Щедрин, Феодосий Фёдорович

Феодосий Фёдорович Щедрин
Дата рождения:	1751(1751)
Дата смерти:	1825(1825)
Жанр:	скульптор
Учёба:	Императорская Академия художеств
Стиль:	классицизм

Феодо́сий Федорович Щедри́н (1751—1825), известный скульптор, представитель классицизма, профессор, ректор Академии художеств.

Биография

Феодосий Щедрин родился в семье солдата лейб-гвардии Преображенского полка, в 1764 году принят в число казенных воспитанников при Академии художеств. Обучался скульптуре у француза Никола Жилле (1708—1791).

За время обучения получил ряд отличий. В 1769 году получил вторую серебряную медаль, в 1770 году — малую золотую за барельеф «Посягательство Рогнеды на жизнь Владимира», в 1771 году — первую серебряную за рисунки с натуры. В 1772 году он получает большую золотую медаль за барельеф «Изяслава Мстиславича, уязвленного, хотели убить любимые его воины, не знавши», выполненную в стиле русского барокко.

В 1773 году, как пенсионер Академии художеств, был командирован для продолжения обучения за границу. В течение года пробыл в Италии, сначала во Флоренции, затем в Риме, где им была выполнена статуя «Аполлон, вынимающий стрелу из колчана». В 1775 году по приказу Академии художеств, для продолжения образования, переехал в Париж, где и пробыл более десяти лет. Занятия скульптурой, весьма успешные, проводились под руководством Габриеля Аллегрена. На втором году обучения, в 1776 году, получил за статую «Марсия» от парижской Академии вторую золотую медаль. По просьбе Аллегрена командировка ему было продлена.

Вернувшись в Петербург в 1789 году, он занял место профессора скульптуры в Академии художеств. В 1794 году им выполнена значительное произведение «Венера, вышедшая из воды», приобретенная в 1797 году Павлом I за 7000 руб.

В 1794 году был признан профессором, а через год членом совета Академии, в 1803 году стал адъюнкт-профессором. В 1818 году получил звание ректора.

Щедриным выполнены ряд работ общественного назначения. Фигуры «Сирены» (1800-05) и «Реки» для Самсоновской террасы Петергофского сада, фигуры для Биржи, Адмиралтейства (совместно с И. И. Теребенёвым, архитекторы И. К. Коробов и А. Д. Захаров), в том числе «Кариатиды» (1812—1813); для Казанского собора, в том числе огромный горельеф: «Христос, ведомый к месту распятия» (1807). Выполнен ряд бюстов и отдельных скульптур: «Спящий Эндимион», бронза, 1779, «Фавн с Вакханкой», «Диана», «Венера» (1792), «Нарцисс», бюст А. Н. Нартова, мрамор, 1811. В форме медальерной пластики выполняет в 1811 году медаль «В честь открытия Полтавского монумента».

Щедрин Ф. Ф. похоронен на Смоленском православном кладбище. В 1934 году его прах перенесен в Некрополь XVIII века.

Творчество Феодосия Федоровича Щедрина совпадает по времени с творчеством другого скульптора — Ф. И. Шубина. Между скульпторами шло соперничество полное интриг и художественной конкуренции.

Творчество Щедрина оказало большое влияние на дальнейшее развитие русской скульптуры.

Семья

• Брат: Семен Федорович Щедрин, адъюнкт-ректор Академии художеств;
• Сын: Сильвестр Феодосиевич Щедрин, художник;
• Сын: Аполлон Феодосиевич Щедрин, архитектор и академик.

Литература

• Сербов Н.,. Щедрин, Феодосий Федорович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Щедрин, художники // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Щедрин С. Ф. «Письма из Италии». М., 1932.
• Каганович А. Л. Феодосий Федорович Щедрин, 1751-1825. М., 1953.

Отрывок, характеризующий Щедрин, Феодосий Фёдорович

Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.