Торденшельд, Педер

Педер Торденшельд

Петер Янсен Вессель (дат. Peter Jansen Wessel), более известный как Педер Торденшельд (встречаются также варианты написания Петер Торденшельд, но правильнее Педер Турденшёльд; дат. Peder Tordenskjold; 28 октября 1691 — 20 ноября 1720) — видная фигура датского флота во время Северной войны. Благодаря своим заслугам смог дослужился до чина вице-адмирала.

Юность и начало карьеры

Родился в Тронхейме в Норвегии. Был десятым ребёнком в семье члена городского совета Яна Весселя. Петер был диким, неуправляемым ребёнком, доставлявшим множество неприятностей своим благочестивым родителям. В конце концов однажды он незаметно пробрался на корабль, отправлявшийся в Копенгаген. В Копенгагене королевский капеллан Педер Есперсен помог ему устроиться юнгой на корабль, отходивший в Вест-Индию, а также оплатил ему место в кадетской школе. После нескольких плаваний в Гвинею и Ост-Индию Вессель 7 июля 1711 года получил звание 2-го лейтенанта в датском королевском флоте, а вскоре его назначили капитаном на 4-пушечный шлюп Ormen, на котором он выполнял разведывательные операции у шведского побережья. Торденшельд также командовал 6-пушечным кораблем Lindorm, а чуть ранее занимал пост первого помощника на 26-пушечном фрегате Postillion.

Подвиги во время Северной войны

В июне 1712 года он, несмотря на возражения датского адмиралтейства, считавшего его ненадежным, был назначен капитаном 20-пушечного фрегата Løvendals Gallej. Покровителем Весселя был норвежский адмирал Вальдемар Лёвендаль, который первым распознал в молодом человеке задатки талантливого военно-морского офицера. Вессель уже был известен своей храбростью, с которой он, несмотря ни на что, атаковал любой шведский корабль, а также своим искусством навигатора, благодаря которому ему всегда удавалось избегать плена.

Северная война в тот момент вступила в свою заключительную фазу, и Швеция, осажденная врагами со всех сторон, использовала свой флот в основном для перевозки войск и грузов в свои находящиеся в бедственном положении германские провинции. Отважный Вессель всеми силами чинил препятствия шведскому флоту, постоянно нападая на транспортные суда, дерзко проникая во фьорды.

26 июня 1715 года около Линдеснеса Вессель обнаружил фрегат Olbing Galley, который по штату считался 36-пушечным, однако нес только 28 орудий. Снаряжённый в Англии фрегат предназначался для шведов и сейчас по командованием английского капитана Бактмана держал курс на Гётеборг. Вессель немедленно атаковал его, однако встретил в лице английского капитана достойного противника. Сражение продолжалось весь день и было прервано только с наступлением темноты. На рассвете бой возобновился и длился до тех пор пока у Весселя и Бактмана не закончились боеприпасы. Не выявивший победителя десятичасовой бой стоил экипажу Весселя 7 человек убитыми и 21 раненым.

Действия и манера поведения Весселя нажили ему множество врагов среди офицеров датского флота. Его обвиняли в том, что своими действиями он подвергает ненужной опасности корабли его величества. За сражение с английским фрегатом Вессель предстал перед трибуналом. Но та сила духа, с которой он защищался в суде, и то презрение, которое он выказал по отношению к своим более осмотрительным коллегам по оружию, завоевали расположение датского короля Фредерика IV, закрывшего дело и присвоившего Весселю чин капитана.

Прибытие в 1715 году шведского короля Карла XII из Турции в Штральзунд вселило надежду в павшие духом шведские войска. В это же время Вессель активно участвовал в стычках с врагом у побережья Шведской Померании, в которых наносил значительный урон шведскому судоходству, топя и сжигая транспортные корабли шведов. По возвращении в Данию он был возведен в дворянское достоинство, получив имя Торденшельд (дат. «громовой щит»).

