Хасавюртовский округ
Поделись знанием:
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
|
Хасавюртовский округ
|
Хасавюртовский округ — административно-территориальная единица Терской области Российской империи, а затем Дагестанской АССР в составе РСФСР, существовавшая в 1869—1928 годах. Административный центр — слобода Хасав-Юрт.
Содержание
Географическое положение
Располагался на востоке области, охватываю территорию Кумыкской плоскости, хребет Салатау, верховье и среднее течение рек Акташ, Ямансу и Ярык-су.
Включал исторические области: Кумыкия, Аух и Салатавия.
Границы: на северо-западе и севере по реке Терек с Кизлярским округом, на востоке и юге по реке Сулак, хребтам Салатау и Андийский с Дагестанской областью, на западе по реке Аксай с Грозненским округом.
История
Образован 30 декабря 1869 года путём реорганизации бывшего Кумыкского округа Терской области.
С конца 90-х годов XIX века плоскостная часть округа становится территорией колонизации и хозяйственного освоения переселенцев из центральных губерний империи. В этот период было образовано множество русских, украинских, немецких, молдавских сел, колоний, хуторов и экономий (см. Немецкие колонии в Дагестане, Терские меннонитские колонии, Населенные пункты, основанные русскими на территории Дагестана)
С 1918 по 1921 год в составе Терского края.
Декретом ВЦИК от 20.01.1921 года округ передан в состав Дагестанской АССР.
По проекту нового районирования от 22.11.1928 г. утвержденного 4-й сессией ЦИК ДАССР, округ упразднен, а его территория разделена на Хасавюртовский и Бабаюртовский кантоны и Казбековский подкантон.
Население
По переписи 1897 года население округа составляло 70 800 человек (7,6 % всего населения области). По национальному составу:
- кумыки — 26108 чел. (36,9 %)
- чеченцы — 18127 чел. (25,6 %)
- аварцы — 13683 тыс. (19,3 %)
- ногайцы — 4000 тыс. (5,6 %)
- русские — 3188 чел. (4,5 %)
- евреи — 1738 чел. (2,5 %)
- татары −1306 чел. (1,8 %)
- украинцы — 1284 чел. (1,8 %)
- прочие 1366 чел. (1,9 %)[1]
Административное деление
В административном отношении делился на 4 участка. В 1874 году включал следующие населенные пункты:
- 1-й участок (Андреевский): Кандаур, Андреево, Карлан, Бамат-юрт, Казьма, Муцал-аул, Байрам-аул, Бота-юрт, Умаш-аул, Генже-аул, Бамат-бек-юрт, Бавтугай, Темир-аул, Лак-Лак-юрт, Костек, Кази-юрт, Хамза-юрт, Камбулат;
- 2-й участок (Аксаевский): Акбулат-юрт, Хамамат-юрт, Хамау-юрт, Аксай, Чанка-юрт, Адиль-юрт, Осман-юрт, Боташ-юрт, Мажагат-юрт, Аджи-юрт, Казак-Мурза-юрт;
- 3-й участок (Ногайский): № 1 Куб-аул, № 2 Куб-аул, № 3 Куб-аул, № 4 Куб-аул, Куб Томаза тюбе, Куб-Бакиль, Туима-Куб, Магометов мост, Кочелай-вутан;
- 4-й участок (Салатавский): Буртунай, Гуни, Дылым, Черкей, Гертмели, Зубутль, Иха, Хубар, Коз-тала, Инчхе, Миатли, Зурама-кенд, Алмак, Кишень-аул, Баной-аул, Ярыксу-Аух, Алты-Мурза, Юрта-Аух, Акташ-Аух.
