Фицджеральд, Эдвард (лорд)

Лорд Э́двард Фицдже́ральд (англ. Lord Edward FitzGerald; 15 октября 1763 — 4 июня 1798) — один из руководителей Ирландского восстания 1798 года. Пятый сын герцога Лейнстера и леди Эмили Леннокс.

Родился в поместье Картон-хаус близ Дублина. Большую часть своего детства Фицджеральд провел в доме Фрескати (Frescati House) в Блэкроке (пригород Дублина), где его обучал Уильям Огилви (William Ogilvie of Pittensear). Вступил в ряды британской армии в 1779 году, воевал под предводительством лорда Родона против американских революционеров. В сражении на Юто-Спрингс (Eutaw Springs) был тяжело ранен, но был спасен недавно освобождённым рабом-негром по имени Тони Смолл, который потом работал на Эдварда Фицджеральда до конца жизни и заслужил прозвище «Верный Тони».

В 1783 году Фицджеральд вернулся в Ирландию, где его брат продвинул его в ирландский парламент. В парламенте он действовал заодно с малой оппозиционной группой, возглавляемой Генри Греттаном, но не принимал никакого участия в спорах. Через некоторое время он отправился завершить своё военное образование в Вулвиче (Woolwich). В 1787 совершил путешествие в Испанию. Был влюблен в свою кузину Джорджину Леннокс (Georgina Lennox), которая не ответила взаимностью и позднее стала женой графа Баттерста. После этого Фицджеральд вновь пересёк Атлантику и прибыл в Нью-Брансуик, где стал майором 54-го полка.

Суровая красота нехоженых канадских лесов нашла живой отклик в романтической душе молодого ирландца. В нём родилась любовь к миру дикой природы, которая, возможно, лишь окрепла после его знакомства с трудами Жан-Жака Руссо, впоследствии вызвавшими его искреннее восхищение. В феврале 1789 года он, с помощью компаса, пересек страну, о которой в то время белые люди имели весьма смутное представление — от Фредериктона, канадская провинция Нью-Брансуик до Квебека — братаясь с встречающимися на его пути индейцами. Позже он предпринял ещё одну экспедицию, вдоль Миссисипи (Mississippi) до Нового Орлеана, откуда вернулся в Англию. Его путь пролегал через Детройт, где Фицджеральд был официально принят в племя гуронов, вайандотов из рода Медведя одним из его вождей.

По возвращении в Британию принимал участие в политической жизни, сблизился со своим двоюродным братом Чарльзом Джеймсом Фоксом, ухаживал за модной красавицей Элизабет Линли. Как и другие революционно настроенные аристократы, Эдвард бурно приветствовал начало революции во Франции. Он пересёк Ла-Манш и некоторое время снимал в Париже квартиру вместе с Томасом Пейном. Возмущение британского правительства вызвало сообщение о том, что лорд Фицджеральд публично провозгласил тост за как можно более скорое упразднение всех наследственных титулов и феодальных различий, а также заявил, что сам отказывается от титула лорда.

В декабре 1792 года Фицджеральд оформил в городе Турне брак с Памелой Симс, воспитанницей графини де Жанлис. По слухам, она была рождена от связи графини с герцогом Орлеанским, чьих детей она воспитывала. Единственным свидетелем бракосочетания был сын герцога — будущий король Луи-Филипп. По возвращении в Ирландию вступил в «Общество объединённых ирландцев», которое готовило вооружённое выступление против англичан. Ему были поручены подготовка военных аспектов восстания и непосредственное руководство Кильдарским полком. Вёл в Гамбурге переговоры с Директорией о помощи восставшим, которые закончились направлением к берегам Ирландии экспедиции под руководством Гоша.

Накануне восстания перебежчики известили британские власти о том, что среди руководителей бунтовщиков находится высокородный лорд Фицджеральд. Его родственникам сообщили, что у молодого человека есть шанс спокойно покинуть Ирландию и выехать на континент. Последовали аресты руководителей заговора. За голову Фицджеральда была назначена награда в 1000 фунтов. Тем не менее Фиджеральд отказался покинуть родные края и даже инкогнито посещал супругу в её доме.

За несколько дней до восстания несколько английских офицеров прибыли в дом, где Фицджеральд лежал с горячкой, чтобы арестовать его. Услышав шум на лестнице, лорд вскочил с постели, заколол одного офицера и смертельно ранил другого. Его удалось связать, только ранив в плечо. Через несколько дней он умер. Правительство объявило о конфискации его имущества за государственную измену.

Вдова Фицджеральда, принимавшая активное участие в антиправительственной деятельности, не дожидаясь его кончины, успела выехать на континент, где вступила в новый брак с американским консулом в Гамбурге.

Отрывок, характеризующий Фицджеральд, Эдвард (лорд)

В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».