Стахеев, Николай Дмитриевич
| Стахеев Николай Дмитриевич | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Гражданство: |
Российская империя |
Стахеев Николай Дмитриевич (1852 — 1933) — купец 1-й гильдии, золотопромышленник, меценат, племянник художника И. И. Шишкина, коллекционер живописи.
Биография
Н. Д. Стахеев родился в городе Елабуга, где и провёл своё детство. Его отец, Дмитрий Иванович Стахеев (1819—1888) — представитель известнейшего купеческого рода, елабужский купец 1-й гильдии, — избирался городским головой (1862—1864, 1880—1883), занимался благотворительностью, оказывал поддержку начинающему художнику И. И. Шишкину, своему шурину.
Отец оставил сыну крупное наследство — около пяти миллионов рублей. Мать Н. Д. Стахеева Александра Ивановна, урождённая Шишкина (1823—1853), была дочерью купца Ивана Васильевича Шишкина (1792—1872) и родной сестрой художника-пейзажиста Ивана Ивановича Шишкина (1832—1898). Таким образом, с детства Николай Дмитриевич находился в обществе, тесно связанном с творческой средой, где, видимо, он и научился понимать искусство и чувствовать его. Впоследствии, переехав в Москву, он не терял связи со своим дядей Иваном Ивановичем Шишкиным, оказывал ему поддержку и приобретал его картины. Стахеев стал коллекционером живописи.
История рода купцов и промышленников Стахеевых насчитывает более 150 лет. По преданию, их предок был родом из новгородской земли, откуда ушел на вольные камские земли. Торговую деятельность Стахеевы начали в XVIII веке в Елабуге и прошли путь от купцов третьей гильдии до крупнейших российских монополистов, вклад которых в экономическое и культурное развитие страны, по оценке историков, не меньше, чем вклад таких прославленных фамилий как Морозовы, Крестовниковы, Бахрушины. В середине XIX века торговля купцов вышла далеко за пределы Вятской губернии, этот прорыв совершили два брата — Иван и Дмитрий Стахеевы. Расположение Елабуги на месте сближения трех судоходных рек — Камы, Вятки и Белой — позволило им стать посредниками между центральными и отдаленными губерниями страны. Братья скупали хлеб, отправляли его в Санкт-Петербург и Москву, на Урал, в Сибирь и за границу, а всю Восточную Россию снабжали сахаром, промышленными товарами и чаем, привозимым из Китая. Постепенно к этому перечню добавились бакалея, драгоценные металлы и другие товары. Со временем появились крупные торговые дома Стахеевых и собственный флот для доставки грузов в другие губернии. Наличие буксирного пароходства и развитие парового флота определили новое направление деятельности — торговлю нефтяными продуктами. Стахеевы занялись также финансово-кредитными операциями. А апофеозом предпринимательской деятельности Стахеевых можно считать создание одного из крупнейших монополистических объединений начала XX века — концерна Путилова — Стахеева — Батолина, который оформился к 1916 году и объединил ряд наиболее прибыльных предприятий почти во всех отраслях промышленности. Акции торгового дома Стахеевых держал император Николай II, почти во всех городах России имелись их магазины. Известно, что в 1900 году оборот фирмы «И. К. Стахеев и сыновья» составлял 80 миллионов рублей — гигантские по тем временам деньги.
Стахеевы много занимались благотворительностью. Ими в начале 70-х годов XIX века был образован «Благотворительный братьев Д. и И. Стахеевых комитет», на счетах которого были сотни тысяч рублей, которые тратились на строительство монастырей и церквей, учебных заведений и приютов, для нуждающихся, на обучение детей служащих фирмы любых учебных заведений, на благоустройство родного города и т. д. Иван Стахеев устроил и содержал женскую богадельню на 60 мест, воспитательное отделение для сирот, построил Казанско-Богородицкий женский монастырь. Будучи городским головой, Иван Иванович построил каменный мост, оказывал помощь больнице. Дмитрий Иванович Стахеев, также служивший городским головой, соорудил огромную лестницу к пристани, позволившую людям быстрее добираться до реки, и дамбу. Стахеевы построили в городе мужскую богадельню и приют с бесплатной столовой для всех бедных, приняли участие в возведении реального, городского и духовного училищ, ремесленной школы. В некрологе об Иване Ивановиче Стахееве в «Вятских губернских ведомостях» в 1885 году было написано, что «бывший некогда миллионер и главный воротила в торговых делах умер с очень незначительным капиталом, громадная часть которого была истрачена на различные благотворительные учреждения». А Дмитрий Иванович, будучи городским головой, отказывался получать жалованье за эту должность, направляя причитающиеся ему деньги на нужды города.
Кроме наследства, отец оставил сыну хорошее дело. Н. Д. Стахеев торговал хлебом, чаем, лесом, имел золотые прииски, владел нефтяными месторождениями и, обладая большими коммерческими способностями, увеличил свой капитал в 8 раз.
В Томске Стахеев превзошел в продаже тканей А. Ф. Второва. Переулок в Томске, где Стахеев был домовладельцем, назывался по его имени Стахеевским (ныне — Кооперативный). В 1906—1907 годах Стахеев продал мануфактурное дело в Сибири товариществу «А. Ф. Второв и сыновья» и сосредоточил свои интересы в Европейской части России.
