Швырёв, Юрий Афанасьевич
Поделись знанием:
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
(перенаправлено с «Швырев, Юрий Афанасьевич»)
| Юрий Швырёв | ||
 | ||
| Дата рождения: | ||
|---|---|---|
| Место рождения: | ||
| Дата смерти: |
30 декабря 2013 (81 год) | |
| Гражданство: | ||
| Профессия: | ||
| Карьера: |
1964—1992 | |
| Награды: |
| |
Юрий Афанасьевич Швырёв (13 мая 1932, Новошахтинск, Ростовская область — 30 декабря 2013) — советский, российский кинорежиссёр и сценарист. Заслуженный деятель искусств РФ (2000 год)[1]. Член КПСС с 1964 года[2].
Содержание
Биография
Юрий Швырёв родился в городе Новошахтинске Ростовской области в 1932 году. После окончания средней школы уехал в Ленинград, где в 1957 году окончил архитектурный факультет Ленинградского инженерно-строительного института. Работал конструктором и монтажёром декораций на киностудии «Ленфильм». Творческий процесс заинтересовал Юрия Швырёва: он поступил на режиссёрский факультет ВГИКа (мастерская С. Герасимова и Т. Макаровой). В 1965 году завершил обучение и начал работать на Киностудии им. М. Горького.
Дебютом стала военная драма «Первый снег» (совместно с Борисом Григорьевым), об участниках Великой Отечественной войны — воспитанниках Московского института философии, литературы и истории. Второй работой стала экранизация одноимённой повести В. Маканина «Прямая линия». А третьим — масштабная историческая драма о Первой Камчатской экспедиции командора Витуса Беринга «Баллада о Беринге и его друзьях». При этом решение доверить съёмки дорогой исторической картины молодому режиссёру было связано для студии с определёнными финансовыми рисками[3]. В последующие годы принимал участие в создании ещё почти 10 художественных и документальных кинофильмов как режиссёр и/или автор сценария. Сам режиссёр в поздних интервью (например, Радио «Свобода», 2005 год) так оценивал свой творческий вклад[4]:Я всю жизнь варился в «тоталитарном соку», мне часто приходилось отправляться в ГЛАВК, и в общем-то там со мной разговаривали. Хотя я не очень много сделал картин и не всегда скрывал свои мысли, меня, может быть, ненавидели, может быть, зажимали, но разговаривали как с человеком.
Автор научных работ и переводов по философии (космогония, метафизика, хронотопы и коды древних культур). Широко известна его работа «Три флейты Евразии. Лао-Цзы, Конфуций, Ян Сюн».
Фильмография
| Год | Русское название | Оригинальное название | Роль | |
|---|---|---|---|---|
| 1964 | ф | Первый снег | - | режиссёр, совместно с Б. Григорьевым |
| 1967 | ф | Прямая линия | - | режиссёр |
| 1970 | ф | Баллада о Беринге и его друзьях | - | режиссёр, сценарист |
| 1974 | док | История киностудии им. Горького | - | режиссёр, совместно с М. Волоцким[4] |
| 1976 | ф | Огненное детство | - | режиссёр |
| 1978 | ф | Мятежная баррикада | - | режиссёр |
| 1984 | док | Я научу вас мечтать... | - | режиссёр, совместно с Г. Чухраем, сценарист |
| 1987 | ф | Приход Луны | - | режиссёр |
| 1991 | ф | Иван Фёдоров (Откровение Иоанна Первопечатника) | - | режиссёр, совместно с Ю. Сорокиным |
| 1992 | док | Помолитесь обо мне | - | режиссёр, сценарист |
Библиография
- Швырёв Ю. А. Три флейты Евразии. Лао-Цзы, Конфуций, Ян Сюн. — Пантакль, 2009. — 559 с. — ISBN 978-5-903013-01-2.
Напишите отзыв о статье "Швырёв, Юрий Афанасьевич"
Примечания
- ↑ [www.kinogildia.ru/pages/pg_reg.php?page=12&ID=1048 Юрий Афанасьевич Швырёв] на официальном сайте Гильдии кинорежиссеров России
- ↑ [istoriya-kino.ru/kinematograf/item/f00/s03/e0003420/index.shtml ШВЫРЁВ Юрий Афанасьевич] Кино: Энциклопедический словарь/Гл. ред. С. И. Юткевич; Редкол.: Ю. С. Афанасьев, В. Е. Баскаков, И. В. Вайсфельд и др.- М.: Сов. энциклопедия, 1987.- 640 с., 96 л. ил.
- ↑ Белов Ю. [forum.suzdalonline.ru/viewtopic.php?f=41&t=1211 Юрий Швырёв помнит, как мёрз возле Никольской церкви] // «В главной роли Суздаль». — Алгоритм, 2006. — 304 с. — 3000 экз. — ISBN 5-9265-0281-0.
- ↑ 1 2 Ольшанская Е. (Автор). [archive.svoboda.org/programs/civil/2005/civil.010705.asp Купец Трофимов] (рус.). Радио «Свобода» (07.01.2005). Проверено 6 февраля 2013. [www.webcitation.org/6FCe3QnTu Архивировано из первоисточника 18 марта 2013].
Ссылки
- [istoriya-kino.ru/kinematograf/item/f00/s03/e0003420/index.shtml Кино: Энциклопедический словарь] / Юткевич Ю. И. (главный редактор). — М.: Советская энциклопедия, 1987. — 640 с.
- Юрий Швырёв (англ.) на сайте Internet Movie Database
| ||||||
Отрывок, характеризующий Швырёв, Юрий Афанасьевич
– Ты об Николушке? – сказал он.Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
