Суворов, Прохор Игнатьевич
| Прохор Игнатьевич Суворов | |
| Род деятельности: | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Прохор Игнатьевич Суворов (1750—1815 г., Москва) — ординарный профессор высшей математики в Московском университете.
Биография
Сын священника. Родился в 1750 году. С 1758 года по 1765 год обучался в Тверской семинарии. Примерно в это время появился проект учредить в Москве высшее духовно-учебное заведение и, в целях обучения для него преподавателей, синоду, от имени Императрицы объявили: «Из обучающихся в семинарии учеников, которые дошли уже до риторики и, превосходя других честным поведением, с тем вместе подают хорошую надежду своими способностями, избрать десять человек для отправления их в Англию, чтобы они в университетах Оксфордском и Кембриджском могли научиться высшим наукам на пользу государства». 15-летний Суворов попал в число этих 10 человек как лучший ученик Тверской семинарии.
Из Твери он отправлен в Петербург, а оттуда 11 ноября 1765 года в Англию вместе с остальными избранниками. Из-за недостаточной подготовки к изучению университетских предметов Суворов не сразу приступил к занятиям — сказались плохое знание латыни, на которой преподавалась бо́льшая часть наук, и абсолютное незнание английского языка, на котором также читались некоторые предметы. Суворов преодолел эти препятствия, начал учить юриспруденцию, философию, историю, богословие, древнееврейский язык, а также новые языки — французский и греческий (под руководством члена королевской коллегии, магистра наук Иоганна Стобса).
Время возвращения Суворова с товарищами в Россию неизвестно. Синод, по отправлении их в Англию, на долгое время забыл о них и только случайное обстоятельство в 1780 году — запрос о них со стороны сената, из-за необходимости выдать кому-то справку, заставило синод заинтересоваться судьбой Суворова и других избранников через 15 лет после их отправления в Англию. Розыск в делах коллегии иностранных дел показал, что Суворов в 1775 году закончил курс в Оксфордском университете, удостоен звания действительного магистра наук и возвратился в Россию, где 9 октября 1775 года определён учителем в морской кадетский корпус.
В дальнейшем «разыскан» и сам Суворов, действительно служивший в названном корпусе преподавателем многих предметов — математики, латинского языка, мифологии, английского языка и словесности. В 1783 году Суворов пожалован в премьер-майоры и назначен помощником инспектора корпуса, а в марте 1794 года — инспектором. За время пребывания в корпусе Суворов и преподаватель Василий Никитин написали «Тригонометрию плоскую и сферическую», напечатанную в 1787 году (в Петербурге; переведена на английский язык и издана в Лондоне), и «Евклидовы стихии, в 15 книгах состоящие» (СПб., 1789 г.).
Последняя книга примечательна тем, что в ней, кажется, впервые, предпринимается попытка заменить греко-латинскую геометрическую терминологию на славяно-русскую. Некоторая часть изобретённых терминов удачна, например вместо «теорема» — задание, вместо «пункт» — точка; остальные громоздки и неудобны в произношении. В 1794 году опубликовано его «Слово на всерадостное торжество мира между Российской империей и Оттоманскою Портою, 2 сентября 1793 года», произнесённое им, видимо, в виде речи на официальном торжестве в корпусе, посему, по обычаю времени, «преданное тиснению». 24 марта 1795 года Суворов вышел в отставку, но в октябре 1798 года возвратился на службу, поступив преподавателем английского языка в Черноморское штурманское училище в Николаеве. Занятия с учениками подтолкнули его написать «Разговоры английские и российские, разделенные на 30 уроков, для употребления юношеству и всем начинающим учиться сему языку» (Николаев, 1803 г.).
За год до этого в Николаеве напечатана другая его официально-торжественная речь: «Слово на праздненство всерадостнейшего коронования Государя Императора Александра Павловича, бывшего в Черноморском штурманском училище октября 1801 года». Последние годы службы в Николаеве Суворов, помимо обычных занятий, управлял типографией училища и был смотрителем зданий. В 1803 году он вторично вышел в отставку и жил в Николаеве до 1810 года, когда (2 июня) Высочайшим указом назначен прямо ординарным профессором высшей математики в Московский университет. В этой должности пробыл до 1814 года.
Напишите отзыв о статье "Суворов, Прохор Игнатьевич"
Литература
- Суворов, Прохор Игнатьевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
- Суворов, Прохор Игнатьевич // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Феофанов, А. М. [cyberleninka.ru/article/n/professura-moskovskogo-universiteta-vtoroy-poloviny-xviii-pervoy-chetverti-xix-v Профессура Московского университета второй половины XVIII — первой четверти XIX в.] // Вестник православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Серия 2: История. История Русской Православной Церкви. — 2013. — Т. 50, № 1.</span>
Отрывок, характеризующий Суворов, Прохор Игнатьевич
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.
Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
