Focke-Wulf Fw 200 Condor

Fw 200 Сondor
Дальний пассажирский авиалайнер Fw-200A «Condor»
Тип	дальний пассажирский лайнер, дальний разведчик/бомбардировщик, дальний военно-транспортный самолёт
Разработчик	Focke-Wulf Flugzeugbau (Фокке-Вульф флюгцойгбау)
Производитель	Focke-Wulf Flugzeugbau GmbH (Бремен, Котбус) Hamburger Flugzeugbau (Гамбург)
Главный конструктор	Курт Танк
Первый полёт	6 сентября 1937 года
Начало эксплуатации	1937 год (Германия)
Конец эксплуатации	1950 год (Испания)
Статус	не эксплуатируется
Основные эксплуатанты	Deutsche Luftwaffe (Люфтваффе) Deutsche Lufthansa AG (Люфтганза) Det Danske Luftfartselskab A/S (Люфтфартселсклаб, Дания) ВВС Испании
Годы производства	1937 — 1944
Единиц произведено	276
Изображения на Викискладе

Focke-Wulf Fw 200 CondorFocke-Wulf Fw 200 Condor

Фокке-Вульф Fw 200 Кондор (нем. Focke-Wulf Fw 200 Condor)— немецкий 4-моторный дальний многоцелевой самолёт-моноплан периода Второй мировой. Созданный как дальний пассажирско-транспортный авиалайнер, он в большей и наиболее известной части своего применения использовался Военно-воздушными силами Германии в качестве самолёта дальней морской разведки и дальнего бомбардировщика.

Предыстория

В 1924 году на должность главы Управления гражданской авиацией в Министерстве транспорта Германии был назначен капитан Бранденбург, бывший офицер ВВС Германии в Первой мировой войне и протеже Министерства обороны. C этого времени развитие и управление гражданской авиации в Германии оставалось под контролем военных вплоть до 1945 года. Поэтому на каждую модель удачного гражданского самолёта в Люфтваффе существовал план военного использования. Не избежал этой участи и «Кондор».

Этот самолёт был одним из любимых детищ самого разнопланового авиаконструктора Германии 30-х-40-х годов Курта Вольдемара Танка. Нет сомнений, что облик и компоновка «Кондора» сложились у него в голове ещё до начала разработки проекта самолёта: весной 1936 года технический директор компании Фокке-Вульф флюгцойгбау Курт Танк в разговоре с председателем правления Люфтганзы сформулировал концепцию 4-моторного лайнера со сравнительно высокой нагрузкой на крыло, способного устойчиво планировать за счёт большого его размаха и тем экономить топливо во время совершения регулярных трансатлантических полётов. Позже это отрицательно сказалось на манёвренности самолёта во время боевых вылетов, но эта концепция полностью соответствовала интересам Люфтганзы.

Разработка

В течение лета 1936 года проводились проектирование самолёта и строительство макета фюзеляжа. В середине июля Люфтганза сделала заказ на лайнер, которому Рейхсминистерство авиации присвоило официальное обозначение Fw.200 «Кондор». Хотя оно и было больше, чем следовавшее по порядку нумерации РЛМ, авиаконструктор Танк считал, что оно сможет стать своеобразной торговой маркой самолёта. Обладая хорошо выраженными пропорциями и большим размахом крыла, самолёт действительно напоминал кондора, чьим именем был назван.

Уверенность Танка в своём детище была такова, что сборка трёх опытных самолётов, начавшаяся осенью 1936 г., шла параллельно с подготовкой выпуска девяти предсерийных машин. Первый опытный Fw.200-V1 (D-AERЕ), названный «Саарланд», полетел 27 июля 1937 г. — через 12 месяцев и 11 дней с начала работ, и поднял его в воздух сам Курт Танк.

Первоначальная конструкция самолёта

Самолёт имел полностью клёпанный фюзеляж-полумонокок из лёгких алюминиевых сплавов и был оснащён 4-мя 9-цилиндровыми двигателями Пратт-Уитни С1Е-G «Хорнет» с классическим звездообразным расположением цилиндров, мощностью 875 л.с. на взлёте. После первых полётов потребовались лишь незначительные изменения в конструкции киля. Довольно скоро полетели V2 (D-AETA «Вестфален») и V3 (D-2600 «Иммельман»-III). Последний стал личным самолётом Адольфа Гитлера. Один из двух оставшихся «Кондоров» был заказан Рейхсминистерством авиации в качестве правительственного самолёта. Второй и третий отличались в основном установкой двигателей БМВ-132 (лицензионный «Хорнет»). Первые «Кондоры» могли нести в комфортных условиях 26 пассажиров на расстояние свыше 3000 км без дополнительных баков. «Кондоры» серии В появились в конце 1939 года, имели улучшенные моторы БМВ, увеличенный запас топлива и дальность полёта до 3560 км, но к этому времени в Европе уже шла война.

