Шуазёль-Гуфье, София

София Шуазёль-Гуфье
Место рождения:	Лида, Речь Посполита

София Шуазёль-Гуфье (Тизенгаузен) (1790—1878) — российско-польско-литовская аристократка, урожденная польская графиня Тизенгаузен (Фитценгаузен), родственница Потоцких и Радзивиллов.

Фрейлина при дворе российского императора Александра I (фрейлина императрицы Елизаветы Алексеевны, супруги Александра I и вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны, матери Александра I).

Одна из первых женщин-писателей в истории Литвы (автор ряда исторических романов), мемуарист (автор воспоминаний о времени царствования Александра I, Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии 1813—1814 годов).

Биография

Графиня София Тизенгаузен (Фитценгаузен) родилась в городе Лида, который тогда входил в состав в Речи Посполитой (через пять лет после её рождения этот город был присоединён к Российской империи в ходе третьего раздела Польши; в настоящее время он находится в составе Гродненской области западной Белоруссии).

София родилась в аристократической семье Игнатия Тизенгаузена (1760—1822). Её родители развелись, когда она была ещё ребёнком.

Выросла в поместье недалеко от Вильно. Получила соответствующее своему аристократическому статусу образование: общеобразовательные предметы, музыку и рисование ей преподавали домашние учителя. Домашним учителем рисования юной Софии был известный литовский художник, будущий профессор живописи Виленского университета Ян Рустем. В доме Софии говорили по-французски и этот язык стал для неё родным.

Весной 1812 года юная графиня София познакомилась с российским императором Александром I. У них сложились дружеские отношения, которые поддерживались до конца жизни российского монарха. Одна из немногих представителей польско-литовской аристократии, она была удостоена придворного женского звания фрейлины в свите российских императриц Елизаветы Алексеевны (супруги Александра I) и Марии Фёдоровны (матери Александра I) и получила право ношения соответствующего фрейлинского шифра (бриллиантовой заколки в виде монограмм императриц России). София Тизенгаузен пережила в Вильно французскую оккупацию и освобождение русской армией. Встречалась с Наполеоном I, посещавшим Вильно. Гордость и достоинство, с которым молодая польско-литовская графиня держалась в ходе общения с императором Франции в оккупированном им Вильно, а также её открытая демонстрация симпатий российскому двору (на встречу с Наполеоном София принципиально пришла в платье с бриллиантовым фрейлинским шифром с монограммами российских императриц) сделало её поступок очень известным и популярным в русском обществе и русской армии. Особенное уважение вызывал нескрываемый пророссийский патриотизм графини. На прямой вопрос Наполеона: «Вы — русская дама?» она ответила: «Я не имею чести быть русской». В то время, как многие представители польской и литовской аристократии были настроены антироссийски и поддерживали французскую оккупацию.

Во время своего пребывания в Вильне Наполеон потребовал, чтобы дамы явились на прием в замок. <…> Видя, что избежать представлений мне нельзя, я объявила о своем намерении явиться в замок с шифром. <…> Никогда ещё я не надевала своего шифра с таким удовольствием, я скажу даже — с гордостью.

Я отправилась в замок вместе с несколькими дамами из моих знакомых, которые употребили все старания, чтобы убедить меня снять шифр. Они пытались напугать меня, говоря, что Наполеон — страшный человек <…> Ничто не могло заставить меня изменить мое решение. <…> с моей стороны было бы столь же малодушно, как и неблагодарно отбрасывать, в присутствии счастливого и торжествующего противника, знаки благоволения государя, столь достойного быть любимым, и притом, в ту самую минуту когда государь этот, казалось, был преследуем судьбой. Все мое сердце возмущалось при одной этой мысли. <…>
Когда меня назвали Наполеону, взгляд его внимательно устремился на мой бриллиантовый шифр с голубой кокардой.
— «Что это у вас за орден?» — спросил он.
— «Шифр Их Величеств, русских императриц».
— «Так вы — русская дама?».

— «Нет, Ваше Величество, я не имею чести быть русской».

— [az.lib.ru/s/shuazelxgufxe_s Шуазель-Гуфье София. Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе]

После освобождения Вильно, главнокомандующий русской армией фельдмаршал М. И. Кутузов навестил графиню Софию Тизенгаузен, с которой давно был знаком. Он выразил восхищение её поведением на представлении Наполеону и дал вечер в Вильно в её честь, представив Софию всему русскому генералитету со словами: «Вот молодая графиня, надевшая шифр перед лицом Наполеона».

После войны вышла замуж за сына французского дипломата и деятеля культуры графа Огюста де Шуазёль-Гуфье Антония Людвига Октавия Шуазёль-Гуфье (1773—1840). Крестным отцом их сына Александра был российский император Александр I. В честь их сына названа деревня лит. Aleksandravas‎ (ныне — в Плунгеском районе Тельшяйского уезда Литвы).

София была знакома с Александром Дюма отцом и многими другими видными европейскими писателями своего времени.

Скончалась 28 мая 1878 года в Ницце.

Писатель и мемуарист

София Шуазёль-Гуфье является одной из первых женщин-писателей в истории Литвы. Писала на французском языке. Большая часть её произведений — это исторические романы, которые основаны на реальных событиях и посвящены жизни женщин современной ей польско-литовской знати Российской империи.

Также интересным историческим источником являются её мемуары «Воспоминания графини Шуазель-Гуфье об императоре Александре I и императоре Наполеоне» (1-е издание — 1829 год, также издавались в 1862 и 1879 годах), рассказывающие о времени царствования Александра I, Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии 1813—1814 годов через призму взглядов польско-литовской дворянки, поддерживающей русского императора и его политику.

Значительное внимание в мемуарах графини уделено императорам Александру I и Наполеону I, а также фельдмаршалу М. И. Кутузову, с которыми она была лично знакома. Также описана судьба Вильно во время французской оккупации и освобождения русской армией в ходе Отечественной войны 1812 года (графиня была свидетелем этих событий).

Ссылки

• [az.lib.ru/s/shuazelxgufxe_s Шуазель-Гуфье София. Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе.]

Отрывок, характеризующий Шуазёль-Гуфье, София

Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»