Тейлор, Циклон

Фредерик Тейлор
Позиция	нападающий
Хват	левый или правый
Прозвище	Циклон
Гражданство	Канада Канада
Родился	Тара, Онтарио, Канада
В зале славы с 1947 года
Игровая карьера
1901—1904 ХК «Листауэл» 1905—1906 Портидж-ла-Прери 1906—1907 «Портидж Лейкс» 1907—1909 «Оттава Сенаторз» 1908 «Питтсбург Профешнелз» 1909—1911 «Ренфру Кримери Кингз» 1912—1921 «Ванкувер Миллионерз» 1922 «Ванкувер Марунз»

Фредерик Веллингтон (Циклон) Тейлор (англ. Frederick Wellngton 'Cyclone' Taylor; 23 июня 1884 или 1885, Тара, Онтарио — 9 июня 1979, Ванкувер) — канадский хоккеист начала XX века, выступавший на позициях защитника и нападающего. Обладатель Кубка Стэнли с клубами «Оттава Сенаторз» и «Ванкувер Миллионерз», игрок сборных звёзд НХА и PCHA, член Зала хоккейной славы с 1947 года.

Биография

Детство и начало игровой карьеры

Фред Тейлор родился в 1885 году (или в 1884 году) в небольшой общине Тара, входившей в состав муниципалитета Арран-Элдерсли (провинция Онтарио). Его отец Арчи был коммивояжёром, продававшим сельскохозяйственное оборудование, а мать Мэри, набожная методистка, занималась домом и детьми; и Арчи, и Мэри были потомками иммигрантов из Шотландии. Когда Фреду было шесть лет, семья перебралась в соседний Листауэл. Именно в этом городке, в окружении открытых ледовых катков, он увлёкся коньками, а затем и хоккеем. Среди его увлечений в этот период были также лакросс и футбол.

Тейлор выступал за различные молодёжные хоккейные клубы Листауэла до 1904 года, и к совершеннолетию приобрёл в родном городе такую известность, что борьба местных команд за права на него вынудила молодого игрока полностью пропустить сезон 1904/1905 года. После этого он покинул Листауэл и присоединился ко взрослой любительской команде города Портидж-ла-Прери, выступавшей в Манитобской хоккейной лиге. Однако борьба за него продолжалась и на новом месте, и всего после четырёх игр за Портидж-ла-Прери Тейлор перешёл в профессиональный клуб «Портидж Лейк», представлявший мичиганский город Хотон в Международной профессиональной хоккейной лиге. Там Тейлор, успевший заработать прозвище «Листауэлское чудо», за шесть остававшихся до конца сезона матчей провёл 11 шайб, попав в состав символической сборной лиги, а в следующем сезоне стал одним из главных факторов в победе «Портидж Лейк» в чемпионате МПХЛ.

Оттава и НХА

Чемпионский сезон «Портидж Лейк», однако, оказался и последним в истории МПХЛ, распущенной из-за финансовых трудностей. Покинув Хотон, Тейлор в 1907 году присоединился к команде Восточноканадской хоккейной ассоциации «Оттава Сенаторз», за которую отыграл два следующих года. В период выступлений за «Сенаторз» он получил новое прозвище, сопровождавшее его до конца карьеры. Этим прозвищем Тейлор был обязан спортивному комментатору из Ottawa Free Press, который, упомянув в своём репортаже о том, что новичка оттавского клуба уже называли Торнадо в Манитобе и Вихрем в Международной хоккейной лиге, объявил, что тот перерос эти имена и отныне будет зваться Циклоном.

