Бугровский, Михаил Фёдорович
Поделись знанием:
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
| Михаил Фёдорович Бугровский | |
 | |
| Основные сведения | |
|---|---|
| Работы и достижения | |
| Учёба: | |
| Работал в городах | |
| Архитектурный стиль | |
| Реставрация памятников | |
Михаи́л Фёдорович Бугро́вский (1853, Москва — 24 сентября 1925, Москва)[1] — русский архитектор, автор построек в Москве и Подмосковье.
Содержание
Биография
Родился в 1853 году в Москве в многодетной семье купца 2-й гильдии[2]. В 1873 году поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, в 1878 году закончил курс наук училища, в 1880 году получил Малую серебряную медаль и звание неклассного художника-архитектора. Одновременно с Бугровским в МУЖВЗ учились Ф. О. Шехтель, В. А. Мазырин, Р. И. Клейн, И. Г. Кондратенко, А. Э. Эрихсон, М. Г. Пиотрович и другие ставшие впоследствии известными архитекторы[2].
После окончания училища занялся частной архитектурной практикой, в основном строил для заказчиков из купеческой среды, что предопределялось происхождением архитектора и связями его родителей и братьев[3]. Многие заказы М. Ф. Бугровский выполнял для купца 1-й гильдии Н. Д. Стахеева[4]. В 1895 году стал членом Московского архитектурного общества[5]. В начале XX века стал личным почётным гражданином. После революции архитектурной практики не имел. Скончался в Москве 24 сентября 1925 года[6].
Постройки
- Жилой дом И. К. и Н. К. Вишняковых и служебные постройки (1878, 1882, 1900, Москва, Николоямская улица, 49)[2]
памятник архитектуры (федеральный); - Четыре дома, склад, западный флигель и ограда с пилонами ворот городской усадьбы Е. Е. Емельянова (1880, 1883, 1887, Москва, улица Покровка, 28/6 — Лялин переулок, 6/28, стр. 1, 3) памятник архитектуры (федеральный)[7][8];
- Дома во владении Осиповой (1887—1889, 1902, Москва, Верхняя Сыромятническая улица, 6), не сохранились[5];
- Жилой дом Н. Е. Фомичёвой (1888—1889, Москва, Подсосенский переулок, 17)[4][9];
- Доходный дом Н. Д. Стахеева (1895, Москва, Мясницкая улица, 44, стр. 1), ценный градоформирующий объект[7];
- Доходные дома Н. Д. Стахеева (1897—1899, Москва, Мясницкая улица, 6/3 — Лубянский проезд, 3/6, стр. 1, 4, 5), ценный градоформирующий объект[4][7];
- Городская купеческая усадьба Иконниковых — Н. П. Аваева, совместно с И. И. Поздеевым (конец XIX в., Москва, Садовническая улица, 41), памятник архитектуры (региональный)[7];
- Перестройка главного дома, строительство новых корпусов городской усадьбы Н. Ф. фон Мекк — Н. Д. Стахеева (1895, Москва, Малый Харитоньевский переулок, 1) памятник архитектуры (федеральный)[5];
- Жилой дом и погреба во владении Осиповой (1896, 1898, Москва, Старая Басманная улица, 6)[8];
- Городская усадьба Н. Д. Стахеева (1898—1912, Москва, Новая Басманная улица, 14)[4][7][10];
- Дом, ограта, грот и фонтан дачи Н. Д. Стахеева в Сокольниках (1890-е, Москва, Оленья улица, 6), выявленный объект культурного наследия[7][11];
- Перестройка главного дома, постройка новых строений в усадьбе П. М. Чернова — А. А. Назарова (1900—1902, Москва, Поварская улица, 11), выявленный объект культурного наследия[7][12];
