Червен-Водали, Александр Александрович

Александр Александрович Червен-Водали
Управляющий Министерством Внутренних Дел Всероссийского правительства
22 ноября 1919 года — 4 января 1920 года
Предшественник:	В. Н. Пепеляев (министр внутренних дел)
Преемник:	Правительство прекратило своё существование
Рождение:	1872(1872)
Смерть:	23 июня 1920(1920-06-23) Иркутск

Алекса́ндр Алекса́ндрович Черве́н-Вода́ли (1872 — 23 июня 1920 года, Иркутск) — российский политический деятель, нотариус. В 1919 году — член правительства А. В. Колчака.

Биография

Семья

Отец — молдаванин, бессарабский помещик, позднее разорившийся. Мать — англичанка. В семье было восемь детей — сын Александр и семеро дочерей. Семья жила в Кишинёве, затем в Одессе.

Жена — Ольга Николаевна, дочь главного нотариуса города Твери Николая Ильича Лебедева. Окончила Высшие женские курсы в Петербурге (1899). В 1917 году некоторое время возглавляла семейную нотариальную контору. Во время Гражданской войны работала в госпитале Красного Креста Добровольческой армии. Затем жила в Твери, собирала материалы о жизни и деятельности своего мужа в Сибири. В 1933 году была арестована, приговорена к ссылке на три года.

Сестра — Александра Александровна Бах (1867—?) — была женой известного биохимика, академика Алексея Николаевича Баха.

Образование

Окончил Одесскую гимназию, физико-математический и юридический факультеты Санкт-Петербургского университета. Был оставлен при университете на кафедре физики для приготовления к профессорскому званию.

Работа в морском ведомстве

Работал в морском ведомстве: занимался опытами в судостроительном бассейне, связанными с определением наилучших мореходных качеств морских судов. Также преподавал физику и математику в одной из мужских гимназий Петербурга и читал лекции по электричеству в старших гардемаринских классах Морского училища.

Деятельность в Твери

С 1903 года работал нотариусом в Твери. Входил в состав Тверского управления Российского общества Красного Креста, членом правления Тверского общества взаимного страхования, членом Совета старшин губернского общественного собрания. Был гласным городской думы, активно участвовал в деятельности существовавшего в Твери Народного университета. Являлся председателем городского комитета оказания помощи безработным. Под руководством комитета были организованы общественные работы, открыты столовые и учреждения для оказания помощи детям и семьям рабочих. Кроме того, были созданы артели: мыловаренная, кровельная, кузнечная, слесарная и др.

С 1905 года — член Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы), с 1906-го — руководитель её тверской организации. По словам историка Н. Г Думовой, А. А. Червен-Водали «был человеком идеи, готовым ради неё на жертвы, неукоснительно следовавший партийной дисциплине».

В конце октября 1915 года возглавил Тверской городской военно-промышленный комитет, добился получения тверскими промышленниками заказов на изготовление бомбомётов и снарядов к ним, на пошив брюк для армии, на изготовление парных повозок и подков для армии. Много внимания уделял вопросам экспорта льна из Тверской губернии, который способствовал укреплению крестьянских хозяйств, улучшению валютного рынка и стабилизации курса рубля. Руководил Тверским комитетом Союза городов по организации помощи воинам, а также городским продовольственным комитетом.

С 1 марта 1917 года — председатель Временного исполкома Тверского комитета общественных организаций, преобразованного затем в губернский комитет. Занимал пост губернского комиссара Временного правительства. Ввёл вооружённую охрану основных объектов в Твери, наладил распределение продовольствия, создал городскую милицию.

Работа в Москве в 1917

В конце мая 1917 года уехал в Москву, где был членом городской управы, комиссаром по благотворительным делам в Москве, работал в Торгово-промышленном союзе, входил в состав Главного комитета Союза городов. В августе 1917 был командирован Союзом городов на Юго-Западный фронт, где при его участии был восстановлен фронтовой комитет Союза.

