Челаковский, Франтишек Ладислав

Франтишек Ладислав Челаковский
чеш. František Ladislav Čelakovský
Портрет Ф. Челаковского работы Янр Вилимека
Дата рождения:	7 марта 1799(1799-03-07)
Место рождения:	Страконице Габсбургская монархия
Дата смерти:	5 августа 1852(1852-08-05) (53 года)
Место смерти:	Прага
Род деятельности:	прозаик, поэт, переводчик, литературный критик

Франтишек Ладислав Челаковский (чеш. František Ladislav Čelakovský, 7 марта 1799, Страконице Габсбургская монархия — 5 августа 1852, Прага) — чешский поэт, писатель, критик, переводчик, филолог, журналист, этнограф и деятель чешского национального возрождения, вместе с Яном Колларом один из главных провозвестников идеи «славянской взаимности».

Биография

Сын бедного плотника. Ещё со школьной скамьи полюбил поэзию. Несмотря на бедность, покупал книги, главным образом, немецкие, отказывая себе в самом необходимом. Обучался на философском факультете Пражского университета. Из-за тяжёлого материального положения, вынужден был оставить учёбу и стал преподавателем лицея в Ческе-Будеёвице. На уроках читал запрещённые в империи работы Яна Гуса, за что был уволен с работы. Продолжил преподавательскую деятельность в Линце и Праге.

Панславистские идеи свели его с товарищами поляками и словенцами в Линце, а затем — трудами Добровского, Й. Юнгмана и В. Ганки. Плохо оплачиваемый в Чехии литературный и учёный труд заставили его не брезговать никакой работой. В течение многих лет он занимается корректурой, переводами правительственных актов и т. д.

В 1829 году Ф. Челаковский получил приглашение занять кафедру славянских наречий в Московском университете. Одновременно были приглашены в Россию Ганка и П. Шафарик. Сперва, с удовольствием согласившись отправиться в Россию, Ф. Челаковский оттягивал свой отъезд, приняв предложение Ф. Палацкого стать домашним учителем детей у князя Кинского.

В 1833 стал редактором газеты «Пражские Новины». После того, как в газете появилась статья с критикой политики императора Николая I по отношению к полякам, участникам ноябрьского восстания 1830 г., русский посол в Вене обратил внимание австрийского правительства на выходку газеты. Ф. Челаковский лишился редакторства и места корректора университетских изданий.

С 1838 работал библиотекарем у князя Кинского.

В 1841 году он был приглашён прусским правительством читать лекции по славяноведению и стал профессором славянской литературы университета в Бреслау. Читал лекции там до 1849 года, когда его пригласили занять кафедру славянской литературы в Пражском университете.

Умер в 1852 году. Похоронен на Ольшанском кладбище в Праге.

Творчество

Начало поэтической деятельности Ф. Челаковский относится к 1822 г., когда вышел первый сборник оригинальных и переводных его стихотворений: «Smišenĕ baśnĕ». Плавный стих, серьёзное и глубокое содержание стихотворений сразу обратили на них внимание. Через год вышли его сатирические стихотворения, названный автором «бетаническими»; особенно остроумным считается его «Крконошская литература», в котором он осмеивает современных ему поэтов и прозаиков. В 1829 г. вышел талантливый сборник поэта: «Отголосок русских песен» («Ohlos pìsnì ruskych»). Это не был простой перевод русских народных песен; за исключением размеров простонародной русской лирики, изобразительных средств былевого эпоса и общего колорита народного творчества, написанные Ф. Челаковским песни могут быть названы оригинальными. Он удивлялся, что никто из его предшественников не обращался к богатому источнику славянской поэзии, и вместо этого вдохновлялись и подражали французским писателям. В обработке народных мотивов он видел один из способов сближения славянских народов. Успехи русских в войне с Турцией заставляли идеалиста-русофила с восторгом говорить о «новой славянской державе, образующейся на востоке», и думать, что «пламя Москвы озарило своим светом всю Россию, а вместе с тем и прочее славянство». «Подделка» его под народно-поэтический дух русских песен была удачна: многие опытные чешские критики верили, что Ч. только перевел простонародные песни, а друзья поэта радовались, что им одним известна «тайна хитреца Ладислава», который «закутался в соболью шубу и, странствуя по Чехии в виде русского певца, водит нас за нос на святую Русь» (письмо Камарита). «Отголоски» не утратили своей цены и в наше время. Критики указывали на то, что они относятся к простонародному творчеству так же, как песни и романсы Мерзлякова, Дельвига, Кольцова, Цыганова и Глинки к вдохновлявшим их русским песням. И. И. Срезневский советовал Ч. обработать таким же образом песни польские, лужицкие, краинские и сербские. Но Ч. остановился на чешских песнях, и в 1840 г. вышел сборник «Отголосок чешских песен» («Ohlas písnì českých»), уступающий по таланту предыдущему. По словам Ч., песни русские и песни чешские могут считаться двумя полюсами слав. народной поэзии: первые отличаются эпическим характером, чешские песни — лиризмом. Чтение русских песен подобно прогулке по дремучему лесу, среди высоких густых деревьев, разбросанных чудовищных скал, шумящих рек и озер; чтение песен чешских напоминает прогулку по широким полям и лугам, где глаз встречает только низенькие кусты и веселые рощицы, а до слуха доносится лишь журчание ручейка или звонкая песня жаворонка. В том же 1840 г. вышла «Столистная Роза» («Rǔże Stolistá»), где Ф. Челаковский является певцом любви и резонирующим философом по поводу любовных и патриотических тем. С этого времени имя поэта стало необыкновенно популярным. По сравнению с Колларом, более склонным к фантазии и славянизации классической мифологии, Ф. Челаковский является поэтом реальным и строго национальным, что объясняется его занятиями фольклором. Как филолог, Ф. Челаковский известен по нескольким трудам, утратившим в настоящее время почти всякое научное значение. Один русский славист заметил, что «природа создала Ф. Челаковского поэтом, а судьба сделала филологом».