Когда в ходе 1716 года Карл XII вторгся в Норвегию и осадил крепость Фредриксхальд, Торденшельд, внезапно атаковав шведскую эскадру, состоявшую из транспортов, груженых припасами и вооружением для осаждающей армии, загнал её в узкий Дюнекилен-фьорд и полностью разгромил при минимальных потерях со своей стороны (См. Битва при Дюнекилне). Шведский король вскоре был вынужден снять осаду.

За это победу Торденшельд был повышен в звании до командора и получил под своё командование каттегатскую эскадру. Первым серьёзным заданием, возложенным на эскадру Торденшельда в начале 1717 года, было уничтожение шведской флота, базировавшегося в Гётеборге и совершавшего оттуда нападения на торговые корабли, следовавшие из Норвегии в Данию и обратно. Из-за предательства нескольких офицеров эскадры, нежелавших служить под командованием молодого искателя приключений, Торденшельду не удалось выполнить поставленную задачу. Враги Торденшельда не приминули воспользоваться его неудачей. Против него вновь было выдвинуто обвинение в безрассудстве, и в 1718 году ему опять пришлось предстать перед судом. Однако в дело вновь вмешался его старый покровитель адмирал Ульрик Кристиан Гюлленлёве, и обвинение с него было снято.

В декабре 1718 года Торденшельд принес Фредерику IV приятную весть о смерти Карла XII. За своё усердие Торденшельду было присвоено звание контр-адмирала. Последним его боевым подвигом был захват шведской крепости Карлстен. Перед этим он частично уничтожил, частично захватил гётеборгскую эскадру, которой так часто удавалось ускользать от него. В результате Торденшельд получил чин вице-адмирала.

Гибель

Торденшельд после окончания войны прожил недолго. 20 ноября 1720 года неподалёку от Ганновера он был убит на дуэли полковником Якобом Акселем Сталем фон Гольштейном. Он дрался с фон Голштейном, имея в руке лишь парадную рапиру, в то время как фон Гольштейн был вооружен тяжёлым палашом (принадлежавшим к типу «Karolinerverge», «каролинский палаш»). Торденшельд не захотел отказаться от участия в дуэли даже несмотря на то, что его рапира была заведомо слабее палаша соперника. Дуэль была спровоцирована ссорой с фон Гольштейном, честь которого Торденшельд задел, назвав карточным шулером. Словесная перепалка переросла в драку, в которой верх одержал Торденшельд. Фон Гольштейн попытался выхватить палаш, но ему это не удалось. Тогда Торденшельд нанес ему удар эфесом шпаги. Тот потребовал сатисфакции, и было решено, что дуэль состоится на пистолетах — оружии, которым Торденшельд великолепно владел. Однако фон Гольштейн подстроил так, чтобы дуэль состоялась на шпагах. Для этого он убедил человека, у которого хранились дуэльные пистолеты, что дело разрешилось миром и необходимости появляться на месте дуэли нет. В итоге, у Торденшельда в руках осталась только парадная рапира, и его противнику удалось нанести смертельный удар, повредив при этом две артерии. Торденшельд упал на спину и вскоре скончался на руках у своего слуги.

Его тело было перевезено в Копенгаген и без особых церемоний погребено в церкви Холмена, поскольку, по датским законам, участников дуэлей было запрещено предавать земле по христианскому обычаю.

Литература

• Adamson H. Admiral Thunderbolt. — 1959.
• Bergersen O. Viceadmiral Tordenskiold, bd. 1. — Trondheim, 1925.
• [books.google.se/books?id=xjs6AAAAcAAJ&printsec=titlepage Carstens H.G. Tordenskiold: Ein Volksbuch‎. — 1794.]
• Hammarskjöld A. Om Tordenskjold och svenskarne // Historisk Tidskrift. — Stockholm, 1890.

• Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.

Ссылки

• [offtop.ru/castles/v2_538326_1.php Адмирал Петер Торденшёльд (Северная война 1700—1721)]

Отрывок, характеризующий Торденшельд, Педер

Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.