Появление Кондора-разведчика

После рекламных полётов 1938 года поступило несколько заказов на Fw 200 от зарубежных компаний. Самый крупный, на 5 Fw.200B, был получен от японо-маньчжурской авиакомпании Дай Ниппон кабусикигайся в начале 1939 г. Специальное соглашение к контракту предусматривало поставку одного Fw 200 для Императорского флота Японии в качестве дальнего морского разведчика. К.Танк решил переделать для этого прототип B-серии Fw.200-V10, но до начала Второй мировой войны это сделать не успели, в итоге самолёт остался в Германии и вошёл в состав Люфтваффе. Большая часть его фюзеляжа была занята топливными баками, на полу вертикально монтировались две фотокамеры, а за ними было место фотооператора. Наверху перед крылом была установлена башенка с гидроприводом с 7,92-мм пулемётом MG-15. Такой же пулемёт был на подвижной установке в хвостовой части фюзеляжа. Под фюзеляжем монтировалась короткая гондола, сдвинутая к правому борту. В ней размещался наблюдатель и устанавливался третий пулемёт MG-15 для стрельбы продольно вниз.

Изменения военного времени

Рейхсминистерство авиации теперь само нуждалось в таком самолёте, и после некоторого усиления несущих элементов фюзеляжа он был принят на вооружение под обозначением Fw 200C. Также на Fw 200C были применены 3-лопастные воздушные винты изменяемого шага, в отличие от 2-лопастных на прежних Fw 200, и удлинены мотогондолы. Из-за возросшего веса потребовалась установка сдвоенных колёс главных стоек шасси. Однако первые 4 самолёта серии были по сути переделанными Fw 200B, сборка которых началась ещё до войны: транспортники без вооружения, но с двухколёсными стойками, новыми капотами двигателей и 3-лопастными винтами. Первый из переделанных — Fw 200C-0 — был закончен в январе 1940 г., имел прежнее обозначение D-ASVX «Тюринген» и был принят в состав Люфтваффе (NA+WN). Оставшиеся шесть Fw 200C-0 были закончены с оборонительным вооружением и бомбодержателями на мотогондолах, но без обитаемой гондолы под фюзеляжем. Третий пулемёт MG-15 использовался для стрельбы через люк вниз.

На самолётах новой серии С-1 под фюзеляжем монтировалась гондола наблюдателя, сдвинутая к правому борту. В ней устанавливались 20-мм авиационная автоматическая пушка MG-FF спереди и пулемёт MG-15 сзади. Башенка за кабиной была заменена фонарём с одним MG-15.

Бомбовая нагрузка: в разведывательные полёты Fw 200C-0 и С-1 брали четыре 250 кг бомбы: по одной подвешивалось под внешними гондолами двигателей и ещё две находились под консолями крыла. У варианта С-1 также было предусмотрено размещение в нижней гондоле одной 250 кг «цементной» бомбы, использовавшейся как маркер для корректировки прицела непосредственно перед сбросом фугасных бомб.

Fw 200C имел цельнометаллическое двухлонжеронное крыло из трёх секций. До заднего лонжерона обшивка была металлической, далее тканевая. Двухсекционные элероны занимали две трети размаха консоли, закрылки щелевые. Экипаж обычно состоял из пяти человек: пилота, второго пилота, штурмана-радиста-бомбардира, инженера-стрелка и нижнего стрелка. Для бомбометания с малых высот штурман-бомбардир использовал прицел «Реви».

Применение гражданских Кондоров

Fw 200 изначально был построен для Люфтганзы и хорошо зарекомендовал себя в трансокеанских полётах. Самолёт был дорогой, и в Германии Люфтганза никогда не имела больше 4 действующих машин. Fw 200A-02 OY-DАМ «Дания» и Fw 200A-05 OY-DЕМ «Ютландия» с июля 1938 г. были гордостью датской авиакомпании Det Danske Luftfartselskab, которая использовала их для коммерческих перевозок. Fw 200A «Дания» в апреле 1940 г. после захвата Дании был интернирован в лэнсингском аэропорту (Великобритания) и использовался сначала авиакомпанией British Overseas Airways Corporation (Бритиш Оувэсиз), а в 1941 г. ВВС Великобритании. На Fw 200-V6 из транспортного резерва Люфтваффе в Москву летом 1939 г. летал Риббентроп. Последними за границу были поставлены в 1939 г. перед самой войной два Fw 200A для дочерней компании Люфтганзы в Бразилии Syndicato Condor (Синдикато Кондор), где использовались до 1947 г. Fw.200B-2 (D-ASHH) довелось совершить 14 апреля 1945 г. последний плановый рейс Люфтганзы по маршруту Барселона-Берлин; через неделю он пропал без вести в окрестностях Мюнхена.

