Dornier Do 23
| Do 23 | |
|---|---|
 | |
| Тип | Тяжелый бомбардировщик |
| Разработчик | Dornier-Werke |
| Производитель |  Третий Рейх
|
| Первый полёт | 1934 |
| Статус | снят с производства |
| Годы производства | 1934-1935 |
| Единиц произведено | 282 |
| Базовая модель | Dornier Do 11 |
 Изображения на Викискладе
| |
Дорнье Do 23 (нем. Dornier Do 23) — немецкий тяжелый дневной и ночной бомбардировщик времён второй мировой войны, разработанный на основе предшественника Dornier Do 11[1]. Изменения затронули в большей степени вооружение.
История разработки и создания
Dornier Do 23 был разработан на основе предшественника Dornier Do 11 и по заведённому порядку получил название Dornier Do 13, которое впоследствии в связи с суевериями лётчиков было изменено на Dornier Do 23[1]. Самолёт был оснащён закрытым мотором серии BMW VI, фюзеляж, крылья и хвост самолёт унаследовал от своего предшественника. Единственным изменением конструкции стали закрылки, призванные улучшить посадочные характеристики.
При производстве самолёты именовались по буквам: первый выпущенный самолёт назывался 23А, второй 23В и так далее до 23G, когда производство самолёта запустили в серию. Буквы после номера не обозначают серию, самолёты А, B, C, D, E, F и G по своим характеристикам абсолютно идентичны[1]. Всего с 1934 по 1935 год было произведено 282 самолёта этой модификации, 273 из них были отправлены в военные подразделения, а остальные 9, также как и самолёты A, C, E и F использовались для испытаний. В 1936 году на смену Do 23G пришли Do 17. В производстве самолётов наряду с фирмой Dornier приняли участие также фирма Henschel и фирма Blohm&Voss, построив каждая по 24 самолёта.
Во время второй мировой войны модифицированные Dornier Do 23G использовались для поиска минных полей. Несколько самолётов использовались для проведения испытаний химического оружия. В 1941 году Do 23 участвовали в боевых действиях на Балтике, а два Do 23 были переданы ВВС Венгрии, где использовались как транспортные.[2]
Тактико-технические данные
- Тип — четырёхместный тяжелый дневной и ночной бомбардировщик
- Двигатели — два BMW VI, 12-цилиндровые жидкостного охлаждения
- Мощность двигателей: 750 лс на взлете и 550 лс на номинале
- Вооружение:
- 3 пулемета МG-15 7,9 мм на подвижных установках в носу, нижней и верхней открытых позициях
- 1000 кг бомб на вертикальных подвесках
- Максимальная скорость — 260 км/ч
- Крейсерская скорость — 210 км/ч
- Дальность полета — 1350 км при скорости 185 км/ч на высоте 2500 м
- Продолжительность полета — 7,5 часов
- Скороподъёмность при весе 8760 кг — 4,5 м/сек
- Время подъема на высоту 1000 м — 4 мин
- Потолок — 4200 м
- Вес:
- пустой — 5600 кг
- нормальный — 8760 кг
- максимальный — 9200 кг
- Размеры:
- размах — 25,6 м
- длина — 18,8 м
- высота — 5,4 м
- площадь крыла — 103 м2
Напишите отзыв о статье "Dornier Do 23"
Примечания
Литература
- Dornier: Werksgeschichte und Flugzeugtypen, Delius Klasing, Bielefeld 2009, ISBN 978-3768826105.
- Heinz J. Nowarra: Die Deutsche Luftrüstung 1933—1945, Bernard & Graeffe Verlag, Koblenz 1993, ISBN 3-7637-5464-4.
|
Это заготовка статьи о военном летательном аппарате. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| ||||||
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Dornier Do 23
Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
