Третья Пуническая война

Третья Пуническая война
Основной конфликт: Пунические войны
Карфаген на карте
Дата	149 — 146 гг. до н. э.
Место	Карфаген (ныне Тунис)
Итог	победа Рима, разрушение Карфагена
Противники
Римская республика Карфаген
Командующие
Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский Гасдрубал Боеотарх
Силы сторон
80 000 человек 120 000+: 90 000 защитников (из них 30 000 регулярные войска) + 30 000 добровольцев
Потери
17 000 погибло 62 000 погибло ~50 000 обращены в рабство

Третья Пуническая война (149 — 146 гг. до н. э.) — последняя из Пунических войн, в результате которой Карфаген был окончательно разрушен.

Предыстория

За прошедшее со Второй пунической войны время силы Рима существенно возросли. В войнах были побеждены Македония, Селевкидская империя, поставлен в зависимость Египет. Однако Карфаген, хотя и лишившийся былого могущества, почти не имевший военных сил, вызывал беспокойство своим быстрым экономическим восстановлением. Этот по-прежнему крупный торговый центр создавал существенную конкуренцию римской торговле. Римляне всемерно старались ослабить его, по мирному договору все свои споры карфагеняне не могли решать военным путём, а должны были предоставлять на суд сената. Союзник Рима — нумидийский царь Массинисса, пользуясь этой ситуацией, когда карфагеняне по сути были лишены права на самозащиту, постоянно грабил и захватывал пунийские территории, и римляне не препятствовали ему в этом.

В работе комиссий, расследовавших эти конфликты, принимал участие Марк Порций Катон Старший. Участник войны с Ганнибалом, он с большим опасением смотрел на вновь накопленные богатства Карфагена. И, вернувшись в Рим, стал активнейшим сторонником полного уничтожения исконного врага. Известно его выражение «Карфаген должен быть разрушен», которым он обычно завершал свои речи в сенате. Интересы Рима требовали того же и сенат поддержал эту идею. Найти повод было не трудно — своими нападениями Массинисса вывел карфагенян из себя и они оказали ему вооружённый отпор. Хотя карфагеняне и потерпели в этом случае поражение, именно такой формальный повод и был нужен Риму, чтобы уничтожить своего старинного врага.

Ход войны

Римляне незамедлительно приготовились к войне. Пунийцы пытались предотвратить её всеми силами, они казнили глав антиримской партии и направили в Рим посольство. Но римская армия уже отплыла в Африку. 80 тысяч римских солдат высадились в Утике, который сразу же перешел на сторону римлян.

Прежде всего консул Луций Марций Цензорин потребовал сдать всё вооружение, выдать 300 знатнейших граждан в качестве заложников и выпустить всех пленных. После выполнения этих требований консул огласил главное условие — город Карфаген должен быть уничтожен, все его жители должны выселиться, а новое поселение основано в любом другом месте, но на расстоянии не менее чем в 16 км (10 миль) от морского побережья. Такое условие означало, что карфагеняне на новом месте жительства будут лишены всякой возможности вести морскую торговлю, что было основой существования их города.

В Карфагене это требование встретили абсолютно непримиримо — граждане растерзали вестников и были полны решимости умереть, но не принимать этого ужасного условия. С целью выиграть время у римлян была выпрошена месячная отсрочка, и консул легко согласился на неё — он полагал, что с выдачей вооружения Карфаген беззащитен.

С сохранением полной секретности карфагеняне начали подготовку к обороне. Карфаген был прекрасной крепостью, за месяц граждане довели его обороноспособность до максимально возможного уровня и когда римская армия показалась под стенами города, консулы с удивлением увидели перед собой готового к бою врага. Штурм был отбит с большими потерями для римлян, отряды пунийской армии, которые покинули город, тревожили римлян своими набегами. Наконец, Массинисса был совсем недоволен желанием римлян закрепиться в Африке и не оказал им никакой поддержки.

Безуспешная осада длилась два года, пока командование римской армией не перешло к консулу Сципиону Эмилиану, который смог добиться перелома в войне. Проведя реорганизацию армии и восстановив ослабшую было дисциплину, он перешёл к активным действиям. Вскоре карфагеняне потеряли внешнюю стену, а гавань города была закрыта построенной римлянами дамбой. Но пунийцы прокопали новый канал и их суда неожиданно вышли в море. В ответ Сципион перекрыл и этот канал и окружил Карфаген внешней стеной, что обеспечило практически герметичную блокаду города и полностью отрезало его от поставок продовольствия. В результате в Карфаген пришёл голод, от которого погибло большинство горожан. После взятия римлянами крепости Неферис Карфаген остался без поддержки извне.

Весной 146 года до н. э. римляне штурмом ворвались в город, но ещё шесть дней шла ожесточённая битва. Через неделю уличных боёв в руках карфагенян осталась только крепость Бирса. Когда к Сципиону пришла оттуда просьба о капитуляции, он согласился даровать жизнь всем, кроме римских перебежчиков. Из крепости вышли вместе с женами и детьми 50 тысяч карфагенян (согласно сообщению Орозия 55 000), все они были порабощены.

Командующий обороной Гасдрубал вместе с карфагенскими патриотами и римскими перебежчиками, которые не могли рассчитывать на пощаду, укрепился в храме Эшмуна, выстроенном на высокой скале. Тогда римляне решили выморить их голодом. Доведённые до крайности, осаждённые подожгли храм, чтобы не погибать от рук врага. Лишь Гасдрубал выбежал из храма и вымолил себе пощаду. Увидев это, его жена Иша прокляла мужа как труса и изменника, кинула в огонь детей и сама бросилась в пламя.

Итоги

Ликование в Риме было безгранично. Сенат постановил уничтожить город (Сципион был одним из немногих, кто выступал против этого). Карфаген был вновь подожжён и горел ещё 17 дней. По его территории была проведена борозда плугом, площадь навеки предана проклятию, земля посыпана солью в знак того, что тут никто никогда не должен селиться. Оставшаяся карфагенская территория была превращена в римскую провинцию Африка, столицей которой стала Утика.

В январе 1985 года мэры Рима и Карфагена подписали символический мирный договор, что привело к формальному завершению конфликта.

Литература

• Каринский Д. Д.,. Пунические войны // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Ревяко, К. А. Пунические войны. — Минск, 1985.
• Шифман И. И., «Карфаген». — СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета. 2006. isbn 5-288-03714-0. с. 478—505.

Отрывок, характеризующий Третья Пуническая война

Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.