Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Покровке

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Церковь Успения на Покровке»)
Перейти к: навигация, поиск
Православный храм
Церковь Успения Пресвятой Богородицы
на Покровке

Успенский храм. Литография О.Кадоля 1825 года.
Страна Россия
Город Москва
Конфессия Православие
Епархия Московская
Архитектурный стиль Московское барокко
Дата основания XVI
Строительство 16961699 годы
Состояние разрушена в 1936 году
Координаты: 55°45′32″ с. ш. 37°38′28″ в. д. / 55.75889° с. ш. 37.64111° в. д. / 55.75889; 37.64111 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.75889&mlon=37.64111&zoom=16 (O)] (Я)

Церковь Успе́ния Пресвято́й Богоро́дицы на Покро́вке (в Котельниках) — приходская церковь в Белом городе Москвы, на Покровке, один из ярчайших памятников «нарышкинского барокко». Зодчим называют[1] Петра Потапова, чьё имя приводится также в связи с перестройкой стилистически близкого к храму Новодевичьего монастыря. Разрушена в 1936 году.





О храме

….В юности я впервые приехал в Москву, и нечаянно набрел на церковь Успения на Покровке. Я ничего не знал о ней раньше. Встреча с ней меня ошеломила. Передо мной вздымалось застывшее облако бело-красных кружев. Не было «архитектурных масс». Её лёгкость была такова, что вся она казалась воплощением неведомой идеи, мечтой о чём-то неслыханно прекрасном. Её нельзя себе представить по сохранившимся фотографиям и рисункам, её надо было видеть в окружении низких обыденных зданий. Я жил под впечатлением этой встречи и позже стал заниматься древнерусской культурой именно под влиянием толчка, полученным мной тогда. . Д. С. Лихачёв[2]

Это была и любимая московская церковь Ф. М. Достоевского. Его жена вспоминала, что, бывая в Москве, он возил её, «коренную петербуржку», посмотреть на эту церковь, потому что чрезвычайно ценил её архитектуру. И бывая в Москве один, Достоевский всегда ехал на Покровку помолиться в Успенской церкви и полюбоваться на неё. Он заранее останавливал извозчика и шел к ней пешком, чтобы по пути рассмотреть храм во всей красе. А бывал он в этих краях и потому, что в Старосадском переулке[3] жила его любимая тетка и крёстная А. Куманина, которую он часто навещал. Отношения с Москвой у Достоевского были глубокие и личные: величайший гений России родился в ней, впитал здесь «русский дух» и отсюда переносил церковное и национальное начало в свои произведения. Москва для него была городом церквей и колокольного звона. А Успенская церковь была истинным, национальным символом Москвы.[4]

История

История местности

В районе Покровки — одной из старейших улиц Москвы и современного Потаповского переулка издревле находилась дворцовая слобода московских котельников. Её не надо путать с Таганкой, где была другая Котельническая Слобода. Мастера Покровской Котельной Слободы делали кухонные котлы всех фасонов и размеров, горшки, чугунки и прочую металлическую посуду для государева двора. Котельники, жившие слободой по левой стороне Покровки, и построили себе приходскую Успенскую церковь.

При первых Романовых Покровка стала главной государевой дорогой в царские загородные резиденции — Измайлово и Рубцово-Покровское. Здесь начали селиться знатные люди и зажиточные купцы — новые прихожане Успенской церкви. Одним из них был купец-гость Иван Сверчков, имевший собственные палаты в Малом Успенском переулке (ныне Сверчков переулок). Прозвище «гость» имело очень древние московские корни: так называли верхушку торгового сословия — богатейших купцов, занимавшихся иностранной и крупной оптовой торговлей.

Строительство храма

Деревянная церковь известна с 1511 года. По ней прилегающие переулки были названы Большим и Малым Успенским (в наше время соответственно Потаповский и Сверчков).

И только в 1656 году котельники выстроили себе каменную Успенскую церковь, что свидетельствовало об их большом материальном достатке.

В 16961699 годы на средства московского купца И. М. Сверчкова мастером Петром Потаповым была выстроена новая церковь.

Нижняя церковь, как видно на имеющейся в ней надписи, построена в 1696 году, а верхняя, как видно из надписи на свитке при входе в неё, с западной стороны, на колонне: «Лета 7214 (1696) октября 25 дня. Дела рук человеческих делал именем Петрушка Потапов».[5]

Архитектура храма

Здание было одним из самых значительных и оригинальных по своим художественным достоинствам и характеру композиционного решения сооружений в стиле московского барокко.

