Фирмани, Эдди

Эдди Фирмани
Общая информация
Полное имя	Эдвин Рональд Фирмани
Прозвище	Эдди
Родился	7 августа 1933(1933-08-07) (90 лет) Кейптаун, Южная Африка
Гражданство	ЮАР Италия
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	Завершил карьеру
Карьера
Молодёжные клубы
1949—1950	Клайд (Кейптаун)
Клубная карьера*
1950—1955	Чарльтон Атлетик	112 (51)
1955—1958	Сампдория	63 (52)
1958—1961	Интернационале	82 (48)
1961—1963	Дженоа	62 (25)
1963—1965	Чарльтон Атлетик	55 (32)
1965—1967	Саутенд Юнайтед	55 (24)
1967—1968	Чарльтон Атлетик	10 (6)
1975	Тампа-Бэй Раудис	1 (0)
1950—1975	Всего за карьеру	440 (238)
Национальная сборная**
1956—1958	Италия	3 (2)
Тренерская карьера
1967—1968	Чарльтон Атлетик	игр. тр.
1969—1970	Чарльтон Атлетик
1975—1977	Тампа-Бэй Раудис
1977—1979	Нью-Йорк Космос
1980	Филадельфия Фьюри
1981—1982	Монреаль Мэник
1984	Нью-Йорк Космос
1985—1990	Казма
1991—1992	Монреаль Супра
1992—1993	Сур
1993	Монреаль Импакт
1996	Нью-Йорк Ред Буллз
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Эдвин Рональд «Эдди» Фирмани (родился 7 августа 1933 года в Кейптауне) — футболист и футбольный тренер. Он родился в Южной Африке, но представлял Италию на международном уровне.

Клубная карьера

Фирмани играл на позиции центрального или флангового форварда. Он перешёл в английскую команду «Чарльтон Атлетик» в 1950 году и стал регулярно забивать, в том числе он забил пять мячей в ворота «Астон Виллы» в 1955 году (общий счёт 6-1). В то время команда включала несколько игроков из Южной Африки: Джон Хеви, Стюарт Лири и Сид O’Линн. Во время своего первого пребывания с Чарльтон он женился на Пэт Робинсон, дочери помощника менеджера клуба. Позже, в 1955 году он перешёл в итальянскую команду «Сампдория» за $ 35000, на то время это был рекордный трансфер с участием британского клуба, всего в Италии он провёл восемь лет, в это же время сыграл три матча за сборную Италии, получив право играть там, потому что его дед был итальянцем. Он также играл за «Интер» и «Дженоа».

Он вернулся в Англию в 1963 году, перейдя снова в Чарльтон. Через два года он переехал в «Саутенд Юнайтед», но вернулся на «Вэлли» в третий раз два сезона спустя. В общей сложности, он сыграл 177 матчей за Эддикс, забив 89 голов. В знак признания его таланта, он был назван величайшим легионером Чарльтона в 2005 году. Фирмани является единственным игроком, когда-либо забивавшим 100 голов в лигах Англии и Италии. В 1975 году он сыграл один матч за «Тампа-Бэй Раудис» из Североамериканской футбольной лиги.

Тренерская карьера

Чарльтон Атлетик

В 1967 году Фирмани был назначен тренером Чарльтона, через год он закончил карьеру игрока. Фирмани таким образом стал первым итальянским тренером английского клуба. В своём втором сезоне с Фирмани на посту тренера Чарльтон занял третье место во Втором дивизионе, немного не дотянув до повышения. Он был уволен в марте 1970 года, когда Эддикс были вынуждены бороться за выживание.

Североамериканская футбольная лига

Фирмани переехал в Северную Америку и тренировал несколько команд NASL: «Тампа-Бэй Раудис», «Нью-Йорк Космос» и «Филадельфия Фьюри», которая превратилась в «Монреаль Мэник». Ему удалось привести Раудис к чемпионству NASL в 1975 году, в свой первый год у руля команды, он был назван тренером года NASL в 1976 году.