- «Большая Сибирская гостиница» Н. Д. Стахеева со служебными постройками во дворе и зданием электростанции (1900, 1903—1905, 1910, Москва, Большой Златоустинский переулок — Лучников переулок, 6, стр. 1), памятник архитектуры (региональный)[7][13];
- Перестройка главного дома и флигеля, постройка двух новых строений в городской усадьбе Н. Д. Стахеева (1901, Москва, Малый Харитоньевский переулок, 6, стр. 1, 2), выявленный объект культурного наследия[4][7][14];
- Особняк (1902, Москва, Новая Басманная улица, 12)[4];
- Жилой дом (1902, Москва, Лубянский проезд, 11)[4];
- Доходный дом И. С. Касаткина с хозяйственными постройками (1902—1904, Москва, Подсосенский переулок, 6), выявленный объект культурного наследия[4][7][15];
- Пристройка объёма подъезда к особняку Якунчиковой (1907, Москва, Пречистенский переулок, 10)[4][16];
- Перестройка особняка А. Т. Карповой (1908—1909,Москва, Большая Ордынка, 41)[12];
- Перестройка и надстройка дома К. Н. Вишнякова (1910, Москва, Золоторожская улица, 17)[3];
- Перестройка во владении М. А. Павлова (1911, Москва, Земляной Вал), не сохранился[12];
- Церковь Троицы Живоначальной в Наташине (1912—1913, Люберцы, улица Урицкого, 1)[4][17].
- Moscow, Pokrovka 28-6 June 2008 01.jpg
Флигель и ограда с пилонами ворот городской усадьбы Е. Е. Емельянова
- Moscow, Myasnitskaya 44 Claude Debussy House.jpg
- Bol'shoy Zlatoustinsky Lane.JPG
Большая Сибирская гостиница
Напишите отзыв о статье "Бугровский, Михаил Фёдорович"
Примечания
- ↑ Нащокина, 2012, с. 235, 257.
- ↑ 1 2 3 Нащокина, 2012, с. 235.
- ↑ 1 2 Нащокина, 2012, с. 237.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Зодчие Москвы, 1998, с. 41.
- ↑ 1 2 3 Нащокина, 2012, с. 249.
- ↑ Нащокина, 2012, с. 257.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [reestr.answerpro.ru/monument/?page=0&search=%E1%F3%E3%F0%EE%E2%F1%EA%E8%E9&Submit=%CD%E0%E9%F2%E8 Городской реестр недвижимого культурного наследия города Москвы]. Официальный сайт Комитета по культурному наследию города Москвы. Проверено 20 марта 2013. [www.webcitation.org/6FlLSrRcV Архивировано из первоисточника 10 апреля 2013].
- ↑ 1 2 Нащокина, 2012, с. 258.
- ↑ Нащокина, 2012, с. 240.
- ↑ Нащокина, 2012, с. 251.
- ↑ Нащокина, 2012, с. 248—249.
- ↑ 1 2 3 Нащокина, 2012, с. 242.
- ↑ Нащокина, 2012, с. 250.
- ↑ Нащокина, 2012, с. 246.
- ↑ Нащокина, 2012, с. 243.
- ↑ Нащокина, 2012, с. 241.
- ↑ [www.temples.ru/card.php?debug_arch&ID=1780 Церковь Троицы Живоначальной в Наташино]. Храмы России. Проверено 28 марта 2013. [www.webcitation.org/6FlLTXyQM Архивировано из первоисточника 10 апреля 2013].
Литература
- Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А. В. Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 198. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.
- Нащокина М. В. Михаил Бугровский — архитектор купеческой Москвы // Архитектурное наследство. — М., 2012. — Вып. 56. — С. 235—260.
Ссылки
- [www.biografija.ru/biography/bugrovskij-mikhail-fedorovich.htm Бугровский Михаил Федорович]. www.biografija.ru. Проверено 20 марта 2013. [www.webcitation.org/6FlLUisZF Архивировано из первоисточника 10 апреля 2013].
Отрывок, характеризующий Бугровский, Михаил Фёдорович
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