Переехав на жительство в Москву, начал скупать старые особняки на лучших улицах и строить многоэтажные дома, что приносило ему большой доход. Например, в 1890-х годах он покупает землю у дворянки Рожковской на улице Мясницкая и строит доходный дом № 6 с книжными магазинами, который теперь известен как «Библио-Глобус», потом — дом на Тверской, дом № 3 в Лубянском проезде — всего 11 дорогостоящих зданий.
Обширный участок земли с садом на Новой Басманной улице в Москве Стахеев купил в 1890-х гг., где в 1898—1899 гг. архитектором М. Ф. Бугровским был построен особняк Н. Д. Стахеева (сейчас это дом № 14). К работам был привлечён скульптор В. Г. Гладков. Постройка этого здания обошлась заказчику в 1 миллион рублей. Это один из наиболее ярких и хорошо сохранившихся до наших дней примеров эклектической архитектуры конца XIX века, а его интерьеры являются ценнейшими памятниками прикладного искусства. Будучи большим ценителем и знатоком искусства, Н. Д. Стахеев с соответствующим вниманием подошёл и к оформлению своего особняка. Фасады и холл с беломраморной лестницей были выполнены в греческом стиле, парадные апартаменты включают готическую столовую, мавританскую курительную, залы в стиле классицизма, барокко и т. д. Хорошо сохранилась обильная деревянная резьба, сложного рисунка паркет, витражи, мраморная и лепная отделка. Перед домом находится фонтан: чугунная женская фигура, держащая фонарь — «Богиня ночи», изготовленная в парижской мастерской в конце ХIХ века. Позади было пристроено помещение галереи, а с правой стороны находилось здание конторы.
В советское время усадебный парк вошёл в состав сада им. Н. Э. Баумана.
М. Ф. Бугровский выполнил для Стахеева несколько проектов — доходный дома на Мясницкой улице, гостиница в Большом Златоустинском переулке, дача в Сокольниках.
Н. Д. Стахеев внёс значительный вклад в развитие Алушты. Он приобрел там участок земли в конце ХIХ в. На средства Николая Дмитриевича были построены церковно-приходская школа, Земское училище, городские купальни, больница, пристань, первый в городе театр и набережная, укреплены башни крепости Алустон. Во многом благодаря его стараниям, захолустное селение превратилось в приятный курортный городок.
Вилла «Отрада» купца Н. Д. Стахеева, ныне Центр детского творчества, расположена в восточной части Алушты, на ул. Перекопская, д. 1. Это одно из самых красивых зданий в городе построено в конце XIX в. по проекту известного ялтинского архитектора Н. П. Краснова. Изящная вилла, похожая на маленький дворец, стоит в окружении экзотических растений Приморского парка. Парк вокруг виллы купца Н. Д. Стахеева был доступен всем желающим, по его дорожкам бесплатно гуляли алуштинцы и отдыхающие. Это и сейчас один из лучших уголков города и крымская достопримечательность — с роскошными деревьями, уютными аллеями и удобными скамейками.
Н. Д. Стахеев жил на широкую ногу. Много путешествовал. Он был не только щедрым меценатом, но и страстным игроком, завсегдатаем казино в Монте-Карло. Как отмечали современники, он проматывал свои капиталы «без жалости и сожаления», его приезд в Монте-Карло всегда сопровождался повышением курса акций казино, так как он играл крупно и обыкновенно проигрывал. Не забывал и о благотворительности, которой славились его отец и дядя. Однажды в 1908 г., к ужасу родственников и компаньонов, он проиграл в казино Монте-Карло 15 миллионов (!) золотых рублей (огромные деньги по тем временам: строительство Ливадийского дворца, например, обошлось казне в 4 миллиона).
Перед Первой мировой войной Стахеев уехал во Францию.
После 1918 года, когда все его состояние было национализировано, он вернулся в Москву, чтобы забрать из тайника своего дома на Басманной улице серебро и какие-то другие ценности, но когда Николай Дмитриевич уже шёл по улице за этим кладом, его остановили дружинники из рабочих железнодорожного депо. На допросе в ГПУ Стахеев предложил Дзержинскому сделку: он говорит, где в доме спрятаны ценности, а ему назначают пенсию или дают возможность уехать из страны. Дзержинский принял условия бывшего промышленника. Говорили, что Стахеев до конца своих дней получал пенсию, а на часть «найденных» сокровищ был построен Дом Культуры железнодорожников на нынешней Комсомольской площади. Об этой истории узнали журналисты железнодорожной газеты «Гудок» Е. Петров и И. Ильф. Рассказывали, что авторы «Двенадцати стульев» взяли интервью у Николая Дмитриевича, и в результате он стал прототипом Ипполита Матвеевича Воробьянинова.
Особняк Стахеева после национализации передали железнодорожникам. С 1918 года он находился в ведении Народного комиссариата путей сообщения (впоследствии Министерства путей сообщения). Там в разное время находились различные учреждения: клуб железнодорожников имени Дзержинского, Деловой клуб транспортников, и Всесоюзное объединение лесной и деревообрабатывающей промышленности на транспорте. В 1940 году дом отдали под клуб детей железнодорожников. Там работало множество творческих и технических кружков и секций, стены этого здания помнят ещё молодых, пятнадцатилетних Олега Даля, Олега Басилашвили, Валентину Толкунову и других.
Напишите отзыв о статье "Стахеев, Николай Дмитриевич"
Ссылки
Отрывок, характеризующий Стахеев, Николай Дмитриевич
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.
От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