Применение Кондоров в люфтваффе

5 мая 1940 г. Гитлер лично в приказе 5-му воздушному флоту подчёркивал важность поддержки немецких войск в Нарвике. К этому времени относится первое появление Кондора на фронтах Второй мировой: первые 4 Fw 200C-0 (транспортники без вооружения) были поставлены в К.Gr.z.b.V.105 (боевая группа специального назначения), действовавшую на Норвегию, и благодаря своей дальности действия приняли главную нагрузку по снабжению германского десанта в Нарвике. Там же появились вооружённые Fw 200C-0, из них была сформирована первая эскадрилья для новой бомбардировочной эскадры, I/KG.40, и «Кондоры» впервые были применены в качестве дальнего бомбардировщика для ударов по британо-франко-польско-норвежским войскам и судам. Выяснился и главный эксплуатационный недостаток военного «Кондора»: из-за установки дополнительного оборудования и перегрузок во время выполнения боевых манёвров нагрузка на несущие элементы фюзеляжа распределялась крайне неравномерно, и если в полёте поломок не наблюдалось благодаря удачной общей компоновке, то при приземлении не раз отламывалась часть фюзеляжа сразу за крылом: по этой причине за годы войны было потеряно не менее 8 «Кондоров».

Взаимодействие с флотом

Летом 1940 года германский флот обратился к авиации за помощью в поиске конвоев и одиночных судов, следовавших в Великобританию, и с начала августа в его интересах стали действовать около 15 He 111 и 6-8 Fw 200 морской группы «Запад»; Fw 200C действовали из района Бордо. Pаботы по специализированному He 177 зашли в тупик, и «Кондор» утвердился в роли дальнего разведчика/бомбардировщика. Британский торговый флот в это время был совсем не приспособлен для борьбы с авиацией, и тоннаж потопленных «Кондорами» судов на 9 февраля 1941 года уже составлял 363 000 брутто-регистровых тонн. «Кондоры» обычно пересекали Бискайский залив, по дуге огибали Британские острова, атакуя по пути обнаруженные суда, и приземлялись на базе в Тронхейме или в Ставангере в Норвегии. Они успели поучаствовать в ночных налетах на район Ливерпуля. Наиболее заметным успехом было обнаружение и бомбежка 42.348-тонного лайнера «Эмпресс оф Британия», принадлежавшего «Канадиен Пасифик» 26 октября 1940 года в 120 км от Донегал-Бей; через два дня он был добит подводной лодкой U-32. Черчилль назвал «Кондоры» «scourge of the Atlantic» (бедствие или бич Атлантики).

В марте 1941 года было образовано авиационное командование «Атлантика», которому передали I/KG.40 c «Кондорами». Из штатной численности в 21, а к июню в 30 машин боеспособными, как правило, были 6-8. Остальные были в ремонте: гражданское происхождение самолёта делало его слишком уязвимым для перегрузок и огня зенитного оружия. Эффективность ПВО транспортных судов союзников постоянно возрастала, появились суда с катапультируемыми истребителями (CAM ships). Хотя с появлением летом 1941 года версии Fw 200C-3 вооружение самолёта усилилось (добавилось 2 пулемёта MG-15 по бокам фюзеляжа), из-за своей уязвимости и тихоходности он с трудом мог противостоять даже тяжёлым специализированным патрульным самолётам американского производства PB4Y, в то же время появившимся у Командования береговой авиацией ВВС Великобритании. Гибельной для «Кондоров» стала встреча 20 сентября 1941 года с первым британским эскортным авианосцем «Одесити», когда было потеряно сразу 3 или 4 «Кондора». В результате экипажи «Кондоров» получили указание не атаковать конвои или использовать облачность во время атаки, если та была абсолютно необходима. При любом повреждении предписывалось немедленно возвращаться на базу, не подвергая опасности дорогостоящую машину. Бомбометание в ясную погоду с высоты меньше 3000 м стало категорически запрещено, и начиная с версии Fw 200C3/U2 стал устанавливаться бомбоприцел «Лотфе»-7D, который значительно повысил точность бомбометания с высоты 3000-4000 м, но из-за несовместимости по габаритам нижняя 20-мм пушка была заменена на пулемёт MG-131. Основной задачей «Кондоров» стало обнаружение конвоев союзников для наведения на них подводных лодок. Взаимодействие обеспечивалось флаг-офицером подводных сил в Лорьянe, но прямой связи между самолётом и подводными лодками не было чтобы не давать пеленг. Авиационное командование «Атлантика» нередко жаловалось, что «Кондоры» обнаруживали конвои, сообщали о них и продолжали следовать за ними в течение долгого времени, однако подводные лодки конвой не атаковали. Впоследствии выяснялось, что подводных лодок в этом районе не было, о чём вице-адмирал Дёниц «забывал» сообщить.

