Джеймс, Сирил

Сирил Лайонел Роберт Джеймс
Cyril Lionel Robert James
Псевдонимы:	J. R. Johnson; Cohen
Дата рождения:	4 января 1901(1901-01-04)
Дата смерти:	19 мая 1989(1989-05-19) (88 лет)
Партия:	СРП, РП
Основные идеи:	марксизм, троцкизм

Сирил Лайонел Роберт Джеймс (англ. Cyril Lionel Robert James, 4 января 1901 — 19 мая 1989) — афроамериканский историк, публицист, троцкист и теоретик марксизма вест-индийского происхождения. Завоевал репутацию «антисталинистского диалектика», классик постколониальной политической мысли и литературы.

Биография

Родился в Тринидад и Тобаго — тогда британской колонии. Окончил Queen’s Royal College, затем работал школьным учителем. Затем Джеймс становится журналистом крикета и публицистом. Был членом антиколонизаторской группы «Beacon», сформированной вокруг одноименного журнала («The Beacon»). В 1932 поехал в Ланкашир, надеясь что это поможет его писательской карьере. Там он работал спортивным корреспондентом в «Manchester Guardian» и помог игроку в крикет Лири Константину (Learie Constantine) написать свою автобиографию. В 1933 году Джеймс переехал в Лондон, где проводил кампанию за независимость Вест-Индии. Одновременно он стал одним из ведущих представителей панафриканизма и Интернационала африканских друзей Абиссинии, сформированного в 1935 году в ответ на вторжение итальянских фашистов на территорию Эфиопии.

Увлечение марксизмом приводит Джеймса в Лейбористскую партию. К 1934 году он член энтристской троцкистской группы в Независимой лейбористской партии. Публикует ряд своих теоретических работ, которые были отмечены похвалой Льва Троцкого, пробует себя в качестве драматурга и писателя. В 1936 году энтристская группа Джеймса вышла из Независимой лейбористской партии и после ряда слияний с подобными мелкими группами образовала Революционную социалистическую лигу.

В конце 1938 года Джеймс отправляется в США, чтобы оказать помощь американской секции Четвертого интернационала (Социалистической рабочей партии, СРП) в организации работы с черными активистами — он остался там на срок более двадцати лет. В апреле 1939 года он навестил Троцкого у Диего Риверы и Фриды Кало в Койоакане (Мексика), вернувшись в США спустя месяц.

К 1940 году Джеймс разочаровался в анализе Троцкого СССР как деформированного рабочего государства. Он оставил Социалистическую рабочую партию и вместе с Максом Шахтманом вошел в его Рабочую партию. В РП С. Л. Р. Джеймс с Раей Дунаевской создали собственную оппозиционную фракцию — группу Джонсон-Форест, стоявшую на позиции существовании в Советском Союзе государственного капитализма. В то время их мнение разделяли только небольшие группы активистов по всему миру, в частности, — Тони Клифф в Великобритании, а чуть позже группа «Социализм или варварство» во Франции.

Результатом разногласий стал выход группы из партии Шахтмана и возвращение в Социалистическую рабочую партию, где она пробыла до 1950 года — года выхода очередной их книги «Государственный капитализм и мировая революция». Во время пребывания в СРП Джеймс приводил доводы в пользу поддержки автономных движений угнетенных меньшинств, — например, в решении «негритянского вопроса», как способа взорвать политическую ситуацию, что фактически и было осуществлено уже позже в 1960-х годах. Другой причиной выхода являлся взгляд на перспективы массовой революционной борьбы в послевоенное время.

Оставив СРП, группа наконец стала существовать как самостоятельная организация, но, как оказалось, недолго. Уже в 1955 году произошел раскол. Джеймс пришел к выводу об отчужденности авангардной партии от масс и, следовательно, её бесполезности (ярким примером этого, по его мнению, являлось подавление Венгерского восстания 1956 года), а Дунаевская, также считая тезис Ленина об авангардной партии устаревшим, но не могла отказаться полностью от революционной организации.

В 1953 году, под угрозой высылки, Джеймс был вынужден уехать из США, так как просрочил визу почти на десять лет. Он вернулся в Тринидад, где снова был вовлечен в антиколониальное (в составе партии Народное национальное движение) и панафриканское движение, утверждая, что Ганская революция во главе с Кваме Нкрумой продемонстрировала, что деколонизация — важнейший источник вдохновения для революционеров-интернационалистов. Публикации С. Л. Р. Джеймса повлияли на развитие теории автономисткого марксизма.

Джеймс является автором множества книг об истории революционных и коммунистических движений, о марксистской философии и диалектике, о демократии, о природе СССР, о колониализме и деколонизации, о крикете, а также автобиографических и художественных произведений, включая романы и пьесы. Его книга о революции темнокожих рабов на Гаити «Чёрные якобинцы: Туссен-Лувертюр и революция в Санто-Доминго» (The Black Jacobins) считается классикой марксистской историографии, предвосхитившей концепции «истории снизу» (history from below) и «народной истории» послевоенных французских и британских историков-марксистов, включая Э. П. Томпсона.

Сочинения

• [goscap.narod.ru/ross.html Россия: фашистский государственный капитализм]

Ссылки

• [www.marxists.org/archive/james-clr/ C. L. R. James Archive]

Отрывок, характеризующий Джеймс, Сирил

– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.