Стог

Стог — большая высокая, сужающаяся к вершине, обычно округлой формы, с закругленной вершиной куча сена, соломы или снопов, плотно уложенных для хранения под открытым небом. Стог складывают обычно из множества копён.

Стог растянутой прямоугольной формы называется скирдой, а растянутой округлой формы из соломы — омётом.

Этимология

Стог — общеславянское слово индоевропейской природы, буквально — «покрытое», родственно др.-прус. steege «сарай», греч. stegō «покрываю», лит. stógas «крыша», лат. tectum — «крыша», tegere «покрывать», toga «одежда».

Общие факты

Стог отличается от скирды по форме. Если скирда продолговатая, то стог чаще всего имеет округлую форму с радиусом у основания до 1,5—2,0 м и высотой до 5—7 м. Чтобы стог стоял прямо в его центре в землю вертикально втыкается специальный шест — стожар. Если размеры стога достаточно большие для его поддержки в землю могут втыкаться ещё несколько шестов по диагонали к центральному. Шесты или колья 4-5 см в диаметре и длиной примерно 110—120 см количеством 6 штук связываются вместе на стожаре звездой, распределяются по кругу на земле с шагом 60 градусов так, чтобы заостренные концы кольев были воткнуты в землю. Колья связываются и укладываются обрезанными концами ступенькой друг на друга на стожаре, крепятся веревкой, проволокой или полипропиленовым шнуром примерно на высоте 80-90 см от земли. Подбиваются дополнительными клиньями в случае необходимости. Для стожара делается небольшое углубление, примерно 10-15 см. После установки стожара и кольев вокруг них кольцом вбиваются около двух десятков (количество варьирует)маленьких колышков длиной 35-40 см, которые называются кроваткой или стульчиком. Если стожар березовый, часть коры обязательно подрезают, чтобы дерево не упрело в бересте, как в термосе, иначе стожар может переломится к концу зимы или на сенокосе другого сезона. Стожары могут служить несколько сезонов, если разбирают стог вилами на телегу, в случае перевозки стожара с сеном трактором на тросах или на иглах, нужно готовить новые шесты и колья. Сено кладут пластами против солнца, в режиме два пласта на край, третий пласт зажимает предыдущие и сдвинут к стожару. Проходя круг за кругом сначала расширяют понемногу стог, затем сужают к концу работы уменьшая выдвижение пластов на край. Работают на укладке два-три человека, иногда и больше. Вдвоем можно сметать стог за два часа. Метальщик ключевая фигура при сборе стога, опытный метальщик может обойтись даже без стоящего на стоге человека, функция которого контроль за правильной укладкой пластов. Вершат стог ветками после укладки сена. Для этих же целей стожар в некоторых районах изготавливается сразу как островина — жердь с длинными остатками ветвей, составляющие ось стога при укладке сена. Малый стог (до 3 м высотой) обычно называют копной и ставят обычно без всяких шестов и на короткое время, чтобы защитить сено во время сенокоса от дождя, либо для транспортировки сена к месту складывания стога. В настоящее время для длительной защиты от атмосферных осадков стога могут накрывать полиэтиленом, к краям которого привязываются тяжёлые предметы, чтобы полиэтилен не сдувало ветром. Чтобы сено в стоге продувалось снизу и не отсырело, стог наваливают не прямо на землю, а на специальный деревянный помост. В крестьянских хозяйствах для хранения стогов устраиваются отгороженные места, называемые «остожье» или «стоговище».

Процесс укладки сена или соломы в стога называется «стогование». При этом сено укладывают сначала по периметру будущего стога, затем — заполняют среднюю часть, и так слой за слоем. При постройке большого стога разделяют подающих сено вилами, и принимающих, которые стоят непосредственно на стоге и укладывают сено в вышеозначенном порядке и попутно своим весом утрамбовывают его. Процесс закрытия стога, то есть построения куполообразной вершины требует определённого мастерства, и его обычно доверяют старым и опытным работникам. Вся хитрость в том, чтобы на самой вершине так уложить сено, чтобы дождевая вода стекала со стога, а не проникала внутрь. Для этих же целей, после складывания, стог причёсывают деревянными граблями сверху вниз. Сверху, обычно, поперёк укладывают скрученные вершиной 1-2 пары веток, либо веревку с привязанным к концу грузом для предотвращения разметания и сдувания сена порывами ветра. Для транспортировки стогов волоком в зимнее время используется тракторный прицеп самосвального типа — стоговоз, либо транспортируют перегрузкой сена из стогов в кузов транспортного средства (прицепа) в летне-осеннее время.

Для учёта урожая сена по объёму и весу устанавливают объём стогов, после чего по данным обмера определяют вес сена по специальной методике, разработанной Всесоюзным научно-исследовательским институтом.

