Фролов, Борис Андреевич

Борис Андреевич Фролов
Дата рождения	20 июня 1900(1900-06-20)
Место рождения	город Бахмут, Донецкая область
Дата смерти	1 апреля 1994(1994-04-01) (93 года)
Место смерти	Москва, Россия
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	Артиллерия
Годы службы	1919 — 1957 годы
Звание
Командовал	1163-й пушечно-артиллерийский полк 45-я пушечная артиллерийская бригада 26-я артиллерийская дивизия 1-й артиллерийский корпус прорыва
Сражения/войны	Гражданская война в России Советско-польская война Великая Отечественная война
Награды и премии

Борис Андреевич Фролов (20 июня 1900 года, город Бахмут, Донецкая область — 1 апреля 1994 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-майор артиллерии (01.07.1944).

Начальная биография

Борис Андреевич Фролов родился 20 июня 1900 года в городе Бахмут, Донецкой области.

Военная служба

Гражданская война

В мае 1919 года был призван в ряды РККА и направлен красноармейцем сначала в 1-й запасной стрелковый батальон, а затем в 19-й и 161-й стрелковые полки. В декабре того же года был назначен на должность ответственного организатора команды связи 500-го стрелкового полка (56-я стрелковая дивизия, 7-я армия, Северный фронт), в составе которой принимал участие в боевых действиях против войск под командованием генерала Н. Н. Юденича под Петроградом в районе Ямбурга.

В марте 1920 года Фролов был назначен на должность секретаря военного комиссара 167-й бригады (57-я стрелковая дивизия, 16-я армия и Мозырская группа войск, Западный фронт), после чего во время советско-польской войны принимал участие в боевых действиях в районах Мозыря, Овруча, Речицы, Брест-Литовска и на реках Западный Буг и Висла.

Межвоенное время

В сентябре 1920 года был направлен на учёбу на курсы тяжёлой артиллерии, дислоцированные в Детском Селе, после окончания которых в апреле 1922 года был направлен на артиллерийское отделение Объединённой военной школы имени ВЦИК, после окончания которого с сентября 1924 года служил в 18-м артиллерийском полку на должностях командира взвода и помощника командира батареи.

В сентябре 1926 года Фролов был направлен на учёбу в Военно-техническую академию имени Ф. Э. Дзержинского, после окончания которой в июле 1927 года был назначен на должность помощника командира батареи лёгкого артиллерийского полка 29-й стрелковой дивизии, в октябре — на должность командира батареи 85-го Акмолинского стрелкового полка, а в ноябре 1931 года — на должность помощника начальника штаба 64-го артиллерийского полка.

В 1933 году был направлен на учёбу в Артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского, после окончания которой в мае 1937 года был назначен на должность начальника военного склада № 29, в августе 1939 года — на должность заместителя начальника 9-го отдела Артиллерийского управления РККА, а в июле 1940 года — на должность начальника 5-го отдела Управления вооружения наземной артиллерии Главного артиллерийского управления РККА.

Великая Отечественная война

С началом войны Фролов находился на прежней должности.

В 1942 году был назначен на должность старшего инспектора Главного артиллерийского управления, затем в конце года — на должность командира 1163-го пушечно-артиллерийского полка, а в январе 1943 года — на должность командира 45-й пушечной артиллерийской бригады.

После окончания ускоренного курса Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова в 1944 году был назначен на должность командира 26-й артиллерийской дивизии, которая принимала участие в боевых действиях в ходе Проскуровско-Черновицкой, Львовско-Сандомирской, Висло-Одерской, Сандомирско-Силезской и Нижнесилезской наступательных операций.

В марте 1945 года был назначен на должность командира 1-го артиллерийского корпуса прорыва, который до конца войны находился в резерве Ставки Верховного Главнокомандования, не принимая участия в боевых действиях.

За время войны Фролов был семь раз упомянут в благодарственных в приказах Верховного Главнокомандующего

Послевоенная карьера

После окончания войны Фролов продолжил командовать корпусом, находившимся в составе Ленинградского и Прибалтийского военных округов.

В августе 1946 года был назначен на должность старшего преподавателя тактики артиллерии, а затем кафедры тактики высших соединений Артиллерийской академии имени Ф. Э. Дзержинского, в январе 1947 года — на должность начальника 4-го отдела Управления ВУЗов Министерства обороны СССР, в мае 1952 года — на должность военного советника по вузам Болгарской народной армии, в апреле 1955 года — на должность начальника 1-го отдела 10-го управления Генерального штаба ВС СССР, а в мае 1956 года — на должность начальника отдела по подготовке офицерских кадров в вузах СССР и странах народной демократии Штаба Объединённых вооружённых сил государств-участников Варшавского Договора и 10-го управления Генштаба.

Генерал-майор артиллерии Борис Андреевич Фролов в июне 1957 года вышел в отставку. Умер 1 апреля 1994 года в Москве.

Награды

• Орден Ленина (21.02.1945);
• Два ордена Красного Знамени (03.11.1944, 1948);
• Орден Суворова 2 степени (25.09.1944);
• Орден Кутузова 2 степени (31.05.1945);
• Орден Отечественной войны 1 степени (06.04.1985);
• Орден Красной Звезды (17.09.1943);
• Орден «Знак Почёта» (1940);
• Медали.

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 2. — С. 295—296. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Фролов, Борис Андреевич

Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.