншеях.

Правее Смита наступала бригада Джозефа Лайтберна. Им пришлось наступать по болотистой местности, и они остановились перед укреплениями у южного склона Голубиного Холма. Прорвать линию обороны им не удалось.

Левее Смита бригады Чарльза Уалкатта и Жиля Смита прошли по пересеченной местности и вступили в перестрелку с противником, однако так же не стали штурмовать укрепления. Генерал Логан решил, что в этих перестрелках он без толку теряет людей и приказал отойти назад.

2-мя милями южнее отряды генерала Томаса несколько выбились из графика, но все же начали основную атаку против корпуса Харди около 09:00. 2 дивизии Камберлендской армии, около 9 000 человек, под командованием генерала Джона Ньютона и Джефферсона Дэвиса наступали в походных колонах на позиции Бенжамена Читема и Патрика Клейберна, которые укрепились на месте, известном сейчас как «Холм Читема». Слева федеральная бригада Джорджа Вагнера пошла в атаку, но не смогла одолеть засеки и вступила в перестрелку. Справа наступала бригада Чарльза Харкера — он атаковал бригаду Альфреда Воуна, но был отбит. При попытке повторной атаки Харкер был смертельно ранен.

Правее дивизии Ньютона наступала дивизия Дэвиса, так же построенная в колонны. Такое построение позволяло сосредоточить крупные силы на узком участке, но оно же облегчало работу артиллерии противника. Дивизии было приказано незаметно приблизиться, ворваться на позиции противника и дать сигнал дивизиям резерва, которые должны двинуться вперед, захватить железную дорогу и разрезать армию противника надвое. Бригада полковника Маккука спустилась к реке, перешла поле и стала подниматься вверх по Холму Читэма. Они подошли на несколько ярдов к траншеям противника, и тут остановились, залегли и вступили в перестрелку. Но ответный огонь конфедератов был слишком силен и бригада Маккука потеряла двух командиров (самого Маккука и его заместителя, полковника Оскара Хармора), почти всех офицеров и треть всего своего личного состава. Маккук был убит, когда с обнаженной саблей взобрался на бруствер противника и крикнул: «Сдавайтесь, предатели!» Бригада полковника Джона Митчелла наступала правее Маккука и понесла такое же потери. После ожесточенного рукопашного боя федералы отошли, окопались, и продолжали перестрелку до 22:45. Обе стороны назвали этот участок поля боя «Смертельный угол».

Справа от дивизии Дэвиса наступала дивизия Джона Гэри (Из 20-го корпуса Хукера), но она не присоединилась к атаке Дэвиса. Ещё дальше вправо находилась армия Скофилда, которой удалось достигнуть некоторого успеха. Скофилд проводил демонстративную атаку и ему удалось переправить через Оллейс-Крик две бригады почти без сопротивления. Этот манёвр, поддержанный маневром кавалерии Стоунмана, создал реальную угрозу обхода левого фланга Конфедерации.

Последствия

Армия Шермана потеряла примерно 3000 человек, Джонстон потерял 1000. Однако федеральный главнокомандующий не был смущен этими потерями и дважды предлагал Томасу повторить атаку. «Наши потери невелики в сравнении с потерями на востоке», сказал он. Томас ответил, что «ещё одна-две такие атаки и армии не станет» (One or two more such assaults would use up this army).

Атака при Кеннесо была не первой крупной фронтальной атакой Шермана, но она стала последней. Он прервал свою серию удачных фланговых маневров отчасти для того, чтобы дезориентировать Джонстона. В рапорте он писал: «Я чувствую, что враг пришел к мнению, будто я никогда не штурмую укрепленные позиции. Все ждут от меня маневров. Если армия хочет успешно воевать, она не должна придерживаться шаблонов, ей надо выбирать любую тактику, которая обещает успех. Я хотел, больше для морального эффекта, провести удачную фронтальную атаку позиций противника, и успех мог принести большие выгоды в будущем».

Кеннесо обычно считается серьёзным поражением федеральной армии, но Ричард Макмурри пишет, что «тактически Джонстон одержал незначительную победу на участках обороны Лоринга и Харди. Но успех Скофилда, однако, дал Шерману большие преимущества и федеральный командующий быстро сумел ими воспользоваться». Противники провели 5 дней на позициях, но 2 июля, по хорошей погоде, Шерман послал Теннесийскую армию и кавалерию Стоунманна в обход федерального левого фланга и Джонстон был вынужден отступить от горы Кеннесо и готовить новые позиции на Смирне.

В наши дни

Место сражения сейчас является частью Национального Парка Кеннесо, и там ещё можно видеть остатки траншей обеих армий, а также отдельные стрелковые ячейки северян.

Литература

• Bailey, Ronald H., and the Editors of Time-Life Books. Battles for Atlanta: Sherman Moves East. Alexandria, VA: Time-Life Books, 1985.
• Castel, Albert. Decision in the West: The Atlanta Campaign of 1864. Lawrence: University Press of Kansas, 1992.
• Luvaas, Jay, and Harold W. Nelson, eds. Guide to the Atlanta Campaign: Rocky Face Ridge to Kennesaw Mountain. Lawrence: University Press of Kansas, 2008.
• McMurry, Richard M. Atlanta 1864: Last Chance for the Confederacy. Lincoln: University of Nebraska Press, 2000.
• Welcher, Frank J. The Union Army, 1861—1865 Organization and Operations. Vol. 2, The Western Theater. Bloomington: Indiana University Press, 1993.

Отрывок, характеризующий Сражение у горы Кеннесо

– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.