Обитатели стога

Стога становятся местом обитания мыши-малютки, обыкновенной, рыжей и серой полёвки. Для предотвращения этого не рекомендуется располагать стога на посевах, рядом с садами или лесом. В стоге сена может сделать своё логово и горностай. Домовая мышь и заяц-русак часто зимуют в стогах. Заяц-беляк может кормиться сеном из стога. Опасность для стогов представляют и различные плесневые грибы, поражающие зерно, фураж, солому и сено. Они могут сделать сено или зерно непригодными к использованию из-за токсичности метаболитов гриба. При сильном развитии плесневых грибов в соломе возможно саморазогревание и даже воспламенение стогов.

В искусстве

С. Есенин

Хорошо бы, на стог улыбаясь,
Мордой месяца сено жевать…
Где ты, где, моя тихая радость —
Всё любя, ничего не желать?

Стога сена являются неотъемлемым атрибутом сельского пейзажа и крестьянской жизни. В народном творчестве стог породил множество пословиц, поговорок и сравнений: «Хвали рожь в стогу, а барина в гробу!», «Искать иголку в стоге сена», «подщипанный как стог», «сваливать стогом».

Стога часто встречаются в стихотворениях о деревне у Сергея Есенина («Знаю, выйдешь к вечеру за кольцо дорог, / Сядем в копны свежие под соседний стог. / Зацелую допьяна, изомну, как цвет, / Хмельному от радости пересуду нет.»; «Еду на баркасе, / Тычусь в берега. / Церквами у прясел / Рыжие стога.»; «Счастлив, кто в радости убогой, / Живя без друга и врага, / Пройдёт просёлочной дорогой, / Молясь на копны и стога.»), Алексея Толстого («Ой, стога, стога, на лугу широком / Вас не перечесть, не окинуть оком, / Ой, стога, стога, в земляном болоте, / Стоя на часах, что вы стережёте?»), Н. А. Некрасова («Стонет он по полям, по дорогам… / В рудниках на железной цепи, / Стонет он под овином, под стогом, / Под телегой, ночуя в степи»), Д. Б. Кедрина и у многих других поэтов.

Привлекали стога и внимание живописцев. У французского импрессиониста Клода Моне есть серия из 25 картин, посвящённых стогам. Эта серия была написана летом 1890 года в Живерни. В ней Моне стремился передать различную степень освещённости стогов при различной погоде и в разное время суток. Некоторые причисляют к этой серии ещё пять картин со стогами, написанных Моне летом 1888 года. Стога, изображённые на картинах Моне, состоят из пшеничных колосьев, накрытых соломой для защиты от осадков. Такой метод сохранения зерна в Нормандии возник из-за недостатка молотилок в середине XIX века. Хотя урожай собирали ещё в июле, часто колосья из последних стогов на некоторых фермах перемалывались только к марту следующего года. Этот метод укладки стогов использовался в течение около ста лет, до появления уборочных комбайнов. Моне заметил стога во время обычной прогулки и попросил свою приёмную дочь Бланш Гошеде принести ему два холста для облачной и ясной погоды. Однако, потом он понял, что этого будет недостаточно, чтобы изобразить все детали стогов при различных условиях.

Винсент ван Гог также писал картины, посвящённые стогам: «Стога сена рядом с фермой» (Арль, 12-13 июня 1888), «Пшеничное поле со стогом пшеницы или сена» (Овер-сюр-Уаз, июль 1890).

Интересные факты

• Стог сена может использоваться парашютистами для смягчения удара о землю.
• Во время Великой Отечественной войны как советские, так и немецкие танки маскировались в стогах. Один из известных случаев маскировки танка под стог сена произошёл во время первого боя танков типа Тигр II в августе 1944 года возле польской деревни Оглундув. Тогда экипаж советского танка Т-34-85 под командованием младшего лейтенанта А. П. Оськина, защищавший дорогу от Оглендува к Сташуву, замаскировал машину под стог сена, так как это направление было наиболее танкоопасно. Когда три немецких танка подошли на расстояние 200—400 метров, Оськин открыл огонь и сумел подбить все три танка. За этот бой он получил звание Героя Советского Союза, а весь экипаж — ордена.
• Из-за сходства со стогом одна из скал на реке Белой была названа «Стог».^{[www.adelaida.net/agidel/photo/stog.jpg]} По той же причине получила своё название и 71-метровая скала «Стог сена» (англ. Haystack Rock), расположенная на северо-западном побережье США в штате Орегон. Эта скала является популярной достопримечательностью.

См. также

• Копна
• Оборог
• Скирда

Отрывок, характеризующий Стог

– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.