Татабы

Татабы (кит. упр. 庫莫奚, пиньинь: Kùmò Xī, палл.: Кумо Си или Си (奚)) — монголоязычный кочевой народ, проживавший в Маньчжурии по склонам Хингана. Восточнее татабов жили их более известные соседи — кидани, с которыми татабы часто воевали. После создания киданями Ляо, татабы растворились среди победителей.

Состав

Делились на пять племён (или аймаков): Жухэчжу (辱紇主), Мохэфу (莫賀弗), Цигэ (契個), Мукунь (木昆), Шидэ (室得). Семья Акуай (阿會) наиболее сильн в пяти аймках, многие присоединяются к ним.

Обычаи

Сходны с тюркютскими, по мнению китайцев нечистоплотны. Отличные охотники. Каждые 1000 человек имеют своего предводителя. Лагерь всегда охраняло не меньше 500 воинов, если кочевали вместе. Налогов не знали, кроме скотоводства, промышляли охотой, сеяли просо, из которого делали кашу. Довольно воинственные, любят набеги и грабеж. В войске 5 полков, во главе полка — сыцзинь (俟斤). Ставка орды примерно в 3000 ли от ставки уйгур. Лошади легко взбираются на горы, овцы чёрные. В VII веке стали называться просто Си (奚).

История

В китайской исторической традиции считаются потомками дунху, осевшими в горах Уваньшань (烏丸山). Впервые появились в III веке н. э., когда Цао Цао убил их вождя Тадуня (蹋頓). Были разбиты в первой половине IV века Мужун Хуаном, остатки выселились в район нынешнего Чэндэ. При Бэй Вэй приняли наименование Кучжэнь Си (庫真奚). Их единоплеменники образовали союз Юйвэнь. На востоке от них жили кидани, на западе тюрки, на юге кочуют до Байланхэ (白狼河, Лоха-Мурень).

Примерно в 388 году Бэй Вэй Дао У-ди разбил их на южном берегу реки Жошуй. Вэйцы захватили 100 тыс. голов разного скота, но преследовать татабов не стали. Со второй половины V века татабы стали платить дань Бэй Вэй лошадьми и мехом. В 480 году под натиском племени дидоугань бежали в пределы Вэй. В 496 году напали на Аньчжоу, но были отражены. Татабы продолжали жить у границ Вэй, прося разрешить им вести меновую торговлю. Позже наладили связи с Бэй Ци.

В 622 вступили в армию Гао Кайдао (en:Gao Kaidao) и воевали в Ючжоу, но были разбиты Ван Шэнем (王詵). В 629 прислали послов Тан Тай-цзуну и за следующие 17 лет 4 раза привозили дань (или подарки). Во время корейской войны старейшина Сучжи (蘇支) помогал Ли Шиминю. Вскоре Кэдучжэ (可度者) стал вассалом Тан и его аймак стал Жаолэ дудуфу (饒樂都督府, военный округ для некитайцев). Старейшина возглавил шесть округов, стал дуду (都督, командующий), лоуфаньским сяньгуном (樓煩縣公, высокий титул) и получил имперскую фамилию Ли (李). Татабы перешли под имперское управление, надзор за татабами осуществлялся из Иньчжоу (營州) духуфу (都護府).

К 660 Кэдучжэ умер и татабы перестали подчиняться. В 661 армия под командованием Цюй Юйцина (崔餘慶) заставили их покориться без боя. В 669 кидани взбунтовались и татабы заключили союз с тюрками для войны с киданями.

В 712 империя Тан отправила против татабов большую армию. Командовали: главнокомандующий левой гвардией «леса перьев» и Ючоу дуду Сунь Цюань (左羽林衛大將軍幽州都督孫佺), командующий левой «доблестной» гвардией Ли Кайло (左驍衛將軍李楷洛), командующий левой «величаво-грозной» гвардией Чжоу Ити(左威衛將軍周以悌). Всего 120 000 воинов в трёх корпусах. Ли Кайло атаковал татабов Ли Дапу (李大酺), но безуспешно. Пытаясь спасти авангард, Сунь Цюань затеял переговоры с Дапу, сказав, что Кайло действовал самовольно и никто не желал войны. Татабы запросили выкуп и, получив его, атаковали китайцев. Танская армия была полность разбита; Сунь Цюань и Чжоу Ити попали в плен и были отосланы к Капаган кагану, который отрубил им головы. Китайцы потеряли «несколько десятков тысяч» убитыми.

В 714 Аосу Хайлогай (奧蘇悔落丐) поддался на уговоры, и вступил в танское подданство. Он стал жаолэским цзюньваном (饒樂郡王), гвардейским главнокомандующим (左金吾衛大將軍) и жаолэским дуду, то есть командующим инородческим округом (饒樂都督). Вскоре Ли Дапу, которого уже намеревались женить на знатной китаянке, погиб в сражении с киданями, а его младший брат Лусу (魯蘇) получил невесту брата — царевну Гуань (固安公主), титул князи и пост инспектора пограничной армии (兼保塞軍經略大使). Спустя три года Лусу стал чэньским цзюньваном (誠郡王), командующим правой гвардией «ласа перьев» (右羽林衛將軍), также наградили 200 татабских старейшин.

В 730 киданьский Кэтуюй сбросил китайское правление и создал коалицию с татабами и тюрками. Лусу и его жена бежали в Тан. В 732 Кэтуюй был разбит и татабы стали сдаваться. Князя Ли Ши (李詩), который сдался с 5000 юртами, сделали гвардейским командующим (左羽林軍大將軍), дуду округа, и наградили 100 000 отрезов шёлка. Его сын Ян Чун (延寵) после смерти отца восстал, но был замирён Чжан Шоугуем (張守珪). Его приняли обратно наградили новыми чинами и даже выдали знатную девушку, но когда ушли войска, он убил жену и снова восстал.

Китайцы пробовали поставить правителем князя Погу (婆固), но и с ним не было мира. Ань Лушань периодически воевал с татабами. Татабы периодически устраивали набеги совместно с уйгурами и татарами-шивэй.

В 847 Лулун Чжанчжун (廬龍張仲) совершил карательный поход в земли татабов. Он поймал их князя, сжёг 200 000 юрт, прислал в столицу 300 ушей татабских старейшин, 70 000 голов скота, и 500 телег с трофеями.

В конце IX века большая часть татабов была покорена киданями. Старейшина Цюйчжу (去諸) со своим племенем сдался Китаю и поселился в Гуйчжоу (媯州).

Последние татабы смешались с населением Ляо.

Наследие

Предполагают, что сицинь (en:Xiqin — струнный инструмент, предшественник китайского эрху и монгольского моринхура) был изначально татабским инструментом.

Литература

Бичурин "Собрание сведений..."

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. Новая книга Тан. Цзюань 219

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. Бэй Ши. Цзюань 94

Отрывок, характеризующий Татабы

Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.