Церковь была поднята на высоком подклете и окружена открытой галереей-папертью на аркаде. Успенская церковь состояла из собственно храма и пониженных симметричных объёмов апсиды и притвора.

Храм представлял собой восьмерик на двухсветном четверике, завершённый главой на гранёном барабане, апсида и притвор — низкие односветные четверики, несущие световые восьмерики с главками на барабанах.

Стремление зодчего придать необычной для русской архитектуры постройке черты традиционности проявилось в размещении на углах четверика храма 4 дополнительных малых главок, образующих вместе с завершением восьмерика образ более привычного пятиглавия, а также в сооружении с западной стороны паперти высокой трехъярусной шатровой колокольни. По сторонам колокольни располагались 2 широкие лестницы: северная была обращена к палатам Сверчкова, южная выходила на красную линию улицы Покровки.

Насыщенный белокаменный декор здания, выполненный с применением почти всех наиболее часто встречающихся приёмов и форм московского барокко (гребни над восьмериками приделов, пучки угловых колонок, обрамления окон и дверных проёмов с фигурными навершиями), дополняли ризалиты с декоративными балкончиками, размещённые по сторонам восьмерика, и невысокие шатры с главками, поставленные в основании центрального шатра колокольни.

Русский зодчий Василий Баженов считал Успенскую церковь одним из красивейших зданий в Москве и «ярко национальным» творением. Архитектор сравнивал её и с Храмом Климента Римского в Замоскворечье и Храмом Василия Блаженного. Но говорил, что церковь Успения «больше обольстит имущего вкус, ибо созиждена по единому благоволению строителя», отмечая тем необыкновенную целостность и многосложность её облика.

Восхищался Успенской церковью и прославленный Франческо Растрелли. По мнению специалистов она вдохновила его на создание Смольного собора в Петербурге, «наиболее русского» из всех произведений Растрелли, по выражению И. Э. Грабаря.
Вадим Кожинов написал об этом, что уроженец Парижа архитектор Растрелли был «рожден» в Москве.

Даже Наполеон был восхищён этой церковью. Сохранилась легенда, что он распорядился поставить особый караул охранять её от пожара и мародеров. Храм от пожара 1812 года не пострадал. А другая легенда сообщает, что будто бы Наполеон собирался церковь распилить на большие куски и перенести в Париж.

Фотографии храма

Советский период

По инициативе Наркома просвещения Луначарского в 1922 году Большой Успенский переулок был назван Потаповским в честь крепостного мастера, построившего церковь. Малый Успенский — Сверчковым в честь купца Ивана Сверчкова, на средства которого был построен храм. Луначарский использовал свой авторитет и власть, чтобы сохранить храм.

Однако 28 ноября 1935 года Моссовет под председательством Н. А. Булганина постановил: «Имея в виду острую необходимость в расширении проезда по ул. Покровке, церковь так называемую Успения по Покровке закрыть, а по закрытии снести».
Архитекторы-реставраторы, среди которых был П. Д. Барановский, пытались защитить храм. Перед сносом реставраторы-энтузиасты получили разрешение сделать обмеры и снять образцы резных белокаменных деталей.

Зимой 1936 года Успенскую церковь снесли до основания. На её месте находится сквер на углу Покровки и Потаповского переулка. Долгое время там была пивная, а потом летнее кафе от соседнего через дорогу ресторана. В XXI веке в бывшем доме причта находилась кофейня Starbucks, с 2014 года — грузинский ресторан «Саперави», в помещении которого открыт на обозрение единственный сохранившийся фрагмент стены уничтоженной церкви, примыкавшей к дому причта. Сохранённые элементы декора открыты для обозрения на территории Донского монастыря.

Современное состояние

04.10.16 открыт сайт Инициативы воссоздания храма: 8echudo.ru/

Сохранённые фрагменты храма

1. Два резных наличника и портал были сохранены и вмурованы в северную стену ограды Донского монастыря, когда в монастыре был устроен филиал Музея истории русской архитектуры имени Щусева.

2. Верхний иконостас 1706 года реставраторы перенесли в Новодевичий монастырь, где из его фрагментов был составлен иконостас и киоты в церкви Успения. Несколько икон попали в собрание ГИМа.

3. В 2004 году во время ремонта дома причта была найдена стена колокольни церкви Успения с фрагментами кирпичного и резного белокаменного декора. Новое поколение реставраторов добилось сохранения этих элементов, постановку их под охрану государства и реставрации.