В свой первый сезон с «Сенаторз» Тейлор, играя в защите, тем не менее забросил девять шайб в десяти встречах. В межсезонье он также в течение месяца выступал за клуб «Питтсбург Профешнелз», но к началу нового сезона вернулся в Оттаву и помог команде завоевать Кубок Стэнли. В те годы этот трофей разыгрывался по системе вызова, но иных претендентов на него, кроме выигравших чемпионат Восточноканадской хоккейной ассоциации «Сенаторз» не нашлось. На этом, однако, карьера Тейлора в Оттаве завершилась — в 1909 году он перешёл из «Сенаторз» в клуб «Ренфру Кримери Кингз», принадлежавший производителю молочных продуктов Джону Амброзу О’Брайену и выступавший в только что сформированной Национальной хоккейной ассоциации. Дорогостоящие контракты принесли клубу О’Брайена неофициальное имя «Миллионеры Ренфру», а контракт, подписанный им с Тейлором, был самым высоким на тот момент в истории канадского спорта и оставался таковым ещё много лет после этого. За два сезона в Ренфру Циклон забросил 22 шайбы, но чемпионом НХА команда так и не стала и после сезона 1910/1911 года была распущена из-за убыточности. В это время родилась легенда, согласно которой в одном из матчей «Кримери Кингз» Тейлор на пари забросил шайбу в ворота соперника, катясь спиной вперёд от собственных ворот, причём с неудобной руки. Сам Циклон позже отрицал, что такой случай имел место, хотя он действительно был в числе первых хоккеистов, катавшихся назад так же легко, как и вперёд.

После распада «Кримери Кингз» Тейлор оказался продан в клуб НХА «Монреаль Уондерерз», но категорически отказался за него выступать, грозя даже завершением игровой карьеры. В матче «Уондерерз» в Оттаве Тейлор демонстративно вышел на лёд в составе «Сенаторз», но уже после первого периода был заменён и дисквалифицирован на неопределённый срок; и сам Циклон, и оттавская команда были оштрафованы за этот эпизод на 100 долларов. Тейлор так и не начал выступления за монреальский клуб до конца сезона 1911/1912, но тем не менее был включён в состав сборной НХА, проведя в ней три товарищеских матча против команд Хоккейной ассоциации Тихоокеанского побережья (PCHA).

Дальнейшая карьера

После этого с Тейлором подписала контракт одна из команд PCHA — «Ванкувер Миллионерз», в составе которой Циклон и продолжал выступать до самого конца карьеры. В составе «Ванкувера» он провёл некоторые из самых удачных своих сезонов, переместившись из защиты в нападение и в среднем забивая больше чем по шайбе за игру. В сезоне 1913/1914 Тейлор был лучшим бомбардиром лиги с 24 голами и 39 очками по системе «гол плюс пас». На следующий сезон он снова возглавил список бомбардиров PCHA с 45 очками, а в финале Кубка Стэнли победил с «Миллионерз» свою прежнюю команду — «Оттава Сенаторз», одержав три победы в трёх матчах, забив 8 шайб и сделав две результативных передачи. За следующие четыре сезона Тейлор ещё трижды становился лучшим бомбардиром PCHA, упустив это звание только в сезоне 1916/1917, когда аппендицит вывел его из строя на три месяца. В 1918 году он возглавил также и список бомбардиров плэй-офф Кубка Стэнли с девятью голами в семи играх, хотя его клуб и проиграл в финальной серии «Торонто Аренас». Четыре раза Тейлор входил в сборную звёзд PCHA.

В сезоне 1919/1920 результативность Тейлора резко снизилась из-за травм. На следующий год он пропустил полсезона и по его окончании объявил о завершении игровой карьеры. Попытка вернуться на лёд в сезоне 1922/1923 оказалась неудачной — после первой же игры Циклон понял, что уже не способен повторять вещи, которые удавались ему раньше. Однако расставание с хоккеем не было полным — в 1936—1939 годах он занимал пост президента PCHA, а в 1954 году основал Благотворительное хоккейное общество Британской Колумбии, оставаясь его бессменным председателем до 1979 года.

После завершения выступлений Тейлор служил в иммиграционном ведомстве, в том числе занимая посты комиссара по иммиграции в Британской Колумбии и на Юконе. Его служба в годы Второй мировой войны принесла ему звание кавалера ордена Британской империи. В 1978 году он сломал бедро, после чего общее состояние его здоровья резко ухудшилось, и он умер в июне 1979 года за две недели до своего 95-го дня рождения. Уже после смерти Циклона Тейлора его внук Марк стал игроком НХЛ и выступал за клубы Филадельфии, Питтсбурга и Вашингтона.

