Хогстратен, Самюэл ван

Самюэл ван Хогстратен

Хогстратен (Хоогстратен), Самюэл Диркс ван (нидерл. Samuel Dirksz van Hoogstraten; 2 августа 1627, Дордрехт — 19 октября 1678, там же) — голландский живописец, график, литератор и теоретик искусства.

Биография

Хогстратен был старшим из семерых детей в семье. Первые уроки живописи получил у отца. Когда Дирк ван Хогстратен умер в 1640 г., Самюэл переехал из Дордрехта в Амстердам, где к 1642 г. стал учеником Рембрандта. Под руководством учителя Самюэл писал библейские и жанровые сцены, портреты и натюрморты в рембрандтовском стиле; ряд работ Хогстратена близок к манере Питера де Хоха и Габриеля Метсю; на более поздних сказалась манера Яна ван Баана. Помимо Рембрандта, Самюэл учился у Хиеронимуса Вирикса.

В одно время с Самюэлом в мастерской Рембрандта учился и Карел Фабрициус, благодаря общению с которым Хогстратен увлёкся перспективой и эффектами обмана зрения. В этой области он впоследствии прославился. Знаменитой стала его «перспективная коробочка», внутри которой можно через смотровое отверстие увидеть миниатюрное изображение интерьера типичного голландского дома (ок. 1655—1660). Да и традиционные живописные произведения, например, «Вид вдоль коридора», часто построены на эффектах, создаваемых перспективой.

Вскоре художник стал мастером и начал самостоятельную творческую деятельность как портретист. В 1648 году он возвращается в Дордрехт, но ненадолго: в 1651 году Самюэл отправляется в путешествие по Европе. Посетив в 1651-1653 гг. Вену (где он некоторое время провёл при королевском дворе и где написал вид Бургплаца, открывающийся со Швайцергофа) и Рим, художник познакомился с искусством Возрождения и с тем, как в нём используются пространственные иллюзии. В Риме Хогстратен под прозвищем «Батавьер» вступил в своего рода клуб фламандских и голландских художников «Шильдерсбент». В двадцать четыре года Самюэл удостоился награждения императорским медальоном и золотой цепью от императора Священной Римской империи Фердинанда III.

По возвращении на родину художник в 1656 году женился и был назначен директором монетного двора. В 1662—1666 гг. состоялось путешествие в Лондон. Прожив ещё несколько лет в Гааге, Хогстратен в 1673 г. окончательно осел в Дордрехте.

При жизни Хогстратен получил признание как живописец, график, гравёр (примером может служить автопортрет, гравированный Самюэлом в возрасте пятидесяти лет), писатель, поэт и учёный. В своём городе он считался одним из самых почётных граждан. Диапазон жанров, в которых проявил себя живописец, чрезвычайно широк: портреты, пейзажи, жанровые и исторические сцены, анималистические произведения, натюрморты. В разные периоды творчества художник подражал разным стилям. Портрет, датированный 1645 г., вызывает в памяти картины Рембрандта; в этом ключе творчество Хогстратена двигалось приблизительно до 1653 г., когда появился его знаменитый «Еврей, выглядывающий из окна» — полотно, выписанное настолько скрупулёзно, что изображение кажется предметным. «Вид внутреннего двора в венском Гофбурге» — свидетельство его мастерства в изображении архитектуры (причём художник, увлекавшийся техническими новшествами, такими как камера-обскура и телескоп, применял их в своей работе), а «Дама, читающая письмо во время прогулки во дворе» и «Больная и медик» — образцы в духе де Хоха. Одно из поздних его произведений, датируемое 1670 годом, — портрет живописца Матейса ван ден Броука. Всего художник оставил немного картин, что скорее всего объясняется его разносторонностью и многогранностью интересов.

Много времени Хогстратен уделял литературным занятиям. Главное его произведение этого рода — изданный в Роттердаме трактат «Введение в искусство живописи» (1678), который по объёму и широте охвата выдвигает автора в первые ряды теоретиков искусства XVII в. Много внимания в этом труде уделено Рембрандту; мы обязаны художнику тем, что до нас дошли некоторые высказывания и эстетические взгляды его учителя. Хогстратен написал также ряд сонетов и трагедию

Из учеников самого Хогстратена известность получили Арт де Гельдер и Арнольд Хоубракен.

Литература

• А. Плюшар. Энциклопедический лексикон, том 8. — Типография А. Плюшара; С.-П., 1837 — с. 259 (Ванъ-Гогстратенъ, Самуилъ).

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Хогстратен, Самюэл ван
• Гогстратен, Самюэль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.artcyclopedia.com/artists/hoogstraten_samuel_van.html Samuel van Hoogstraten Online]
• [museums.in.ua/author/Hogstraten_Samyuel_Dirks_van Хогстратен в музее им. И. Бокшая]

Отрывок, характеризующий Хогстратен, Самюэл ван

– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.