См. также

Напишите отзыв о статье "Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Покровке"

Примечания

  1. [nplit.ru/books/item/f00/s00/z0000047/st006.shtml Тайна географических названий (Сергеев И.В.)]
  2. [grani.agni-age.net/edu/likhachev15.htm Д. С. Лихачёв ПИСЬМА К МОЛОДЫМ ЧИТАТЕЛЯМ]
  3. [www.proza.ru/2009/10/13/35 Алексей Михеев. Москва Достоевского]
  4. [www.pravoslavie.ru/jurnal/573.htm Елена Лебедева. Церковь Успения Божией Матери на Покровке]
  5. [www.outdoors.ru/book/msk/msk36.php И. К. Кондратьев. Седая старина Москвы. ЦЕРКВИ В БЕЛОМ ГОРОДЕ]

Литература

  • Паламарчук П. Г. — Сорок сороков. Т. 2: Москва в границах Садового кольца. М., 2004, 744 с, 16 л. илл. (ISBN: 5-7119-0013-7 (т.2))(ISBN: 5-212-00500-0)
  • Памятники архитектуры Москвы. Белый город. М.: Искусство, 1989, 380 с, илл. (ББК: 85.113(22)1)

Ссылки

  • [www.pravoslavie.ru/jurnal/573.htm Храм Успения на Покровке на pravoslavie.ru]
  • [www.temples.ru/items_photo.php?Items=%D6%E5%F0%EA%EE%E2%FC%20%D3%F1%EF%E5%ED%E8%FF%20%CF%F0%E5%F1%E2%FF%F2%EE%E9%20%C1%EE%E3%EE%F0%EE%E4%E8%F6%FB%20%ED%E0%20%CF%EE%EA%F0%EE%E2%EA%E5. Храм Успения на Покровке на temples.ru]
  • [community.livejournal.com/ivanovska_gorka/312579.html Документальный фильм "Храм Успения на Покровке", из цикла передач "Прогулки по Москве", т/к "Союз", 30/08/2008]
  • [www.archnadzor.ru/?p=777 Архнадзор. Успение на Покровке]
  • [www.rusk.ru/monitoring_smi/2004/09/24/cerkov_uspeniya_na_pokrovke_snesena_ne_do_konca/ Сохранившийся фрагмент галереи в доме причта на rusk.ru]
  • [web.archive.org/web/20010219070717/pokrovka.narod.ru/OH/C/UspPokrC/Ug036.htm Храм Успения на Покровке на pokrovka.narod.ru]
  • [samlib.ru/e/erde_a_l/pokrovka2.shtml Анна Эрде. Покровка. Утрата. Они стояли рядом.]
  • [rutube.ru/tracks/879556.html?v=3fa3a74a4d9e38fa47d5e4995bb068a0 видео]
  • [www.pravoslavie.ru/news/040920164823.htm Спасены уникальные фрагменты церкви Успения на Покровке]
  • [archive.is/20121202005310/community.livejournal.com/ivanovska_gorka/tag/%D1%86.%D0%A3%D1%81%D0%BF%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8F%20%D0%91%D0%BE%D0%B3%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B4%D0%B8%D1%86%D1%8B%20%D0%BD%D0%B0%20%D0%9F%D0%BE%D0%BA%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BA%D0%B5 Собранные материалы в сообществе Ивановская горка]
  • [rus-sky.com/history/library/plat4-1/xx_186.html Платонов О.A. История русского народа в XX веке. Том 1]
  • [www.adresaspb.ru/arch/adresa_18-19/18_028/18_28.htm АНДРЕЕВСКАЯ ЦЕРКОВЬ (КИЕВ)]
  • [www.outdoors.ru/book/msk/msk36.php И. К. Кондратьев. Седая старина Москвы. ЦЕРКВИ В БЕЛОМ ГОРОДЕ]
  • [www.asm.rusk.ru/05/asm4/asm4_2.htm В. А. Соловьев. На старой Покровке]
  • [www.temples.ru/show_picture.php?PictureID=434 Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Покровке. Фотографии фрагментов в Донском монастыре]
  • [www.valeryshiryaev.ru/blog/index.php?id=36 Потаповский переулок в истории отечественных расстрелов. Сайт Валерия Ширяева]
  • [www.moskvam.ru/2003/11/ponomareva.htm Галина Пономарева. С окнами на Божедомку]
  • [www.russiancity.ru/dbooks/d04.htm А. А. Формозов. Роль Н. Н. Воронина в защите памятников культуры России]
  • [fotki.yandex.ru/users/serstep57/view/185576/?page=0 Чертёж северного фасада]

Отрывок, характеризующий Церковь Успения Пресвятой Богородицы на Покровке

– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.