В 1823 г. Ф. Челаковский работал над составлением общего корневого словаря всех славянских наречий; в 1827 г. он прислал Шишкову словарь полабских славян, обработанный на русском языке, за что его обвиняли чешские учёные. «Чтения о началах славянской образованности и литературы» (до 1100 г.), составлены Ф. Челаковским из лекций, прочитанных в Бреслау и Праге («Novočeské Bibhoteka», 77 и «Sebrané Listy»).

Как этнограф, известен своими собраниями народных песен — «Slovanské narodni pisnĕ» (I—III, 1822 — 27; чешские, моравские, велико- и малорусские, сербские, лужицкие, отрывки из свадебного ритуала у славян и загадки) — и изданным в 1852 г. сборником всеславянских пословиц, названным им «Мудрословие славянских народов в пословицах». Большая часть песен переведена им довольно близко к подлинникам, но некоторые напоминают «Отголоски».

Немалую услугу Ф. Челаковский оказал и как переводчик русских и западноевропейских поэтов.

Как политик и журналист, выступал горячим поборником идеи славянской взаимности и до 1835 г. взоры его всегда были обращены к России. Русские симпатии Ф. Челаковского начинаются очень рано. Ещё живя в Линце, он читал русские книги, а в 1828 г. писал одному из своих друзей о намерении переселиться в Россию, что он боится умереть в Австрии, среда врагов своего народа. О России он отзывался с поэтическим пафосом: «Там только сияет моя звезда, ибо ничего нет для меня дороже свободы. Лучше там вести жалкую жизнь, нежели здесь продать себя». На культурное сближение славян с Россией он возлагал большие надежды и в издании «Славянских народных песен» (1822—1827) применял чешскую азбуку к русским текстам. Такие же взгляды он высказывал в статье о «Краинской литературе» («Casopis C. Musea», 32), и только позднее, во «Всеславянской хрестоматии» 1852 г., признавал неудобство славянской азбуки. В частных письмах на чешском языке он охотно применял кириллические буквы вместо латинских и постоянно пропагандировал изучение чехами русской истории, литературы и языка. После 1835 г. идеализация России у Ф. Челаковского исчезает.

Поэзия

• Smíšené básně (Сборник стихов)
• Dennice (альманах)
• Růže stolistá (Сборник стихов)
• Spisův básnických knihy šestery(Сборник стихов)
• Ohlas písní ruských (стихи на основе русских былин)
• Ohlas písní českých (стихи на основе чешских фрашек)

Прозаические и научные публикации

• Mudrosloví národa slovanského v příslovích (сборник славянских пословиц и поговорок)
• Slovník polabský (этимологический словарь полабских славян)
• Čtení o srovnávací mluvnici jazyků slovanských
• Čtení o počátcích dějin vzdělanosti národů slovanských и др.

Источник

• Челаковский, Франтишек Ладислав // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Челаковский, Франтишек Ладислав

Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.