Уильямс, Терренс

Терренс Уильямс
Terrence Williams
Уильямс выполняет штрафной бросок в игре за «Нью-Джерси Нетс»
Завершил карьеру
Атакующий защитник Лёгкий форвард Свингмэн
Прозвища:	Ти-Уилл (англ. T-Will)
Рост:	198 см
Вес:	100 кг
Гражданство:	США США
Родился:	28 июня 1987(1987-06-28) (36 лет), Сиэтл, Вашингтон, США
Школа:	Рэйнье-Бич
Колледж:	Луисвилл (2005—2009)
Драфт:	11, 2009, Нью-Джерси Нетс
Выступал за команды
«Нью-Джерси Нетс» (2009—2010) →  «Спрингфилд Армор» (2010) «Хьюстон Рокетс» (2010—2012) «Сакраменто Кингз» (2012) «Гуандун Саузерн Тайгерс» (2012—2013) «Бостон Селтикс» (2013) «Турк Телеком» (2013)

Те́рренс Дешо́н Уи́льямс (англ. Terrence Deshon Williams; родился 28 июня 1987 года в Сиэтле, штат Вашингтон) — американский профессиональный баскетболист.

Биография

Терренс Уильямс родился в городе Сиэтл, штат Вашингтон. Вырос в семье матери одиночки Шерри Джексон, которая привила ему любовь к спорту. Имеет брата Майко и сестру Дешир. Первым спортом, которым начал заниматься Терренс был американский футбол, но затем он стал увлекаться и баскетболом.

Школа

Уильямс выступал за баскетбольную команду школы Рэйнье-Бич, он также играл в футбол на позиции ресивера. За четыре года выступлений его команда смогла победить в чемпионате штата, а также была в полуфинале и финале этого соревнования. В свой последний сезон за школу Уильямс набирал по 21,7 очка, 8,9 подбора и 7,8 передачи в среднем за игру. Терренс не котировался высоко, когда пришло время поступать в колледж, в общем рейтинге игроков нации он был лишь на 111-м месте, а по позиции на 25-м месте (по данным сайта Rivals.com). Из его основных достоинств специалисты отмечали его атлетические данные, хорошее виденье площадки и уверенный проход в правую сторону. Из недостатков ему надо было улучшать ведение мяча, а также перемещение по площадке без мяча.

Луисвилл Кардиналз

В 2005 году Уильямс поступил в Луисвиллский университет (дал согласие 20 июня 2004 года), у него также были предложения от Индианы и Канзаса. Терренс хотел развиваться под руководством известного тренера Рика Питино, который был наставником «Луисвилл Кардиналс», поэтому его выбор пал на этот колледж. В свой дебютный сезон он 21 раз выходил в стартовой пятёрке на позиции лёгкого форварда. В игре против «Питсбурга» Уильямс набрал 25 очков, что стало его лучшим показателем в сезоне. Команда закончила чемпионат с показателем 18 побед и 12 поражений, не попав в основной турнир «Мартовского безумия».

Уильямс стал одним из ключевых игроков команды на втором годе выступлений за колледж, он был единственным кто выходил в стартовой пятёрке во всех 34 играх «Кардиналз». Также он был лидером команды: по результативности (12,4 очка), подборам (7,0) и передачам (3,8). В матче против «Коннектикута» Уильямс набрал 17 очков, 7 подборов, 7 перехватов и 4 передачи, а в игре против «Сан-Франциско Донс» 21 очко, 9 подборов и 4 передачи.

В первой игре сезона 2008/09 годов против «Хартфорда» Уильямс заработал первый в студенческой карьере трипл-дабл (14 очков, 13 передач и 12 подборов). Затем в игре против «Сетон Холл» ему удалось повторить это достижение (10 очков, 10 подборов и 10 передач), этот трипл-дабл стал всего лишь 4-м в истории «Кардиналз». «Луисвилл» получил третий номер посева перед «Мартовским безумием», команде удалось дойти до 1/8 финала, где она проиграла «Северной Каролине».

Последний сезон в студенческой карьере Уильямса стал самым успешным, как в плане личных достижений, так и в командном результате. Кардиналз потерпели всего пять поражений в сезоне, в том числе над первым номером посева «Питтсбургом». Терренс провел удачный матч, став самым результативным игроком в своей команде (20 очков). «Луисвилл» впервые обыграл первый номер посева с 2003 года, когда они одолели Кентукки. Затем в победном матче против «Нотр-Дама» Уильямс был близок к трипл-даблу, набрав 24 очка, 16 подборов и 8 передач. Ударно завершив сезон, «Кардиналз» получили 1-й номер посева в «Мартовском безумии». Однако «Луисвиллу» вновь не удалось попасть в Финал четырёх, в 1/8 их остановил «Мичиган». Терренс провалил игру, набрав 5 очков и реализовав всего 1 бросок с игры из 7 попыток.

