Финалис
Фина́лис (лат. finalis <подразумевается vox> — конечный, заключительный <звук>, также лат. finis — окончание, конец) — функция модального лада, обозначающая конечный тон-устой в григорианском хорале.
Краткая характеристика
Конечный тон-устой — важнейшая категория любого модального лада (например, майе в мугаме, цзе-ин в китайской традиционной музыке). Однако, называть «финалисом» любой конечный тон (например, заключительный тон песнопения в системе большого знаменного распева) не принято.
Финалис не следует спутывать с тоникой. Тоника — центр притяжения ладовых тяготений на микроуровне (внутри аккордовых оборотов) и на макроуровне (на уровне каденционного и/или модуляционного планов). Финалис — последний, то есть формально выделенный (и потому воспринимаемый как особенно значимый) тон. Модальный лад разворачивается не как система тяготений между центром и периферией (характерных для тональности), а путём обхода ступеней звукоряда, отсюда особое «результативное» значение финалиса[1]. По свидетельству Гвидо Аретинского:
| латынь | перевод |
|---|---|
| Praeterea cum aliquem cantare audimus, primam eius vocem cuius modi sit, ignoramus, quia utrum toni, semitonia reliquaeve species sequantur, nescimus. Finito vero cantu ultimae vocis modum ex praeteritis aperte cognoscimus. Incepto enim cantu, quid sequatur, ignoras; finito vero quid praecesserit, vides. Itaque finalis vox est quam melius intuemur[2]. | И вот еще что: когда мы слышим, как кто-то запел, мы не имеем понятия, к какому ладу относится первый звук [напева], потому что не знаем, какие именно тоны, полутоны и прочие интервалы последуют дальше. По окончании же напева, из предшествовавших [звуков] мы ясно разумеем лад, к которому принадлежит последний его звук. Запевая мелодию, ты не ведаешь, что последует; закончив же её, понимаешь всё, что предшествовало. Вот почему мы столь пристально изучаем именно финальный звук. |
Хотя термин «финалис» исторически связан с церковной монодией католиков, в современной науке его нередко распространяют и на многоголосные модальные лады (в западноевропейской музыке Средних веков и Возрождения); при такой экстраполяции финалисом называют не один тон, а созвучие (конкорд или аккорд)[3].
Finalis систематически употребляется как важнейший термин учения о ладе в музыкально-теоретических трактатах Средних веков и Возрождения начиная с эпохи Каролингов; в выделенном терминологическом значении finalis впервые регистрируется во 2-й половине IX века у Хукбальда Сент-Аманского[4].
Конфиналис
Целый ряд григорианских распевов «по стечению обстоятельств» (propter accidens) заканчивается не на финалисе, а на тоне, расположенном квинтой выше финалиса. Этот тон теоретики Средних веков и раннего Возрождения (Амер, Маркетто Падуанский, Бонавентура Брешианский, Франкино Гафури и др.) называли «конфиналисом» (confinalis) или «аффиналисом» (affinalis), реже термином consocialis. Например, градуал II тона «Nimis honorati sunt» (LU, 1326-27) заканчивается не на d (финалисе первого/второго тонов), а на a (конфиналисе первого/второго тонов). Маркетто объясняет «нерегулярность» окончания необходимостью квинтовой транспозиции пьесы; если не сделать такую транспозицию, в той или иной её фразе возникнут «ложные звуки» (musica falsa), т.е. тоны, чуждые (нетранспонированному) диатоническому звукоряду распева.
Некоторые распевы заканчиваются не на финалисе и не на конфиналисе, а на других ступенях исходного диатонического звукоряда. Например, коммунио III тона «Beatus servus» (LU, 1203) заканчивается на a (регулярный финалис третьего тона e). Как и в случае с конфиналисом, нестандартное завершение трактовалось как вынужденная транспозиция всего сочинения, во избежание появления по ходу распева — в той или иной мелодической фразе — «чужих» хроматических тонов (в случае с коммунио «Beatus servus» подразумевается, что оно транспонировано на кварту вверх).
Напишите отзыв о статье "Финалис"
Примечания
- ↑ Этот результативный характер восприятия модальной музыки Ю. Н. Холопов называл «ретроспективным синтезом» (Холопов Ю. Н. Гармония. Теоретический курс. М., 1988, с.167.).
- ↑ Гвидо. Микролог. Гл. XI (= Corpus Scriptorum de Musica, vol. 4, p. 144).
- ↑ Такое созвучие также снабжают эпитетом «гармонический», подразумевается «многозвучный», «разновысотный». Термин «гармонический финалис» не является общеупотребительным в отечественных трудах по истории гармонии.
- ↑ Quattuor a primis tribus, idest lychanos ypaton, ypate meson, parhypate meson, lychanos meson, quattuor modis vel tropis, quos nunc tonos dicunt, hoc est protus, deuterus, tritus, tetrardus perficiendis aptantur <…> unde et eaedem finales appellatae, quod finem in ipsis cuncta, quae canuntur, accipiunt. Ср. у Арибо Схоластика: Tropi dicuntur a reversione; quia ubiubi cantus quocumque ascendat seu descendat, ad ultimum in finalis revertitur domicilium.
Литература
- Apel W. Gregorian Chant. London, 1958.
- Финалис // Музыкальный энциклопедический словарь. Москва,1990.
- Hiley D. Western Plainchant: A Handbook. Oxford, 1993.
- Finalis // Lexicon musicum Latinum Medii Aevi, hrsg. v. M.Bernhard. Fasz.9. München, 2007, col.75 ss.
Отрывок, характеризующий Финалис
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
