Трубецкой, Иван Дмитриевич

Иван Дмитриевич Трубецкой
Род деятельности:	камергер
Дата рождения:	ок. 1756
Дата смерти:	13 марта 1827(1827-03-13)
Отец:	Д. Ю. Трубецкой
Супруга:	Екатерина Александровна Мансурова (ум. 1831)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Князь Иван Дмитриевич Трубецкой (ок. 1756 — 13 марта 1827) — московский барин и камергер из рода Трубецких, владелец дворца на Покровке, загородных имений Нескучное (до 1796) и Знаменское.

Единственный сын князя Д. Ю. Трубецкого, двоюродный дед Л. Н. Толстого, троюродный брат С. Л. Пушкина. Женился на Екатерине Александровне Мансуровой (ум. 1831), сестре сенатора П. А. Мансурова. Она происходила из небогатой семьи, но в молодости славилась своей красотой. В 1821 году она устроила брак родителей Льва Толстого. Князь И. М. Долгорукий, волочившийся за княгиней, писал об её муже:

Господин богатый, у которого дом был большой, театр прекрасный, во всех трубках горели свечи, всегда тьма народу, и сквозь огней различить некогда было в окошки, хороша или дурна погода, а чувствовать её мешали несколько десятков печей, которые исправно топились.

Дом Трубецких в Москве, так называемый дом-комод, по которому их, в отличие от других Трубецких, звали «Трубецкие-комод», был центром аристократического и литературного мира: В. Л. Пушкин, молодой Ф. И. Тютчев, И. И. Дмитриев (влюбленный в Е. А. Трубецкую), Рожалин, бывали у Трубецких, музыкант Геништа жил у них в доме, М. Погодин в качестве учителя каждое лето проводил в имении Знаменском.

Когда же устраивались в Знаменском нарядные охоты, происходил съезд гостей из ближних и дальних имений, внутри украшался зал плошками и фонариками, под звуки крепостного оркестра происходили танцы или ставились шарады и живые картины. Гости задерживались здесь на недели и месяцы — прогулки, чтения, игры сменялись здесь под гостеприимной кровлей, оставив след в любопытной книжечке «Les amusements de Znamenskoe», где текст, по-видимому, принадлежит Карамзину, в то время проживавшему с малолетними детьми князя Вяземского в соседнем Остафьеве.

— А. Н. Греч

Владел селом Прохорово состоящим из 62 дворов с населением 588 человек, основал здесь усадебный комплекс, при котором в 1814 году отреставрировал Храм Спаса Нерукотворного образа.

К концу жизни князя Трубецкого его богатый дом с балами и благотворительными спектаклями несколько обеднел. Овдовев, Екатерина Александровна со своим семейством переселилась к брату в Петербург, где и скончалась.

Дети

• Агриппина Ивановна (1789—1861), в 1821 году к ней сватался поэт Н. И. Ильин, но получил отказ. С ноября 1826 года замужем за своим двоюродным братом А. П. Мансуровым (1788—1880), военным атташе в Берлине. Их женитьба была встречена властями неодобрительно. Прекрасная музыкантша, образованная женщина, была ученицей Погодина, умерла в Париже.
• Юрий Иванович (1792—1848), действительный статский советник, был дважды женат и имел 4 детей; по праву первой жены унаследовал подмосковную усадьбу Никольское-Прозоровское. Владел имерием Прохоровов, где завершил строительство усадебного дома и инициировал строительство Спасcкий храм (Прохорово) в крипте которого и был погребен.
• Софья Ивановна (1800—1852), по свидетельству современника, красавица, в ноябре 1820 года вышла замуж за Александра Всеволодовича Всеволожского.
• Николай Иванович (1807—1874), воспитанник Погодина, долго жил за границей и перешел в католичество, скончался в своем имение близ Фонтенбло. Женат на графине Анне Андреевне Гудович (1818—1882).
  • Единственная дочь Екатерина Николаевна (1840—1875) замужем за князем Н. А. Орловым.
• Александра Ивановна (1809—1873), любовь и ученица Погодина, «моя весна, моя поэзия, героиня моих повестей», — писал он в старости. Ей посвящены его повести «Русая коса», «Адель». В неё был влюблен Д. Веневитинов, Пушкин относился к ней со вниманием. С 1837 года замужем за князем Н. И. Мещерским (1798—1858), сыном С. С. Мещерской.
  • Их сын Эммануил был женат на княжне Марии Михайловне Долгоруковой, сестре княгини Юрьевской, а дочь, княжна Екатерина (1838—утонула в 1874), замужем за дипломатом П. П. Убри.