В 1914 г. округ включал в себя:
- 1-й участок:
- с. Андреево при нем селение Карлан-Юрт, п. Ивановский, хутора: Гофнунгсфельд, Шулякевича, Аджаматова, Волчанова, Шеллера, Черкаса, Борисенко, Семирода, Умаева;
- с. Байрам-Аул при нем селения: Муцал-Аул и Генже-Аул, хутора: Покровский, Екатеринославский, Хункерова;
- с. Бата-Юрт при нем селения: Умаш-Аул, Кандаур-Аул, Бамат-Бек-Юрт, хутора: Омар-Отар, Габиев, Яракай-Тюбе (он же Мариенфельд), З.А. Уцмиев, Т.А. Уцмиев, Родники (Х.А.Уцмиев), Блазомирского, Махно, Герлеук, Казак-Мирза-Юрт, Клычева, Бамат-Аджиева, Зарият Ильясовой, Э.Артеса, Ф.Целлера;
- с. Ново-Владимировка при нем хутора: Татьяновка, Яковчикова, Шисс, Абдуллы, Ильясова, Измайловка, Тутлар, Куру, Кандауровка 1-я, Кандауровка 2-я, Абдурашитова, Романовка, Салих-Умар-Аджиева, Немченко, Салибиева, Клычева, Бал-юрт, Зарияткин;
- с. Темир-Аул при нем селение Бавтугай, хутора: Князей Айдемировых, Гок-Су, Гуляевский;
- с. Костек при нем селения Казьма-Аул и Лак-Лак-Юрт, хутора: Гоголатау, Шихау, Ананьева, Евтушенко, Садового, Клюндта, Черкесова, Джамболатова, А. Месяцева, П. Месяцева, Шпренгеля, Токаева, Салимгереева, Хамзаева, Алибекова, Эркечева, Измаилова, Гаврилова, А. Хамзаева;
- с. Кази-Юрт при нем селение Хамза-Юрт, хутора: Нейгофнунг, Фридгейм, Кронсфельд, Михайловский, Камболат, Валендера, Ищенко, Яковенко, Сохачевского, Тутушева, Малыхина, Новый Костек;
- с. Николаевка при нем селения: Вандерлоо, Харч, Тальма, Константиновка, Сулак, Александровка, Марьяновка, Рорбах, Мидельбург, Претория, Остгейм, Тарановка, Камышлак, Сулакский рыбный промысел;
- Тамаза-куб: Када-аул, Карасакал-аул, Шихали-аул, Айдакай-аул;
- Талма-куб: Ялангач-коль-аул, Уразгул-аул, Алаш-аул, Караяр-аул, Абажай-аул, Джакав-Аджи-аул, Борла-аул;
- Бакиль-куб: Борчу-аул, Тахсанка-аул, Баяв-Аджи-аул, Чиживут-аул, Залка-аул, Эсивакай-аул; хутора: Шенфельд, Большая Шава, Малая Шава, Аджаматова, Ремпеля, Кривенко, Середы, Болдырева, братьев Тушмановых;
- 2-й участок:
- с. Мужекай при нем селения: Ялан-Гечу, Кутан-аул, Геме-Тюбе; хутора: Ново-Гупаловка, Каплановой, А.Капланова, Полтавский, Кротенко, Пензулаева, Нестерова, Х.Якобсфельд, Фризен, Кача, Гепера, Нейфельда, Гофмана, Остраковка, Богуславский, Тевс, Кониной, Шульц, Дик, Заверщинского, П. Мантлера, Г. Мантлера, Левенс, Дридгера, Мазаева, Эйгенгейм, Аджаматова, М. Дибирова, С. Дибирова, Мантлер;
- с. Магометов-Мост при нем селение - Кара-Тюбе, хутора: Капланова, Тутушева, Тагирова, Магоматова, Савченко, Евтушенко, Аджиева;
- с. Романовское при нем колония Эбенфельд, хутора: Новый Хасанай, Старый Хасанай, Дик;
Напишите отзыв о статье "Хасавюртовский округ"
Примечания
- ↑ [demoscope.ru/weekly/ssp/emp_lan_97_uezd.php?reg=518 Первая всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г. Хасавюртовский округ]
Литература
- Терская область. Список населенных мест по сведениям 1874 года. Тифлис. 1878
- Краткая историческая справка об административном делении Чечено-Ингушской АССР (1785—1946 гг.). ЦГА ЧИАССР Грозный
- Первая всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г. т.68 Терская область. 1905 г.
Ссылки
- Хасав-Юртовский округ // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Хасавюртовский округ
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