Профессиональная карьера

Драфт НБА

Уильямс выставил свою кандидатуру на Драфт НБА 2009 года, несмотря на успешную студенческую карьеру ожидалось, что Терренса выберут только в первой двадцатке игроков. Специалисты не были в восторге от атакующих навыков Уильямса и ожидалось, что ему предстоит ещё долгий процесс адаптации к НБА. Он был выбран под общим 11-м номером командой «Нью-Джерси Нетс». Ожидалось, что Терренса выберут под 12-м номером «Шарлотт Бобкэтс», но «Нетс» были впечатлены его игрой в летней лиге.

Нью-Джерси Нетс

Уильямс заключил контракт на два года с возможностью продления клубом ещё на два, за первый сезон он должен был получить немного больше $2 млн, за второй $2,2 млн. «Нетс» были одной из слабейших команд лиги, они закончили сезон 2009/10 годов с показателем 12 побед и 70 поражений. В свой первый сезон Уильямс выходил со скамейки запасных, подменяя Кортни Ли. После не очень удачной первой половины чемпионата, Терренс начал показывать хороший баскетбол, он выдал серию из 5 игр, в которых набирал по 14,0 очка, 7,8 подбора и 5,4 передачи. 3 апреля в игре против «Нью-Орлеан Хорнетс» Уильямс набрал 14 очков и 14 передач (лучший показатель в сезоне), что помогло «Нетс» одержать победу с наибольшей разницей очков в сезоне — 111-87. Уильямс провёл свой лучший матч сезоне в игре с двумя овертаймами против «Чикаго Буллз», он сделал свой первый трипл-дабл в НБА (27 очков, 13 подборов, 10 передач), став первым новичком «Нетс», сделавшим трипл-дабл за последние 9 лет (Кеньон Мартин, 5 марта 2001).

В межсезонье у клуба сменился владелец, им стал Михаил Прохоров, а также тренерский штаб, новым тренером назначили Эйвери Джонсона. В летней лиге у нового тренера возник конфликт с Уильямсом, который выполнял чрезмерное количество бросков. Сезон 2010/11 годов Терренс вновь выходил со скамейки запасных, на замену Трэвису Аутло. В конце ноября 2011 года Уильямс был дисквалифицирован командой на две встречи. Официальное объяснение быдо «нарушение политики клуба» (одной из причин стало систематические опоздания на тренировки), главный тренер запретил Терренсу даже путешествовать с командой. В том же месяце «Нетс» отправили игрока в Лигу развития НБА в качестве наказания. За три игры в «Ди-Лиге» Уильямс набирал по 28,0 очка, 11,3 подбора, 10,7 передачи, и вскоре «Нью-Джерси» вернули его в команду. 15 декабря Терренса обменяли в «Хьюстон Рокетс», как часть сделки в которой участвовали три команды, «Нетс» получили Сашу Вуячича. В новой команде Уильямс получал откровенно мало игрового времени, главный тренер команды Рик Адельман не верил в него, больше доверяя своему проверенному лидеру Кевину Мартину.

Хьюстон Рокетс, Сакраменто Кингз

Сезон 2011/12 годов Терренс начал в «Хьюстоне», но в марте 2012 года его отчислили из команды и он подписал 10-дневный контракт с «Сакраменто Кингз». После нескольких удачных игр, Терренс заключил соглашение с клубом до конца сезона. В межсезонье Уильямс подписал негарантированный контракт с «Детройт Пистонс» и принимал участие в тренировочном лагере клуба, но позднее был отчислен.

Гуандун Саузерн Тайгерс

Уильямс принял решение продолжить карьеру в КБА, подписав контракт на $600 тысяч с одной из самых титулованных команд лиги «Гуандун Саузерн Тайгерс». У него были предложения от клубов НБА, но во всех из них говорилось, что в начале он будет играть в Лиги развития НБА, что не устроило Терренса. Уильямс провёл удачный сезон в Китае, его команда была на 1-м месте в лиге, когда он покидал её, а сам Терренс набирал по 17,9 очка, 3,4 подбора и 4,1 передачи в среднем за матч (29 игр).

Бостон Селтикс

18 февраля 2013 года Уильямс заключил 10-дневный контракт с командой НБА «Бостон Селтикс». Спустя этот срок с ним заключили новый контракт — до конца сезона, с возможностью продления клубом ещё на один год. Президент «Селтикс» Дэнни Эйндж хвалил игрока за его универсальность, а также за умение отдавать результативные передачи, что было важно для команды, так как в лазарете находился основной разыгрывающий Рэджон Рондо.

Ссылки

• [www.nba.com/playerfile/terrence_williams Профиль на официальном сайте НБА]  (англ.)
• [www.basketball-reference.com/players/w/willite01.html Профиль на сайте Basketball-Reference]  (англ.)
• Терренс Уильямс (англ.) в «Твиттере»

Персоналии   Баскетбол   США

Отрывок, характеризующий Уильямс, Терренс

– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.