К декабрю 1941 года группа III/KG.40, летавшая на He 111, начала переходить на Fw 200C-3, поскольку удары авиации по судам недалеко от британского побережья стали обходиться слишком дорого, и применение «Кондора» в качестве ударного самолёта возобновилось.

В то время как бискайские Fw 200 действовали в основном по судам союзников, их собратья в Тронхейме обычно вели разведку. Типичный маршрут пролегал из Тронхейма до северо-восточного побережья Исландии или до островa Ян-Майен, после чего самолёты возвращались на базу, либо следовали до точки в 40 милях от побережья Гренландии и назад. 4 июля 1942 года 25 Fw 200C из переведённой в Норвегию I/KG.40 атаковали в арктических водах следовавший в СССР конвой PQ-17: 2 судна были потоплены и 2 повреждены.

Появление локаторов

В феврале 1942 г в производство поступил Fw 200С-4, оборудованный локаторами и новым связным оборудованием, который стал самым многочисленным вариантом «Кондора». Первые Fw.200С-4 были оснащены поисковым локатором "Росток" с антеннами на носу. Вскоре самолёты стали оснащаться новым, более точным локатором «Хохентвиль», который обеспечивал и слепое бомбометание. На штабные машины ставились оба.

Кондоры на Восточном фронте

В конце 1942 года часть «Кондоров» была переброшена на Средиземное море для транспортных операций, а в январе 1943 года почти все оставшиеся «Кондоры» были переведены на Восточный фронт для снабжения окружённой немецкой группировки в Сталинграде и составили так называемое "специальное предприятие «Сталинград» или К.Gr.z.b.V.200. Сначала «Кондоры» садились на аэродром на окраине Сталинграда, но по мере сужения кольца окружения перешли к сбросу грузов на парашютах.18 января 1943 г. группа была переведена из Сталино в Запорожье, откуда продолжала сброс грузов почти до капитуляции 6-й немецкой армии. Затем было решено, что самолёт слишком ценен для решения таких задач. В течение пяти дней «Кондоры» бомбили железнодорожные пути в районе Сталинграда, после чего оставшиеся были выведены в Берлин, где из них сформировали 8./КG.40 (1-я и 3-я эскадрильи тем временем были вновь сформированы на Не.177).

Один Fw 200C-3 (F8+GW, W.Nr.0034) был захвачен советскими войсками в Сталинграде и впоследствии исследовался в НИИ ВВС РККА.

Возвращение в Атлантику

В течение 1943 г. в качестве дальнего морского разведчика «Кондоры» постепенно замещались Ju 290 и стали использоваться только для атаки транспортов. После обнаружения судов союзников стартовали минимум четыре «Кондора». Самолёты обычно летели низко в плотном строю до определённой точки роспуска, вроде мыса Ортегаль, за ним шли фронтом с интервалом 40-50 км. Каждая машина периодически поднималась метров на 500, делая широкий круг и ведя поиск цели локатором «Хохентвиль», после чего снова ложилась на генеральный курс. Первый «Кондор», обнаруживший конвой, сообщал об этом другим самолётам. В конце года появились Fw 200С-8, построенные специально в качестве носителей управляемых ракет Хеншель Hs 293А. Перед этим для этого были приспособлены несколько Fw 200С-3/U1 и U2, получив наименование С-6: они оснащались парой Нs-293 на специальных креплениях под внешними гондолами двигателей. Fw 200С-6 из состава III/КG.40 впервые совершили боевой вылет 28 декабря 1943 г., один из четырёх «Кондоров» был оснащён двумя ракетами Нs-293А и был сбит патрульным «Сандерлэндом» раньше, чем встретился с целью. Несколько последних «Кондоров» С-8 были выпущены в качестве специализированных носителей Нs-293 в январе-феврале 1944 г. и имели удлинённые гондолы внешних двигателей. К этому времени дни «Кондоров» как противокорабельных самолётов были сочтены. С потерей баз в Бискайском заливе одна из эскадрилий III/КG.40 была переведена в Норвегию, а остальные выведены в Германию.

