Эггер, Эмиль
Поделись знанием:
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
(перенаправлено с «Эггер Эмиль»)
| Эмиль Эггер | |
| Émile Egger | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
30 августа 1885 (72 года) |
| Место смерти: | |
Огюст Эми́ль Эгге́р (фр. Auguste Émile Egger; 18 июля 1813 года, Париж — 30 августа 1885 года, Руайя) — французский эллинист австрийского происхождения.
В 1839 году стал в Нормальной школе преподавателем всеобщей и сравнительной грамматики. Позже был профессором греческого языка в Сорбонне и членом Высшего совета по народному образованию. Член Академии надписей и изящной словесности (1854). 3 декабря 1876 года был избран членом-корреспондентом Петербургской академии наук[1]
Творчество
Приобрёл известность изданиями Варрона (Париж, 1837), Лонгина (П., 1837), фрагментов Феста и Веррия Флакка (П., 1839).
Главные его труды:
- "Очерк истории древнегреческой критики " (Essai sur l’histoire de la critique chez les Grecs, Париж, 1849);
- «Notions élémentaires de grammaire comparée» (1852; 8-е изд., 1880);
- «Apollonius Dyscole, essai sur l’histoire des théories grammaticales dans l’antiquité» (1854);
- «Mémoires de littérature ancienne» (1862);
- «Mémoires d’histoire ancienne et de philologie» (1863);
- «Etudes historiques sur les traités publics chez les Grecs et les Romaines» (1866);
- «Le recueil des papyrus grecs du Louvre» (1866; в сотрудничестве с В. Брюне-де-Прель);
- «Эллинизм во Франции» (L’Hellénisme en France, 1869);
- «Наблюдения и размышления о развитии интеллекта и языковых навыков у детей» (Observations et réflexions sur le développement de l’intelligence et du langage chez les enfants, 1879);
- «История книги от её появления до наших дней» (Histoire du livre depuis ses origines jusqu’aux nos jours, 1880; перевод на русский язык в 1882 и 1900 г., но без предисловия автора.[2]).
Напишите отзыв о статье "Эггер, Эмиль"
Примечания
- ↑ [isaran.ru/?q=ru/person&guid=746F45FA-DDBA-4675-C1D2-A28838A1F293 Эгже Эмиль] (рус.). Информационная система «Архивы Российской академии наук». Проверено 6 июля 2012. [www.webcitation.org/6BFjCBKRp Архивировано из первоисточника 8 октября 2012].
- ↑ Эггер Э. История книги от её появления до наших дней : пер. с 3-го фр. изд. : с примеч. пер. / Эмиль Эггер. — СПб. : Тип. М. А. Хана, 1882.— 4., 244 с. То же. — СПб. : Тип. И. М. Комелова., 1900.
Литература
- Эггер, Эмиль // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Anatole Bailly, Notice sur Émile Egger : sa vie et ses travaux, Paris, Pedone-Lauriel, 1886.
Отрывок, характеризующий Эггер, Эмиль
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