Предки

Трубецкой, Иван Дмитриевич — предки

Пётр Юрьевич Трубецкой               Юрий Петрович Трубецкой                       Эльжбета Гальшка Друцкая-Соколинская               Юрий Юрьевич Трубецкой                             Василий Андреевич Голицын               Ирина Васильевна Голицына                       Татьяна Ивановна Ромодановская               Дмитрий Юрьевич Трубецкой                                   Михаил Петрович Головин               Иван Михайлович Головин                       Ольга Ивановна Головина                             Богдан Данилович Глебов               Мария Богдановна Глебова                       дочь Петра Васильева               Иван Дмитриевич Трубецкой                                         Юрий Михайлович Одоевский               Василий Юрьевич Одоевский                       Иван Васильевич Одоевский                             Алексей Алексеевич Лыков               Мария Алексеевна Лыкова                       Варвара Ивановна Одоевская                                   Пётр Андреевич Толстой               Иван Петрович Толстой                       Соломонида Тимофеевна Дубровская               Прасковья Ивановна Толстая                             Иван Иванович Троекуров               Прасковья Ивановна Троекурова                       дочь Василия Абрамовича Лопухина             </center>

Отрывок, характеризующий Трубецкой, Иван Дмитриевич

Вернувшись после второй озабоченной поездки по линии, Наполеон сказал:
– Шахматы поставлены, игра начнется завтра.
Велев подать себе пуншу и призвав Боссе, он начал с ним разговор о Париже, о некоторых изменениях, которые он намерен был сделать в maison de l'imperatrice [в придворном штате императрицы], удивляя префекта своею памятливостью ко всем мелким подробностям придворных отношений.
Он интересовался пустяками, шутил о любви к путешествиям Боссе и небрежно болтал так, как это делает знаменитый, уверенный и знающий свое дело оператор, в то время как он засучивает рукава и надевает фартук, а больного привязывают к койке: «Дело все в моих руках и в голове, ясно и определенно. Когда надо будет приступить к делу, я сделаю его, как никто другой, а теперь могу шутить, и чем больше я шучу и спокоен, тем больше вы должны быть уверены, спокойны и удивлены моему гению».
Окончив свой второй стакан пунша, Наполеон пошел отдохнуть пред серьезным делом, которое, как ему казалось, предстояло ему назавтра.
Он так интересовался этим предстоящим ему делом, что не мог спать и, несмотря на усилившийся от вечерней сырости насморк, в три часа ночи, громко сморкаясь, вышел в большое отделение палатки. Он спросил о том, не ушли ли русские? Ему отвечали, что неприятельские огни всё на тех же местах. Он одобрительно кивнул головой.
Дежурный адъютант вошел в палатку.
– Eh bien, Rapp, croyez vous, que nous ferons do bonnes affaires aujourd'hui? [Ну, Рапп, как вы думаете: хороши ли будут нынче наши дела?] – обратился он к нему.
– Sans aucun doute, Sire, [Без всякого сомнения, государь,] – отвечал Рапп.
Наполеон посмотрел на него.
– Vous rappelez vous, Sire, ce que vous m'avez fait l'honneur de dire a Smolensk, – сказал Рапп, – le vin est tire, il faut le boire. [Вы помните ли, сударь, те слова, которые вы изволили сказать мне в Смоленске, вино откупорено, надо его пить.]
Наполеон нахмурился и долго молча сидел, опустив голову на руку.
– Cette pauvre armee, – сказал он вдруг, – elle a bien diminue depuis Smolensk. La fortune est une franche courtisane, Rapp; je le disais toujours, et je commence a l'eprouver. Mais la garde, Rapp, la garde est intacte? [Бедная армия! она очень уменьшилась от Смоленска. Фортуна настоящая распутница, Рапп. Я всегда это говорил и начинаю испытывать. Но гвардия, Рапп, гвардия цела?] – вопросительно сказал он.