Возврат к изначальному назначению

С середины 1944 года «Кондоры» всё больше использовались, и вполне успешно, для транспортных операций. Два специализированных транспортных «Кондора» были закончены ещё в 1942 году. Это были Fw 200С-4/U1 и Fw 200С-4/U2. На них монтировалась короткая нижняя гондола. В верхней передней башне Fw-19 и в верхней задней Fw-20 монтировались пулемёты MG-15; такие же пулемёты стояли в носовой и в задней части нижней гондолы. Самолёты отличались от остальных только установкой пассажирских кресел. На первом самолёте стояло 11 кресел, на втором — 14. Fw 200С-4/U1 использовался Гитлером, Гиммлером и Дёницем. После расформирования осенью 1944 года КG.40 «Кондоры» были в декабре переведены в 5-ю транспортную эскадрилью. Позже их перевели в Вену, в состав командования «Зюд-Ост». В 1945—1946 годах один трофейный «Кондор» использовался ВВС Великобритании и три полярной авиацией СССР (бортовые коды СССР-Н400, СССР-Н401, СССР-Н500 (сер. № 0199, бывший нем. код TA+MA)), последний был потерян 23 апреля 1950 года в аварии в аэропорту Якутска. На летающих в СССР самолетах были установлены советские двигатели. Fw 200 V3 использовался Люфтваффе как личный самолет Гитлера. Он имел собственное имя «Immelman III» и трижды менял схему окраски. Fw 200C-4/U1 был личным самолетом Генриха Гиммлера.

Последний Кондор

Несколько повреждённых «Кондоров» в течение войны совершили вынужденную посадку в Испании. 4 из них были выкуплены испанским правительством у Германии, из которых 3 пошли на запчасти к одному наиболее пригодному для полётов «Кондору». Он использовался до 1950 г., когда из-за неисправностей и отсутствия запчастей был отправлен на слом.

Модификации

Fw 200A(Fw 200V)

авиалайнер

Fw 200-S-1

доработаный для перелёта Берлин-Токио Fw 200-V-1 «Brandenburg»

Fw 200V10

прототип дальнего разведчика

Fw 200B-1

транспортный самолёт с двигателями BMW 132Dc в единственном экземпляре

Fw 200B-2

транспортный самолёт с двигателями BMW 132H, выпущено 3 шт.

Fw 200C-0

партия из 10 переделанных самолётов серии В с усиленным фюзеляжем: первые 4 были невооружёнными транспортниками, следующие 6 были вооружены

Fw 200C-1

дальний разведчик/бомбардировщик

Fw 200C-2

C-1 с улучшенными мотогондолами

Fw 200C-3

усилены крылья и фюзеляж, добавились 2 пулемёта MG-15 по бокам и стрелок; двигатели Bramo 323 R-2

Fw 200C-3/U1

пулемёт наверху спереди заменён на пушку MG-151

Fw 200C-3/U2

новый бомбоприцел Лотфе-7D, нижняя пушка заменена пулемётом MG-131, наверх спереди вместо пушки вернулась башенка Fw-19 c пулемётом MG-15

Fw 200C-3/U3

двумя пулемётами сверху стали MG-131, спереди в башенке EDL-131

Fw 200C-3/U4

увеличены баки, добавлен стрелок; все пулемёты стали MG-131, спереди опять в башенке Fw-19

Fw 200C-4

появились локаторы «Росток», а затем «Хохентвиль»

Fw 200C-4/U1 (Werk-Nr 137)

скоростной транспортный самолёт в 1 экз., построен для верхушки Рейха

Fw 200C-4/U2 (Werk-Nr 138)

скоростной транспортный самолёт в 1 экз., 14 кресел

Fw 200C-6

приспособленные для несения противокорабельных ракет Хеншель Hs 293 C-3/U1 и C-3/U2.

Fw 200C-8

специализированные носители ракет Хеншель Hs 293

Аварии и катастрофы

• 27 сентября 1944 года Fw 200 компании Lufthansa (D-AHML) был сбит истребителем английских ВВС и упал близ Дижона, Франция; 9 человек, бывших на борту, погибли.
• 29 ноября 1944 года Fw 200 компании Lufthansa (D-ARHW Friesland) по ошибке сбит немецким патрульным судном и разбился у Måkläppen, Швеция, погибло 10 человек.
• 21 апреля 1945 года Fw 200KB-1 компании Lufthansa (D-ASHH Hessen), упал близ Пизенкофена; погибли все, находившиеся на борту (21 человек). Эта катастрофа считается самой масштабной из случавшихся с Fw 200.
• 4 сентября 1946 года Fw 200A-5 Датских авиалиний (DDL) OY-DEM Jutlandia, потерпел аварию во время посадки при сильном боковом ветре в аэропорту Нортхолт; пострадавших не было, самолёт списан.
• 13 декабря 1946 года Fw 200C Авиаарктика (СССР-Н400) экипажа М.А. Титлова из-за отказа двух двигателей произвёл вынужденную посадку в районе Байдарацкой губы; все 21 человек на борту уцелели, самолёт списан.
• 8 марта 1947 года в аэропорту Сантос-Дюмон в Fw 200A-0 бразильской компании Cruzeiro do Sul (PP-CBI) врезался приземлявшийся Douglas DC-3 компании Panair do Brazil, жертв не было, однако пришедший в негодность Fw 200 был списан.
• 23 апреля 1950 года Fw 200C-4 Авиаарктика (СССР-Н500) экипажа Ф.А. Шатрова, во время посадки при сильном боковом ветре выкатился за взлётную полосу и разбился в аэропорту Якутска; пострадавших не было, самолёт списан.