Игровая статистика

				Регулярный сезон						Плэй-офф
Сезон	Клуб	Лига		И	Г	П	О	PIM		И	Г	П	О	PIM
1905-06	Портидж-ла-Прери	МХЛ		4	3	1	4	0		—	—	—	—	—
1905-06	Портидж Лейк	МПХЛ		6	11	0	11	4		—	—	—	—	—
1906-07	Портидж Лейк	МПХЛ		23	18	7	25	31		—	—	—	—	—
1907-08	Оттава Сенаторз	ВКЛХА		10	9	0	9	40		—	—	—	—	—
1908-09	Питтсбург Профешнелз	ЗПХЛ		3	0	0	0	0		—	—	—	—	—
1908-09	Оттава Сенаторз	ВКХА		11	9	0	9	28		—	—	—	—	—
1909-10	Ренфру Кримери Кингз	НХА		13	10	0	10	19		—	—	—	—	—
1910-11	Ренфру Кримери Кингз	НХА		16	12	0	12	21		—	—	—	—	—
1912-13	Ванкувер Миллионерз	PCHA		14	10	8	18	5		—	—	—	—	—
1913-14	Ванкувер Миллионерз	PCHA		16	24	15	39	18		—	—	—	—	—
1914-15	Ванкувер Миллионерз	PCHA		16	23	22	45	9		—	—	—	—	—
1914-15	Ванкувер Миллионерз	Кубок Стэнли		—	—	—	—	—		3	8	2	10	3
1915-16	Ванкувер Миллионерз	PCHA		18	22	13	35	9		—	—	—	—	—
1916-17	Ванкувер Миллионерз	PCHA		12	14	15	29	12		—	—	—	—	—
1917-18	Ванкувер Миллионерз	PCHA		18	32	11	43	0		2	0	1	1	0
1917-18	Ванкувер Миллионерз	Кубок Стэнли		—	—	—	—	—		5	9	0	9	15
1918-19	Ванкувер Миллионерз	PCHA		20	23	13	36	12		2	1	0	1	0
1919-20	Ванкувер Миллионерз	PCHA		10	6	6	12	0		2	0	0	0	0
1920-21	Ванкувер Миллионерз	PCHA		6	5	1	6	0		2	0	0	0	0
1920-21	Ванкувер Миллионерз	Кубок Стэнли		—	—	—	—	—		3	0	1	1	5
1922-23	Ванкувер Марунз	PCHA		1	0	0	0	0		—	—	—	—	—
За карьеру в НХА				29	22	0	22	40		—	—	—	—	—
За карьеру в PCHA				130	159	104	263	65		8	1	1	2	0
За карьеру в Кубке Стэнли				—	—	—	—	—		11	17	3	20	23

Признание заслуг

В 1947 году имя Циклона Тейлора было включено в списки Зала хоккейной славы; позднее именно ему была доверена честь заложить первый камень в фундамент нового здания Зала хоккейной славы, открывшегося в 1961 году. Тейлор также был членом Зала славы канадского спорта и Зала спортивной славы Британской Колумбии. В его честь названы хоккейный стадион в Ванкувере и ведущая к нему улица; имя Циклона Тейлора также носит приз, ежегодно вручаемый лучшему игроку клуба НХЛ «Ванкувер Кэнакс». В 1970 году, перед первым домашним матчем «Кэнакс» в НХЛ, Тейлору было доверено первым ввести шайбу в игру. В Оттаве именем Тейлора названа улица возле дворца спорта «Канадиен Тайер Центр».

Ссылки

• [www.legendsofhockey.net/LegendsOfHockey/jsp/LegendsMember.jsp?mem=p194706&page=bio Биография и статистика] на сайте Legends of Hockey Зала хоккейной славы  (англ.)
• [cyclonetaylor.com/the-cyclone-taylor-story Биография] на сайте Cyclone Taylore Sports  (англ.)

Отрывок, характеризующий Тейлор, Циклон

Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал: