Хам

Хам (ивр. ‏חָם‏‎, греч. Χαμ, Cham, араб. حام‎, xam, «горячий») — библейский персонаж, переживший Всемирный потоп, один из трёх сыновей Ноя, брат Иафета и Сима (Быт. 5:32; 6:10), легендарный прародитель африканских народов, давший начало понятию «хамства», которое означает пре­небре­жи­тель­ное отношение к культурным запретам.

Биография

Родился за 100 лет до Всемирного Потопа, от которого он вместе с женой, отцом и братьями спасся в ковчеге (Быт. 7:13). Как и все выжившие, Хам ступил на землю в Араратских горах (Быт. 8:4) и жил в земле Сеннаар. По одной из версий, видимо после ссоры с отцом, Хам поселился в Египте, поскольку тот в Псалмах именуется землёй Хама (Пс. 104:23; 105:22). </div></blockquote>

Грех

Согласно Библии Хам повёл себя постыдным образом во время опьянения своего отца Ноя. Он увидел и рассказал братьям про наготу отца своего (Быт. 9:22). Обычно это место трактуется как насмешка и неуважение к отцу, что в дальнейшем вошло в содержание термина хамство.

Следует указать, что нет ничего, что бы указывало на то, что это место нужно понимать как описание инцеста. «Увидеть наготу» или «открыть наготу» не обязательно связано с сексуальной сферой. Ной сам открывает свою наготу (обнажается), а не Хам открывает его наготу. Достаточно прочитать это выражение («увидел наготу») в контексте, чтобы понять, что речь идёт просто об обнажённом отце: «Сим же и Иафет взяли одежду и, положив её на плечи свои, пошли задом и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они не видали наготы отца своего» (Быт. 9:23). В соответствии с представлениями древних, взирая на гениталии обнажённого отца, Хам тем самым перенимал его власть, как бы отбирал его потенцию. Если бы речь шла об инцесте, ему нечем было бы хвастать перед братьями. Необходимо учитывать также, что в ветхозаветном обществе и других древних культурах почитание родителей было обязательным, а нагота считалась постыдной.

За грех Хама расплачиваться пришлось его сыну Ханаану, которого Ной проклял, пророча ему рабское существование:

Проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих (Быт. 9:25)

Косвенным подтверждением того, что проклятие Ноя распространялось не на всех потомков Хама, а лишь на Ханаана, является и пророчество пророка Исайи о Египте. Библия называет египтян потомками Мицраима, сына Хама.

И Господь явит Себя в Египте; и Египтяне в тот день познают Господа и принесут жертвы и дары, и дадут обеты Господу, и исполнят. И поразит Господь Египет; поразит и исцелит их; они обратятся к Господу, и Он услышит их, и исцелит их. В тот день Израиль будет третьим с Египтом и Ассириею; благословение будет посреди земли, которую благословит Господь Саваоф, говоря: благословен народ Мой — Египтяне, и дело рук Моих — Ассирияне, и наследие Моё — Израиль (Ис. 19:21-25)

Потомки

Согласно Библии сыновьями Хама были Хуш, Мицраим, Фут и Ханаан (Быт. 10:6). Иосиф Флавий полагает, что за именем Хуш скрываются эфиопы, Мицраим — египтяне , Фут — ливийцы (мавры), а Ханаан — ханаанцы. Таким образом, трое из четырёх сыновей Хама оказались прародителями африканских народов, что дало основания в XIX веке обозначить малоизученные языки народов Африки как хамитские.

В XVII веке появилась гипотеза, возводящая происхождение негров к Хаму, что было оправданием расизма и обращения негров в рабство..

Родословная Хама и его потомков

Род Хама

Согласно ветхозаветным преданиям, у Хама после Потопа было четверо сыновей (Быт. 10:6—20).

• Хуш: (эфиопы, кушиты, возможно, химьяриты и сабеи)
• Мицраим: копты
• Фут: берберы
• Ханаан: доеврейское население Палестины

Потомки Хуша

Согласно Книге Бытия, Хуш был первым сыном Хама и имел шестерых сыновей. Сыны Хуша: Сева, Хавила, Савта, Раама, Савтеха и Нимрод.

Потомки Мицраима

Семь сыновей Мицраима: Лудим, Анамим, Легавим, Нафтухим, Патрусим, Каслухим и Кафторим.

Потомки Фута

В Библии нет упоминания имён сынов Фута.

Потомки Ханаана

Согласно Книге Бытия, у Ханаана было одиннадцать сыновей: Сидон, Хет, Иевусей, Аморрей, Гергесей, Евей, Аркей, Синей, Арвадей, Цемарей и Химафей.

Образ Хама в кино

• Ной / Noah (2014; США) режиссёр Даррен Аронофски, в роли Хама Нолан Гросс (в детстве), Логан Лерман (в молодости).

Источники

• Библия
• [www.krotov.info/library/bible/comm3/vz_apokr1.htm Книга Юбилеев]
• [web.archive.org/web/20131010072446/www.mystudies.narod.ru/library/nochrist/flavius/aj/book01/06.htm Иосиф Флавий. Иудейские древности. Книга 1, гл. 6]
• Полный Православный Богословскій энциклопедическій словарь, въ двухъ томахъ, Санктъ-Петербургъ, Издательство П. П. Сойкина, 1913.

Отрывок, характеризующий Хам

Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.