Уцелевшие Кондоры сегодня

Только один относительно целый «Кондор» существует сегодня. Этот самолёт был поднят по частям со дна Тронхеймс-фьорда в Норвегии в конце 90-х и собран в Техническом музее в Берлине. Недалеко от места поднятия самолёта рядом с городом Восс отдельно имеются крылья от «Кондора», но местные жители ответили отказом на просьбу музея передать их для восстановления самолёта, так как не хотят терять памятник войны.

Тактико-технические характеристики

• Источники данных: [base13.glasnet.ru/wol/fw/200-1.htm#2 «Крылья люфтваффе» Фокке-Вульф Fw.200], J. C. Salgado " Focke-Wulf Fw 200 «Condor»

Fw 200-V-1 «Brandenburg»

• Тип — дальний авиалайнер
• Экипаж: 4 человека
• Длина: 23,85 м
• Размах крыла: 32,84 м
• Высота: 6 м
• Площадь крыла: 118 м²
• Масса пустого: 9788 кг
• Нормальная взлётная масса: 14582 кг
• Двигатели: 4 × радиальных БМВ-132Л мощностью 750 л.с.
• Пропеллеры: двухлопастные
• Крейсерская скорость: 330 км/ч
• Вместимость: 26 пассажиров
• Нормальная дальность полёта: свыше 3000 км с 4360 л топлива

Fw 200C-3/U4

• Тип — дальний морской разведчик/бомбардировщик
• Экипаж: 7 человек
• Длина: 23,46 м
• Размах крыла: 32,84 м
• Высота: 6,3 м
• Площадь крыла: 118 м²
• Масса пустого: 12960 кг
• Максимальная взлётная масса: 22720 кг
• Двигатели: 4 × радиальных 9-цилиндровых Брамо-323К-2 Фафнир мощностью 1200 л.с .на взлёте с впрыском водно-спиртовой смеси, 1000 л.с. у земли без форсажа и 940 л.с. на высоте 4000 м
• Пропеллеры: трёхлопастные
• Максимальная скорость:
  • на высоте 4800м: 360 км/ч
  • у земли: 306 км/ч
• Крейсерская скорость:
  • на высоте 4000м: 332 км/ч
  • у земли: 275 км/ч
• Дальность полёта на наивыгоднейшей скорости:
  • 3536 км с 8050 л топлива
  • 4400 км с 9950 л топлива
• Практический потолок: 5800 м

Вооружение

• Стрелково-пушечное:
  • 2×7,92-мм пулемёта MG-15 с 1000 патронами каждый — в башне с гидроприводом Fw-19 в передней части фюзеляжа и в задней части гондолы
  • 3×13 мм пулемета MG-131 — один с 500 патронами на верхней задней установке и два с 300 патронами на ствол в боковых окнах
  • 1×20 мм пушка MG-151 с 500 снарядами на подвижной установке в носу нижней гондолы
• Бомбовое:
  • до 2100 кг бомб в комбинации 2×500 кг, 2×250 кг и 12×50 кг
• Поисковое оборудование: локатор целеуказания «Хохентвиль»

