Пидгайный, Семён Александрович

Семён Пидгайный
Семен Підгайний
Дата рождения:	17 апреля 1907(1907-04-17)
Место рождения:	станица Новоминская, Кубанская область, Российская империя (ныне: Каневской район, Краснодарский край, Россия)
Дата смерти:	14 ноября 1965(1965-11-14) (58 лет)
Место смерти:	Торонто, Канада
Страна:	Российская империя Российская империя, Кубанская НР , СССР СССР, Канада Канада
Научная сфера:	История
Альма-матер:	Киевский институт народного образования (Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко)

Семён Алекса́ндрович Пидга́йный (укр. Семен Олександрович Пiдгайний; 17 апреля 1907, станица Новоминская — 14 ноября 1965, Торонто) — украинский историк, археограф, писатель, общественно-политический деятель украинской диаспоры. Бывший заключённый Соловецких лагерей ГУЛАГа. Автор книг о Соловецкой каторге «Украинская интеллигенция на Соловках» и «Недострелянные». Коллаборационист: во время немецкой оккупации в годы Великой Отечественной войны был начальником одного из районов Харькова.

Биография

Родился в 1907 году в станице Новоминской Ейского отдела Кубанской области в казачьей семье. Во время Гражданской войны, в 1922 году его отец и брат были расстреляны большевиками. В 1924 году приехал в Киев, где поступил в Киевский институт народного образования (Киевский национальный университет имени Тараса Шевченко). После окончания института работал научным сотрудником в Музее Слободской Украины в Харькове (теперь Харьковский исторический музей) и преподавал историю Украины в Харьковском институте народного образования (теперь Харьковский национальный университет). В 1933—1941 годах был в ссылке в Соловецком лагере особого назначения. Автор книг о Соловецкой каторге «Украинская интеллигенция на Соловках» и «Недострелянные».

В 1941 году вернулся на Украину. В период немецкой оккупации был членом управы Харькова и начальником одного из его районов. Согласно исследованиям историка и директора Музея Катастрофы (Бат-Ям) Юрия Ляховицкого, Пидгайный самолично занимался организацией доставки евреев к месту расстрела, а также, стреляя, лично принимал в них участие.

В 1944 году покинул Украину вместе с отступающими немецкими войсками, был в эмиграции. Деятель Украинской радикально-демократической партии в Германии (1945—1949) и Канаде в Торонто (1949—1965). Основал Союз украинцев жертв русского коммунистического террора (СУЖЕРО) был председателем Федерации объединений бывших политических узников и репрессированных советским режимом. Был редактором журнала на английском языке «The New Review: A Journal of East-European History».

Семья

Жена — Александра Пидгайная. Сын — Олег Пидгайный (р. 1 января 1933, Харьков), профессор корпорации Институт Симона Петлюры.

Произведения

• «Украинская интеллигенция на Соловках». — Новый Ульм, изд. «Прометей», 1947.  (укр.)
• «Недострелянные» (1949) [zustrich.quebec-ukraine.com/lib/semen_pidhainyi.htm Сетевой вариант книги]  (укр.)
• S. Pidhainy. «Islands Of Death». — Burns and MacEachern Ed., Toronto, 1953. — 240 p. (англ.)
• S. O. Pidhainy (Editor-In-Chief). «The Black Deeds of Kremlin: A White Book». (in 2 vols.) — Toronto : Ukrainian Association of Victims of Russian Communist Terror, 1955. / vol.1: — 545 p., vol.2: — 712 p. Vol. 1: Book of Testimonies — 545 p. Vol. 2: The Great Famine in Ukraine 1932—1933. — 712 p.  (англ.) (С. Пидгайный был редактором издания. Воспоминания более 350 человек о злодеяниях большевиков в Советском Союзе).

Библиография

• «Українська революційно-демократична партія (УДРП): Збірник матеріалів і документів»/ Упоряд. О.Коновал.- Чикаго- Київ.: Фонд имени Ивана Багряного, 1997. — 856 с.  (укр.)
• Оглоблин О. Семен Підгайний (1907—1965). Український історик. — 1966. — № 3-4.  (укр.)
• Оглоблин О. [www.archives.gov.ua/Publicat/Researches/Ogloblin.pdf Українська історіографія. 1917—1956] / Пер. з англ. — К., 2003. — 253 с. — ISBN 966-8225-18-X (укр.)
• Полонська-Василенко Н. «Історична наука в Україні за совєцької доби та доля істориків// Записки НТШ».- Париж, Чикаго, 1962. — Т. 173.  (укр.)
• Ляховицкий Ю. М. Коллаборанты // Пережившие Катастрофу. — Харьков - Иерусалим: Библиотека газеты Бенсиах, 1996. — С. 166-168. — 232 с. — (Еврейский геноцид на Украине в период оккупации. 1941-1944).

