Чрезвычайный указ № 9066

Чрезвычайный указ № 9066, изданный и подписанный президентом США Франклином Рузвельтом 19 февраля 1942 года, во время Второй мировой войны, уполномочивал военного министра обозначать некоторые территории как зоны военных действий. Таким образом, чрезвычайный указ № 9066 подготовил почву для перемещения японо-американцев в лагеря для интернированных.

Указ

Указ уполномочивал военного министра США и командующих вооружёнными силами США обозначать определенные территории Соединённыx Штатов Америки как военные зоны, «из которых могут быть удалены все или некоторые гражданские лица», хотя он и не указывал на определенную национальность или этническую группу. В результате он был применён по отношению к одной трети всей территории США (в основном на западе) и использован против людей, происходящих из «недружественных государств», — японцев.

Указ привел к интернированию японо-американцев и американцев японского происхождения — около 120,000 этнических японцев удерживались в лагерях для интернированных во время войны. Среди интернированных японцев 62 % являлись нисэями (рождённые в Америке дети иммигрантов из Японии, являющиеся гражданами США по праву рождения) или сансэями (дети нисэев, также являющиеся американскими гражданами), остальные же были иссэями (иммигранты из Японии, постоянные жители США).

Вне всякого сомнения, больше всего этим актом оказались затронуты японо-американцы, поскольку все личности японского происхождения были удалены с западного побережья и южной Аризоны. На Гавайях, где более чем 140 000 американцев были японского происхождения (составляя 37 % населения), были изолированы лишь отдельные наиболее опасные граждане.

Американцы итальянского и немецкого происхождения также оказались задеты подобными ограничениями, вплоть до изоляции. Были интернированы 11 000 американцев немецкого происхождения, 3 000 американцев итальянского происхождения, наравне с некоторыми еврейскими беженцами. Интернированные еврейские беженцы прибывали из Германии, а правительство США в то время не делало различия между этническими евреями и этническими немцами (еврейством считалась практика иудаизма). Некоторые из интернированных европейского происхождения были задержаны лишь на короткое время, другие же удерживались в течение нескольких лет после окончания войны. Как и интернированные японцы, подобные малые группы состояли в том числе и из рождённых в Америке граждан, особенно среди детей.

Военный министр США Генри Льюис Стимсон отвечал за содействие по перемещению людей транспортом, едой, местом для жилья и другими удобствами.

Противостояние

Директор ФБР Джон Эдгар Гувер возражал против интернирования не с точки зрения конституции, а поскольку он считал, что наиболее вероятные шпионы уже были арестованы ФБР вскоре после неожиданного нападения японцев на Пёрл-Харбор. Первая леди Элеонора Рузвельт также была против чрезвычайного указа № 9066. Много раз в личных разговорах с мужем она безуспешно пыталась убедить его не подписывать указ.

После Второй Мировой Войны

Чрезвычайный указ № 9066 был отменён Джеральдом Фордом 19 февраля 1976 года. В 1980 Джимми Картер подписал закон о создании комиссии по переселению и интернированию гражданских лиц в военное время (Commission on Wartime Relocation and Internment of Civilians, сокр. CWRIC). CWRIC была утверждена для проведения официального государственного исследования указа № 9066, других указов военного времени, а также их влияния нa японо-американцев на западе и на коренных жителей Аляски на островах Прибылова.

В декабре 1982 CWRIC опубликовала результаты исследования под заглавием «Отказ в справедливости к личности» (англ. Personal Justice Denied), заключив, что лишение свободы японо-американцев не было обосновано военной необходимостью. Отчёт установил, что решение о лишении свободы было основано на «расовых предрассудках, военной истерии и провале политического руководства». Комиссия рекомендовала законодательно возместить ущерб официальным извинением от федеральных органов и компенсацией в размере 20 000 $ каждому оставшемуся в живых. Также был основан публичный образовательный фонд, чтобы не допустить повторения подобной ситуации (публичный закон 100—383).

10 августа 1988 года на основе рекомендаций CWRIC Рональд Рейган подписал Акт гражданских прав. 21 ноября 1989 года Джордж Буш подписал финансовый законопроект, утверждающий выплаты с 1990 по 1998. В 1990 оставшиеся в живых интернированные начали получать индивидуальные компенсации и письма с извинениями. Этот закон применялся только по отношению к японо-американцам.

См. также

• Чрезвычайный указ № 9102
• Военное ведомство по переселению
• Интернирование американцев немецкого происхождения
• Интернирование американцев итальянского происхождения
• Хирабаяси против Соединённых Штатов
• Коремацу против Соединённых Штатов
• Дело по заявлению Эндо
• Оборонный регламент 18B

Ссылки

• [www.ourdocuments.gov/doc.php?flash=false&doc=74&page=transcript Text of Executive Order No. 9066]
• [www.sfmuseum.org/hist9/evacorder.html Instructional poster for San Francisco]
• [ipr.ues.gseis.ucla.edu/images/Evacuation_Poster.pdf Instructional poster for Los Angeles]
• [www.gaic.info German American Internment Coalition]
• [www.foitimes.com FOITimes a resource for European American Internment of World War 2]
• [www.nps.gov/history/nr/twhp/wwwlps/lessons/89manzanar/89manzanar.htm «The War Relocation Centers of World War II: When Fear Was Stronger than Justice», a National Park Service Teaching with Historic Places (TwHP) lesson plan]

Отрывок, характеризующий Чрезвычайный указ № 9066

– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…