Сравнение с другими аналогичными самолётами

Таблица: Сравнительные характеристики самолётов

Название	Пе-8	Boeing B-17 Flying Fortress	Handley Page Halifax	Vickers Wellington	Short Stirling	Focke-Wulf Fw 200 Condor
Фото
Страна
Производитель	КАПО	Boeing Vega</span>ruen Douglas	Handley Page	Vickers-Armstrongs	Short Brothers	Focke-Wulf Flugzeugbau GmbH
Длина	23,59 м	22,66 м	21,86 м	19,68 м	26,6 м	23,46 м
Размах крыла	39,13 м	31,62 м	30,18 м (31,75 м)	26,26 м	30,2 м	32,84 м
Площадь крыла	188,6 м²	131,92 м²	116,13 м² (118,45 мм²)	78,04 м²	135,64 м²	118 м²
Масса пустого	19 986 кг	16 391 кг	17 345 кг	8 417 кг		12 960 ru
Боевая нагрузка	5000 кг	2300 кг	5897 кг	2041 кг	6350 кг	2100кг
Максимальная взлётная масса	35 000 кг	29 710 кг	29 710 кг	12 927 ru	31 751 кг	22 720 кг
Двигатель	4 × V-12 АМ-35А	4 × Wright R-1820-97 «Cyclone»	4 × Bristol Hercules XVI	2 × Bristol Pegasus Mk. XVIII	4 × Bristol Hercules XI	4 × Брамо-323К-2 Фафнир
Максимальная тяга	4 × 1350 л.с. (4 × 1000 кВт)	4 × 1200 л.с.	4 × 1615 л.с. (4 × 1205 кВт)	2 × 1050 л.с. (2 × 783 кВт)	4 × 1590 л.с. (4 × 1186 кВт)	4 × 1200 л.с.
Максимальная скорость	443 км/ч	516 км/ч	454 км/ч	378 км/ч	418 км/ч	360 км/ч
Крейсерская скорость	400 км/ч	400 км/ч	346 км/ч		346 км/ч	332 км/ч
Боевой радиус	3600 км	3219 км	1658 км	2905 км	1191 км	3536 км
Практический потолок	9 300 м	10 850 м	7 315 м	5 486 м	5 030 м	5 800 м
Скороподъёмность	5,9 м/с	4,6 м/с	4,88 м/с	5,34 м/с	1,82 м/с	н/д
Тяговооружённость	140 Вт/кг	150 Вт/кг	195 Вт/кг	130 Вт/кг	176 Вт/кг	н/д
Стрелково-пушечное вооружение	2× 20 мм пушки; 2× 12,7 мм пулемёты; 2× 7,62 мм пулемёта	12× 12,7 мм	1 × 7,7 мм пулемёт; 2 × 4 × 7,7 мм пулемётов	6-8 пулеметов	8 × 7,7 мм пулемётов	2×7,92-мм пулемёта; 3×13 мм пулемета; 1×20 мм пушка

</div></div>

См. также

• Focke-Wulf Fw 300
• Focke-Wulf Ta 400
• Bloch MB.300

Ссылки

• [base13.glasnet.ru/wol/fw/200-1.htm#2 «Крылья люфтваффе» Фокке-Вульф Fw.200], © Перевод Андрея Фирсова, 1993

Отрывок, характеризующий Focke-Wulf Fw 200 Condor

– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.
– Ну, этого ты никак не знаешь, – сказал Николай; – но мне надо поговорить с ней. Что за прелесть, эта Соня! – прибавил он улыбаясь.
– Это такая прелесть! Я тебе пришлю ее. – И Наташа, поцеловав брата, убежала.
Через минуту вошла Соня, испуганная, растерянная и виноватая. Николай подошел к ней и поцеловал ее руку. Это был первый раз, что они в этот приезд говорили с глазу на глаз и о своей любви.
– Sophie, – сказал он сначала робко, и потом всё смелее и смелее, – ежели вы хотите отказаться не только от блестящей, от выгодной партии; но он прекрасный, благородный человек… он мой друг…
Соня перебила его.
– Я уж отказалась, – сказала она поспешно.
– Ежели вы отказываетесь для меня, то я боюсь, что на мне…
Соня опять перебила его. Она умоляющим, испуганным взглядом посмотрела на него.
– Nicolas, не говорите мне этого, – сказала она.
– Нет, я должен. Может быть это suffisance [самонадеянность] с моей стороны, но всё лучше сказать. Ежели вы откажетесь для меня, то я должен вам сказать всю правду. Я вас люблю, я думаю, больше всех…
– Мне и довольно, – вспыхнув, сказала Соня.
– Нет, но я тысячу раз влюблялся и буду влюбляться, хотя такого чувства дружбы, доверия, любви, я ни к кому не имею, как к вам. Потом я молод. Мaman не хочет этого. Ну, просто, я ничего не обещаю. И я прошу вас подумать о предложении Долохова, – сказал он, с трудом выговаривая фамилию своего друга.
– Не говорите мне этого. Я ничего не хочу. Я люблю вас, как брата, и всегда буду любить, и больше мне ничего не надо.
– Вы ангел, я вас не стою, но я только боюсь обмануть вас. – Николай еще раз поцеловал ее руку.