Отрывок, характеризующий Пидгайный, Семён Александрович

Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.
Сначала она слышала один голос Метивье, потом голос отца, потом оба голоса заговорили вместе, дверь распахнулась и на пороге показалась испуганная, красивая фигура Метивье с его черным хохлом, и фигура князя в колпаке и халате с изуродованным бешенством лицом и опущенными зрачками глаз.
– Не понимаешь? – кричал князь, – а я понимаю! Французский шпион, Бонапартов раб, шпион, вон из моего дома – вон, я говорю, – и он захлопнул дверь.
Метивье пожимая плечами подошел к mademoiselle Bourienne, прибежавшей на крик из соседней комнаты.
– Князь не совсем здоров, – la bile et le transport au cerveau. Tranquillisez vous, je repasserai demain, [желчь и прилив к мозгу. Успокойтесь, я завтра зайду,] – сказал Метивье и, приложив палец к губам, поспешно вышел.
За дверью слышались шаги в туфлях и крики: «Шпионы, изменники, везде изменники! В своем доме нет минуты покоя!»
После отъезда Метивье старый князь позвал к себе дочь и вся сила его гнева обрушилась на нее. Она была виновата в том, что к нему пустили шпиона. .Ведь он сказал, ей сказал, чтобы она составила список, и тех, кого не было в списке, чтобы не пускали. Зачем же пустили этого мерзавца! Она была причиной всего. С ней он не мог иметь ни минуты покоя, не мог умереть спокойно, говорил он.
– Нет, матушка, разойтись, разойтись, это вы знайте, знайте! Я теперь больше не могу, – сказал он и вышел из комнаты. И как будто боясь, чтобы она не сумела как нибудь утешиться, он вернулся к ней и, стараясь принять спокойный вид, прибавил: – И не думайте, чтобы я это сказал вам в минуту сердца, а я спокоен, и я обдумал это; и это будет – разойтись, поищите себе места!… – Но он не выдержал и с тем озлоблением, которое может быть только у человека, который любит, он, видимо сам страдая, затряс кулаками и прокричал ей:
– И хоть бы какой нибудь дурак взял ее замуж! – Он хлопнул дверью, позвал к себе m lle Bourienne и затих в кабинете.
В два часа съехались избранные шесть персон к обеду. Гости – известный граф Ростопчин, князь Лопухин с своим племянником, генерал Чатров, старый, боевой товарищ князя, и из молодых Пьер и Борис Друбецкой – ждали его в гостиной.
На днях приехавший в Москву в отпуск Борис пожелал быть представленным князю Николаю Андреевичу и сумел до такой степени снискать его расположение, что князь для него сделал исключение из всех холостых молодых людей, которых он не принимал к себе.
Дом князя был не то, что называется «свет», но это был такой маленький кружок, о котором хотя и не слышно было в городе, но в котором лестнее всего было быть принятым. Это понял Борис неделю тому назад, когда при нем Ростопчин сказал главнокомандующему, звавшему графа обедать в Николин день, что он не может быть:
– В этот день уж я всегда езжу прикладываться к мощам князя Николая Андреича.
– Ах да, да, – отвечал главнокомандующий. – Что он?..
Небольшое общество, собравшееся в старомодной, высокой, с старой мебелью, гостиной перед обедом, было похоже на собравшийся, торжественный совет судилища. Все молчали и ежели говорили, то говорили тихо. Князь Николай Андреич вышел серьезен и молчалив. Княжна Марья еще более казалась тихою и робкою, чем обыкновенно. Гости неохотно обращались к ней, потому что видели, что ей было не до их разговоров. Граф Ростопчин один держал нить разговора, рассказывая о последних то городских, то политических новостях.
Лопухин и старый генерал изредка принимали участие в разговоре. Князь Николай Андреич слушал, как верховный судья слушает доклад, который делают ему, только изредка молчанием или коротким словцом заявляя, что он принимает к сведению то, что ему докладывают. Тон разговора был такой, что понятно было, никто не одобрял того, что делалось в политическом мире. Рассказывали о событиях, очевидно подтверждающих то, что всё шло хуже и хуже; но во всяком рассказе и суждении было поразительно то, как рассказчик останавливался или бывал останавливаем всякий раз на той границе, где суждение могло относиться к лицу государя императора.
За обедом разговор зашел о последней политической новости, о захвате Наполеоном владений герцога Ольденбургского и о русской враждебной Наполеону ноте, посланной ко всем европейским дворам.
– Бонапарт поступает с Европой как пират на завоеванном корабле, – сказал граф Ростопчин, повторяя уже несколько раз говоренную им фразу. – Удивляешься только долготерпению или ослеплению государей. Теперь дело доходит до папы, и Бонапарт уже не стесняясь хочет низвергнуть главу католической религии, и все молчат! Один наш государь протестовал против захвата владений герцога Ольденбургского. И то… – Граф Ростопчин замолчал, чувствуя, что он стоял на том рубеже, где уже нельзя осуждать.