– Oui, Sire, [Да, государь.] – отвечал Рапп.
Наполеон взял пастильку, положил ее в рот и посмотрел на часы. Спать ему не хотелось, до утра было еще далеко; а чтобы убить время, распоряжений никаких нельзя уже было делать, потому что все были сделаны и приводились теперь в исполнение.
– A t on distribue les biscuits et le riz aux regiments de la garde? [Роздали ли сухари и рис гвардейцам?] – строго спросил Наполеон.
– Oui, Sire. [Да, государь.]
– Mais le riz? [Но рис?]
Рапп отвечал, что он передал приказанья государя о рисе, но Наполеон недовольно покачал головой, как будто он не верил, чтобы приказание его было исполнено. Слуга вошел с пуншем. Наполеон велел подать другой стакан Раппу и молча отпивал глотки из своего.
– У меня нет ни вкуса, ни обоняния, – сказал он, принюхиваясь к стакану. – Этот насморк надоел мне. Они толкуют про медицину. Какая медицина, когда они не могут вылечить насморка? Корвизар дал мне эти пастильки, но они ничего не помогают. Что они могут лечить? Лечить нельзя. Notre corps est une machine a vivre. Il est organise pour cela, c'est sa nature; laissez y la vie a son aise, qu'elle s'y defende elle meme: elle fera plus que si vous la paralysiez en l'encombrant de remedes. Notre corps est comme une montre parfaite qui doit aller un certain temps; l'horloger n'a pas la faculte de l'ouvrir, il ne peut la manier qu'a tatons et les yeux bandes. Notre corps est une machine a vivre, voila tout. [Наше тело есть машина для жизни. Оно для этого устроено. Оставьте в нем жизнь в покое, пускай она сама защищается, она больше сделает одна, чем когда вы ей будете мешать лекарствами. Наше тело подобно часам, которые должны идти известное время; часовщик не может открыть их и только ощупью и с завязанными глазами может управлять ими. Наше тело есть машина для жизни. Вот и все.] – И как будто вступив на путь определений, definitions, которые любил Наполеон, он неожиданно сделал новое определение. – Вы знаете ли, Рапп, что такое военное искусство? – спросил он. – Искусство быть сильнее неприятеля в известный момент. Voila tout. [Вот и все.]
Рапп ничего не ответил.
– Demainnous allons avoir affaire a Koutouzoff! [Завтра мы будем иметь дело с Кутузовым!] – сказал Наполеон. – Посмотрим! Помните, в Браунау он командовал армией и ни разу в три недели не сел на лошадь, чтобы осмотреть укрепления. Посмотрим!
Он поглядел на часы. Было еще только четыре часа. Спать не хотелось, пунш был допит, и делать все таки было нечего. Он встал, прошелся взад и вперед, надел теплый сюртук и шляпу и вышел из палатки. Ночь была темная и сырая; чуть слышная сырость падала сверху. Костры не ярко горели вблизи, во французской гвардии, и далеко сквозь дым блестели по русской линии. Везде было тихо, и ясно слышались шорох и топот начавшегося уже движения французских войск для занятия позиции.
Наполеон прошелся перед палаткой, посмотрел на огни, прислушался к топоту и, проходя мимо высокого гвардейца в мохнатой шапке, стоявшего часовым у его палатки и, как черный столб, вытянувшегося при появлении императора, остановился против него.
– С которого года в службе? – спросил он с той привычной аффектацией грубой и ласковой воинственности, с которой он всегда обращался с солдатами. Солдат отвечал ему.
– Ah! un des vieux! [А! из стариков!] Получили рис в полк?
– Получили, ваше величество.
Наполеон кивнул головой и отошел от него.

В половине шестого Наполеон верхом ехал к деревне Шевардину.
Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра.
Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.


Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.