У Иогеля были самые веселые балы в Москве. Это говорили матушки, глядя на своих adolescentes, [девушек,] выделывающих свои только что выученные па; это говорили и сами adolescentes и adolescents, [девушки и юноши,] танцовавшие до упаду; эти взрослые девицы и молодые люди, приезжавшие на эти балы с мыслию снизойти до них и находя в них самое лучшее веселье. В этот же год на этих балах сделалось два брака. Две хорошенькие княжны Горчаковы нашли женихов и вышли замуж, и тем еще более пустили в славу эти балы. Особенного на этих балах было то, что не было хозяина и хозяйки: был, как пух летающий, по правилам искусства расшаркивающийся, добродушный Иогель, который принимал билетики за уроки от всех своих гостей; было то, что на эти балы еще езжали только те, кто хотел танцовать и веселиться, как хотят этого 13 ти и 14 ти летние девочки, в первый раз надевающие длинные платья. Все, за редкими исключениями, были или казались хорошенькими: так восторженно они все улыбались и так разгорались их глазки. Иногда танцовывали даже pas de chale лучшие ученицы, из которых лучшая была Наташа, отличавшаяся своею грациозностью; но на этом, последнем бале танцовали только экосезы, англезы и только что входящую в моду мазурку. Зала была взята Иогелем в дом Безухова, и бал очень удался, как говорили все. Много было хорошеньких девочек, и Ростовы барышни были из лучших. Они обе были особенно счастливы и веселы. В этот вечер Соня, гордая предложением Долохова, своим отказом и объяснением с Николаем, кружилась еще дома, не давая девушке дочесать свои косы, и теперь насквозь светилась порывистой радостью.
Наташа, не менее гордая тем, что она в первый раз была в длинном платье, на настоящем бале, была еще счастливее. Обе были в белых, кисейных платьях с розовыми лентами.
Наташа сделалась влюблена с самой той минуты, как она вошла на бал. Она не была влюблена ни в кого в особенности, но влюблена была во всех. В того, на кого она смотрела в ту минуту, как она смотрела, в того она и была влюблена.
– Ах, как хорошо! – всё говорила она, подбегая к Соне.
Николай с Денисовым ходили по залам, ласково и покровительственно оглядывая танцующих.
– Как она мила, к'асавица будет, – сказал Денисов.
– Кто?
– Г'афиня Наташа, – отвечал Денисов.
– И как она танцует, какая г'ация! – помолчав немного, опять сказал он.
– Да про кого ты говоришь?
– Про сест'у п'о твою, – сердито крикнул Денисов.
Ростов усмехнулся.
– Mon cher comte; vous etes l'un de mes meilleurs ecoliers, il faut que vous dansiez, – сказал маленький Иогель, подходя к Николаю. – Voyez combien de jolies demoiselles. [Любезный граф, вы один из лучших моих учеников. Вам надо танцовать. Посмотрите, сколько хорошеньких девушек!] – Он с тою же просьбой обратился и к Денисову, тоже своему бывшему ученику.
– Non, mon cher, je fe'ai tapisse'ie, [Нет, мой милый, я посижу у стенки,] – сказал Денисов. – Разве вы не помните, как дурно я пользовался вашими уроками?
– О нет! – поспешно утешая его, сказал Иогель. – Вы только невнимательны были, а вы имели способности, да, вы имели способности.
Заиграли вновь вводившуюся мазурку; Николай не мог отказать Иогелю и пригласил Соню. Денисов подсел к старушкам и облокотившись на саблю, притопывая такт, что то весело рассказывал и смешил старых дам, поглядывая на танцующую молодежь. Иогель в первой паре танцовал с Наташей, своей гордостью и лучшей ученицей. Мягко, нежно перебирая своими ножками в башмачках, Иогель первым полетел по зале с робевшей, но старательно выделывающей па Наташей. Денисов не спускал с нее глаз и пристукивал саблей такт, с таким видом, который ясно говорил, что он сам не танцует только от того, что не хочет, а не от того, что не может. В середине фигуры он подозвал к себе проходившего мимо Ростова.
– Это совсем не то, – сказал он. – Разве это польская мазу'ка? А отлично танцует. – Зная, что Денисов и в Польше даже славился своим мастерством плясать польскую мазурку, Николай подбежал к Наташе:
– Поди, выбери Денисова. Вот танцует! Чудо! – сказал он.
Когда пришел опять черед Наташе, она встала и быстро перебирая своими с бантиками башмачками, робея, одна пробежала через залу к углу, где сидел Денисов. Она видела, что все смотрят на нее и ждут. Николай видел, что Денисов и Наташа улыбаясь спорили, и что Денисов отказывался, но радостно улыбался. Он подбежал.
– Пожалуйста, Василий Дмитрич, – говорила Наташа, – пойдемте, пожалуйста.
– Да, что, увольте, г'афиня, – говорил Денисов.
– Ну, полно, Вася, – сказал Николай.
– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.