Торрес Тенорио, Камило

У этого человека испанская фамилия; здесь Торрес — фамилия отца, а Тенорио — фамилия матери.

Камило Торрес Тенорио исп. Camilo Torres Tenorio<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Депутат Верховной Хунты Санта-Фе-де-Боготы
1810 — 1811
Президент Конгресса Соединённых Провинций Новой Гранады
27 октября 1812 — 5 октября 1814
Предшественник:	Антонио Нариньо (секретарь)
Преемник:	Триумвириат: Хоакин Камачо Хосе Мария дель Кастильо Хосе Фернандес Мадрид
Президент Соединённых Провинций Новой Гранады
15 ноября 1815 — 22 июня 1816
Преемник:	Хосе Фернандес Мадрид
Рождение:	22 ноября 1766(1766-11-22) Попаян, вице-королевство Новая Гранада
Смерть:	5 октября 1816(1816-10-05) (49 лет) Санта-Фе-де-Богота, вице-королевство Новая Гранада
Отец:	Херонимо де Торрес Эррерос
Мать:	Мария Тереса Тенорио-и-Карвахал
Супруга:	Мария Франсиска Приэто-и-Рикаурте

Камило Торрес Тенорио (исп. Camilo Torres Tenorio, 22 ноября 1766 — 5 октября 1816) — южноамериканский юрист и политик, первый глава Соединённых Провинций Новой Гранады.

Камило Торрес родился в 1766 году в Попаяне, вице-королевство Новая Гранада. Его родителями были Херонимо де Торрес Эррерос из испанского города Калаорра, и Мария Тереса Тенорио-и-Карвахал из Попаяна. В детстве он посещал Королевский колледж-семинарию святого Франсиска Ассизского, где изучал латынь, греческий язык, риторику, математику, философию и теологию. Затем он переехал в Боготу, где в колледже младшей ступени Нуэстра-Сеньора-дель-Кармен получил степень бакалавра философии. После этого он изучал каноническое право в колледже высшей ступени Нуэстра-Сеньора-дель-Росарио и стал одним из самых выдающихся адвокатов своего времени, получив учреждённый испанской короной титул «Адвокат королевского совета». Его семья владела богатыми землями.

В 1802 году Камило Торрес женился на Марии Франсиске Приэто-и-Рикаурте. Молодая пара поселилась в доме напротив астрономической обсерватории, и у них родилось шестеро детей.

Первое столкновение Камило Торреса с политикой состоялось в 1793 году, когда после знакомства Боготы с «Декларацией прав человека и гражданина», переведённой с французского на испанский Антонио Нариньо, начались аресты, ссылки и судебные процессы против выпускников его альма-матер. В 1808 году Наполеон вынудил Карла IV и Фердинанда VII отречься от прав на испанский престол, и сделал королём Испании своего брата Жозефа. 14 января 1809 года известия об этом достигли Новой Гранады, и Камило Торрес не стал скрывать своего отрицательного отношения к этим событиям. Королевский Верховный совет Кастилии провозгласил королевское отречение не имеющим силы, и носителем высшей власти в стране была объявлена Центральная Верховная Правящая Хунта Королевства, вскоре вынужденная перебраться из Мадрида в Севилью. Именно тогда Камило Торрес написал «Хунте в Севилье» свой знаменитый «Memorial de Agravios», так и не дошедший до адресата и не опубликованный при его жизни; в этом документе содержалась критика сложившейся практики, при которой высшие посты в администрации могли занимать только выходцы из Испании, а креолы были лишены возможности принимать участие в управлении.

Весной 1810 года Южной Америки достигли известия о самороспуске Центральной Хунты и создании Регентского совета. 20 июля в столице вице-королевства Новая Гранада Санта-Фе-де-Богота на открытом народном собрании была избрана Верховная Народная Хунта Новой Гранады, которая 26 июля объявила о непризнании Регентского совета; Камило Торрес стал членом Верховной Народной Хунты. В конце 1811 года часть провинций Новой Гранады объединились в Соединённые Провинции Новой Гранады, а 27 октября 1812 года Камило Торрес стал президентом Конгресса Соединённых Провинций Новой Гранады.

После побед над роялистами в октябре 1814 года была создана исполнительная власть — Триумвириат (аналогично Триумвиратам). В ноябре 1815 года вместо Триумвириата было введено президентское правление, и Камило Торрес стал первым президентом Соединённых Провинций Новой Гранады.

В 1816 году в Соединённые Провинции Новой Гранады вторглись испанские войска. 14 марта 1816 года президент Камило Торрес Тенорио подал в отставку, и высшие политические фигуры отправились из Боготы в Буэнавентуру, чтобы оттуда отплыть в Буэнос-Айрес, но корабль, на который они направлялись, не прибыл, и им пришлось вернуться в Попаян, где они были схвачены испанцами.

4 октября военный трибунал приговорил бывших руководителей Соединённых Провинций Новой Гранады к смерти, и на следующий день они были повешены на главной площади Боготы, а их имущество — конфисковано. После того, как они умерли, тела бывшего президента и вице-президента были сняты, и прострелены в голову и грудь каждый, а затем обезглавлены и четвертованы. Голова Камило Торреса была помещена в металлическую клетку и выставлена на 10-метровом шесте на главной площади города для устрашения жителей, а разделённое на четыре части тело разбросано по разным районам города; его останки так и не были найдены и захоронены.

Ссылки

• [www.iedcamilotorres.edu.co/camilo_torres.htm Camilo Torres]
• [www.banrepcultural.org/blaavirtual/biografias/torrcami.htm Camilo Torres]

Отрывок, характеризующий Торрес Тенорио, Камило

– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.