Деятель Всероссийского национального центра

После прихода к власти большевиков входил в состав антибольшевистской подпольной организации «Девятка», затем стал активным деятелем организаций Правый центр и Всероссийский национальный центр. В 1918 году уехал в Киев, а затем в Екатеринодар в расположение Добровольческой армии, где был в рамках Национального центра работал над законопроектами по аграрному, продовольственному и рабочему вопросам. Призывал отказаться от борьбы с большевиками при помощи одних штыков и принять меры, «способные убедить рабочее население в том, что возрождаемый порядок лучше большевистского». Инициировал включение в политическую платформу Национального центра пункта об обеспечении для рабочих права защиты своих профессиональных интересов с сохранением 8-часового рабочего дня для квалифицированных работников. Руководитель Екатеринодарского отделения осведомительной организации «Азбука»

Соратник адмирала Колчака

В марте 1919 года вместе с Н. К. Волковым и П. А. Бурышкиным был командирован в Сибирь по просьбе местных кадетов, просивших прислать в Ставку Верховного правителя России А. В. Колчака опытных организаторов, способных реализовать идею объединения фронта и тыла в единый лагерь. В июле 1919 года прибыл во Владивосток, затем направился в Омск, где был принят адмиралом Колчаком. 1 августа вошёл в состав Государственного экономического совещания.

В дневнике В. Н. Пепеляева 14 октября 1919 отмечается встреча находившихся в Сибири членов Национального Центра: Волкова, Третьякова, Бурышкина, Червен-Водали, Кириллова и Пепеляева. Было решено открыть отделение центра.

В условиях кризиса колчаковского режима премьер-министр В. Н. Пепеляев предложил А. А. Червен-Водали войти в состав правительства. С 25 ноября 1919 года — товарищ министра внутренних дел с возложением на него временного управления министерством. Согласился занять этот пост при выполнении ряда условий: созыва Земского собора, активного сотрудничества с земскими и городскими организациями, подчинения военных властей гражданским, передачи продовольственного дела земствам и городам, повышения роли Совета министров и смещения реакционных военных и гражданских деятелей. Условия были приняты, но наступление Красной армии и развал белой власти в Сибири не позволили наладить нормальную работу правительства. Временно принял на себя обязанности заместителя председателя правительства, пытался привлечь общественность к сотрудничеству с властью, был инициатором освобождения ряда политических заключённых.

28 декабря 1919 года вошёл в состав оперативного органа государственного управления, образованного в Иркутске — так называемой «троектории» (вместе с военным министром М. В. Ханжиным и временно управляющим министерством путей сообщения А. М. Ларионовым). Вёл переговоры с руководителями антиколчаковского восстания в Иркутске в январе 1920.

Гибель

Был арестован и предан суду Чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революционном комитете. Заявление и протоколы допросов А. А. Червен-Водали. 30 мая 1920 года был приговорён к расстрелу. 10 июня ВЦИК отклонил прошение о помиловании и в ночь на 23 июня 1920 года приговор был приведён в исполнение. Перед смертью попросил передать жене часы, обручальное кольцо и крест, а также прощальное письмо, в котором, в частности, писал: «Через несколько мгновений нас расстреляют, умираю за родину, которую горячо любил и к этому призываю тебя». Ольга Николаевна получила эти предметы и письмо только в 1922 году.

Библиография

• [www.archive.org/details/pamiatipogibshik00astr Памяти погибших] : сборник. Париж, 1929. Стр. 162—165.
• Процесс над колчаковскими министрами. Май 1920. М., 2003.

Ссылки

• [www.a-z.ru/women/texts/chervr.htm Червякова М. М. Судьба семьи Червен-Водали // Женщины. История. Общество /ТвГУ. Тверь, 1999. С. 118—130.]
• Токарев С. [rusyn.md/journals/16.pdf#page=252 Министр Сибири. Политический портрет А. А. Червен-Водали] // Общественная ассоциация «Русь» Русин : Международный исторический журнал. — Кишинёв: Издательский дом «Татьяна», 2008. — Т. 1—2 (11—12). — С. 251—257. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1857-2685&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1857-2685].

Отрывок, характеризующий Червен-Водали, Александр Александрович

– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.