В 1977 году Фирмани подписал контракт с «Нью-Йорк Космос». Космос тогда был звёздной командой, где играли Пеле, Беккенбауэр, Джорджо Киналья и другие. Фирмани добавил в это созвездие Карлоса Альберто Торреса, капитана сборной Бразилии на Чемпионате мира 1970, и Космос выиграл титулы в 1977 и 1978 годах.

Позже он управлял канадской командой «Монреаль Импакт» в 1993 году и, наконец, «Нью-Йорк Ред Буллз» в 1996 году.

В 1960 году Фирмани написал объемную автобиографию «Футбол с миллионерами», которая представляет собой описание интересного контраста между образом жизни итальянских футболистов и их английских коллег в эпоху максимального размера оплаты труда.

Ближний Восток

Фирмани тренировал на Ближнем Востоке в середине-конце 1980-х годов и в начале 1990-х годов. Он работал в качестве тренера в Кувейте, а затем в Омане. Он отметил в интервью, что ему и его жене «понравилось в Омане», а затем рассказал, как он привёл «Сур» в высший дивизион впервые в истории клуба. После того, как «Сур» был повышен до первого дивизиона, Мохаммед Бахван, сын известного оманского автомобильного дилера, Сауда Бахвана, предоставил Фирмани и игрокам клуба большие гонорары.

Он также был в плену во время первой войны в Персидском заливе, но был освобожден целым и невредимым.

Ссылки

• [www.cafc.co.uk/personality.ink?page=7287 Profile at www.cafc.co.uk] (англ.)

Отрывок, характеризующий Фирмани, Эдди

– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu'a t on decide? On a decide que Buonaparte a brule ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de bruler les notres. [Что решили? Решили, что Бонапарте сжег свои корабли; и мы тоже, кажется, готовы сжечь наши.] – Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.
– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника… На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?… Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали Новосильцову?… Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralite prussienne, ce n'est qu'un piege. [Этот пресловутый нейтралитет Пруссии – только западня.] Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!… – Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею горячностью.
– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allie aux Montmorency par les Rohans, [Кстати, – виконт Мортемар,] он в родстве с Монморанси чрез Роганов,] одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbe Morio: [аббат Морио:] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?
– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что то и особенно небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l'imperatrice mere [императрица мать] желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, a ce qu'il parait. [Этот барон, кажется, ничтожная личность.] – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
– Monsieur le baron de Funke a ete recommande a l'imperatrice mere par sa soeur, [Барон Функе рекомендован императрице матери ее сестрою,] – только сказала она грустным, сухим тоном. В то время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила оказать барону Функе beaucoup d'estime, [много уважения,] и опять взгляд ее подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же время утешить его.
– Mais a propos de votre famille,[Кстати о вашей семье,] – сказала она, – знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les delices de tout le monde. On la trouve belle, comme le jour. [составляет восторг всего общества. Ее находят прекрасною, как день.]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
– Я часто думаю, – продолжала Анна Павловна после минутного молчания, подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, – я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого, я его не люблю, – вставила она безапелляционно, приподняв брови) – таких прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
– Que voulez vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la paterienite, [Чего вы хотите? Лафатер сказал бы, что у меня нет шишки родительской любви,] – сказал князь.
– Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас…
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала ответа. Князь Василий поморщился.
– Что вы хотите, чтоб я делал! – сказал он наконец. – Вы знаете, я сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des imbeciles. [дураки.] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль – беспокойный. Вот одно различие, – сказал он, улыбаясь более неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко выказывая в сложившихся около его рта морщинах что то неожиданно грубое и неприятное.
– И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, – сказала Анна Павловна, задумчиво поднимая глаза.
– Je suis votre [Я ваш] верный раб, et a vous seule je puis l'avouer. Мои дети – ce sont les entraves de mon existence. [вам одним могу признаться. Мои дети – обуза моего существования.] – Он помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.