Ульчский район

Ульчский район

Герб
Страна	Россия Россия
Статус	Муниципальный район
Входит в	Хабаровский край
Включает	18 сельских поселений
Административный центр	Богородское
Дата образования	1933
Глава района	Данкан Юрий Леонидович
Население (2016)	↘16 044 (1,2 %)
Плотность	0,41 чел./км²
Национальный состав	ульчи - 9,15%
Площадь	39128,29 км² (5-е место)
Часовой пояс	MSK+7 (UTC+10)
Телефонный код	+7 42151
Код автом. номеров	27

У́льчский райо́н — административно-территориальная единица (район) и муниципальное образование (муниципальный район) в Хабаровском крае Российской Федерации.

Административный центр — село Богородское.

История

Ульчский район был образован 17 января 1933 года из бывших Больше-Михайловского, Ульчско-Негидальского национальных районов и северной части Нижне-Тамбовского района. До 1934 года входил в состав Нижне-Амурского округа (центр округа — город Николаевск-на-Амуре). 25 января 1935 года район вошёл в состав вновь образованной Нижне-Амурской области. В октябре 1938 года Нижне-Амурская область отошла к Хабаровскому краю. 23 января 1956 года область была упразднена, и её районы, в том числе и Ульчский, вошли напрямую в состав Хабаровского края. В феврале 1963 года по программе укрупнения районов и изменения территориального деления Хабаровского края Ульчский район был слит с частью Тахтинского района и преобразован в Ульчский промышленный район, в январе 1965 года преобразован в Ульчский район с центром в селе Богородское.

География

Ульчский район расположен в центрально-восточной части Хабаровского края, протянувшись вдоль реки Амур с севера на юг на 340 км. Территория района занимает площадь 39 310 км². Район граничит на юге — с Ванинским и Комсомольскими районами, на северо-западе — с районом имени Полины Осипенко, на севере — с Николаевским районом. На востоке омывается водами Татарского пролива.

Территория района неоднородна, значительную её часть занимают Удыльско-Кизинская и Амуро-Амгуньская низменности. На северо-западе протянулся Чаятынский хребет со средними высотами в 500—600 метров, максимальными — до 980 метров. Правобережье реки Амур представляет собой плато вулканического происхождения с высотами до 700—800 метров, расчленённое небольшими реками. Отдельные вершины здесь представляют конусы древних вулканов (вершины на мысах Сушева, Чихачева, в районе озёр Кади и Кизи). К югу от озера Кизи, в верховьях правого притока рек Яй и Муты простираются северные отроги Голого хребта Хумми, высшая его точка — гора Шаман — возвышается на 1182 метра.

Река Амур играет значительную роль в жизни населения и развитии экономики района. Она связывает почти все населённые пункты района с городами Николаевском-на-Амуре, Комсомольском-на-Амуре, Амурском и Хабаровском. Амур является не только крупнейшей водной магистралью, но и базой для хозяйственной деятельности рыболовецких колхозов. В него впадают около 160 рек различной длины: Амгунь, Бичи, Пильда, Лимури, Яй и другие.

Самым крупным озером является озеро Удыль (площадь 390 км²), связанное с рекой Амур через Ухтинскую протоку. Другими крупными озёрами являются Кизи, Кади, Иркутское, Дудинское, Черемшанное, Халанское, Дальжинское.

Большое значение для района имеет и то, что он с восточной стороны имеет выход в Татарский пролив. Большая часть заготавливаемого леса в районе вывозится морским путём через порт Де-Кастри.

Климат

Климат умеренный, мусонный. Среднегодовая температура воздуха в континентальной части района колеблется от −0,8°C до −2,8 °C, на побережье Татарского пролива — от +0,5 °C до +0,9 °C. Среднегодовое количество осадков составляет около 470—480 мм.

Ульчский район приравнен к районам Крайнего Севера.

Зима холодная, сухая, ясная. Средняя температура самого холодного месяца января равна −25 °C ÷ −28 °C, на побережье — около −18 °C. Абсолютные минимумы на уровне −45 °C ÷ −50 °C. Количество дней со снежным покровом составляет 170—180 см.

Лето умеренное, тёплое, влажное. Средняя температура июля от +15 °C ÷ +16 °C на побережье и до +17 °C ÷ +19 °C в континентальной части. Абсолютные максимумы в отдельные годы доходят до +35 °C. Продолжительность вегетационного периода составляет около 154 дней.

Население

Численность населения
2002	2009	2010	2011	2012	2013	2014
23 930	↘22 152	↘18 729	↘18 615	↘18 008	↘17 573	↘17 088
2015	2016
↘16 583	↘16 044

5000

10 000

15 000

20 000

25 000

30 000

2011

2016

Городское население в районе отсутствует. Крупнейшим населённым пунктом района является райцентр — село Богородское, с населением 4 232 человека (2002). Вторым по величине населённым пунктом района является посёлок Де-Кастри, с населением 3 724 (2002). Всего в районе 32 населённых пункта.

Ульчский район — многонациональный. Здесь проживают представители более 20 национальностей, в том числе и малые народности Севера — ульчи (2028 чел. (9,15 %)), нивхи, нанайцы, негидальцы, эвенки, удегейцы, эвены, орочи.

Состав района

В Ульчском районе 32 населённых пункта в составе 18 сельских поселений:

№	Сельские поселения	Административный центр	Количество населённых пунктов	Население	Площадь, км2
1	Быстринское сельское поселение	посёлок Решающий	2	↘431	574,20
2	Де-Кастринское сельское поселение	посёлок Де-Кастри	3	↘2783	2150,50
3	Киселёвское сельское поселение	село Киселёвка	3	↘695	786,12
4	Мариинское сельское поселение	село Мариинское	2	↘988	648,40
5	Савинское сельское поселение	село Савинское	2	↘377	358,10
6	Санниковское сельское поселение	село Большие Санники	2	↗332	326,60
7	Сельское поселение «Посёлок Циммермановка»	посёлок Циммермановка	1	↘1219	776,25
8	Сельское поселение «Село Богородское»	село Богородское	1	↘3442	379,60
9	Сельское поселение «Село Булава»	село Булава	1	↘1512	1018,15
10	Сельское поселение «Село Дуди»	село Дуди	1	↘283	198,45
11	Сельское поселение «Село Калиновка»	село Калиновка	1	↘177	228,50
12	Сельское поселение «Село Нижняя Гавань»	село Нижняя Гавань	1	↘195	112,10
13	Сельское поселение «Село Софийск»	село Софийск	1	↘761	566,11
14	Сельское поселение «Село Ухта»	село Ухта	1	↘140	136,90
15	Солонцовское сельское поселение	село Солонцы	2	↘448	255,20
16	Сусанинское сельское поселение	село Сусанино	3	↘979	642,80
17	Тахтинское сельское поселение	село Тахта	2	↘621	221,90
18	Тырское сельское поселение	посёлок Тыр	3	↘661	365,70

Достопримечательности

У посёлка Тыр находятся развалины буддистского храма XV века, построенного на месте его предшественника, возведенного монголами в XIII веке. Находившиеся рядом с храмом так называемые «Тырские стелы» экспонируются теперь в музее во Владивостоке., озеро Удыль.

См. также

• Административно-территориальное деление Хабаровского края

Ссылки

• [www.adminulchi.ru/ Администрация Ульчского района]
• [www.khabkrai.ru/about/ulchsky.html Ульчский район на официальном сайте Хабаровского края]

Отрывок, характеризующий Ульчский район

Во время одного из таких перерывов Кутузов тяжело вздохнул, как бы сбираясь говорить. Все оглянулись на него.
– Eh bien, messieurs! Je vois que c'est moi qui payerai les pots casses, [Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки,] – сказал он. И, медленно приподнявшись, он подошел к столу. – Господа, я слышал ваши мнения. Некоторые будут несогласны со мной. Но я (он остановился) властью, врученной мне моим государем и отечеством, я – приказываю отступление.
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.