Jeep CJ

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Jeep CJ
Общие данные
Производитель: Willys-Overland Motors
Kaiser-Jeep
American Motors
Годы пр-ва: 19441986
Дизайн
Компоновка: переднемоторная, полноприводная
На рынке
Предшественник
Предшественник
Преемник
Преемник
Jeep CJJeep CJ

Jeep CJ (от англ. Civilian Jeep — Гражданский джип) — гражданская версия известного армейского джипа Willys MB времён Второй мировой войны. Выпускался разными компаниями с 1944 по 1986 год. За этот период сменилось семь поколений Jeep CJ. С 1986 года получил новое название — Jeep Wrangler, под которым выпускается до сих пор.

Автомобили Jeep CJ производились следующими производителями:





CJ1A

Первый опытный образец Jeep CJ1A был выпущен в 1944 году компанией Willys-Overland Motors. Хотя название CJ1A содержит сокращение CJ, CJ1A не был действительно доступен в розничной торговле. CJ1A были лишь прототипом, используемым в целей тестирования. Willys произвёл чуть более трех десятков CJ1A в 1944 и 1945 году. Этот джип был непосредственно основан на базе военного Willys MB (используя тот же двигатель) с откидным задним бортом, бамперами и тентом гражданского образца. Ни один такой экземпляр не сохранился.

CJ2

Jeep CJ2A
Общие данные
Производитель: Willys-Overland Motors
Годы пр-ва: 19451949
Дизайн
Компоновка: переднемоторная, полноприводная
Двигатели
Трансмиссия
трёхступенчатая механическая T-90
Характеристики
Массово-габаритные
Длина: 3320 мм
Ширина: 1500 мм
Высота: 1750 мм
Колёсная база: 2032 мм
На рынке
Предшественник
Предшественник
Jeep CJ1A
Преемник
Преемник
Jeep CJ3A
Jeep CJJeep CJ

Осенью 1944 года была построена дюжина прототипов сельскохозяйственного назначения «Agrijeeps» CJ-2. Еще одну партию в количестве 22 усовершенствованных CJ-2 произвели в начале 1945 года. Эта партия отличалась боковым расположением запасного колеса (перед задней правой колесной аркой) и медными табличками с надписью «Jeep».

CJ2A

Серийное производство Jeep CJ началось 17 июля 1945 года. Гражданская версия получила обозначение CJ-2A. Внешне от MB её отличали увеличенные фары гражданского образца с хромированной окантовкой, откидной задний борт с выштампованной маркой Willys («запаска» была перенесена на правый борт за колесную арку), такие же выштамповки были на боковинах капота и откидной рамке ветрового стекла. Как и военный «Willys MB», CJ-2A имел раздельное ветровое стекло. Двигатель Go Devil с увеличенной (под стабильный по качеству гражданский «76-й» бензин) степенью сжатия был мощнее военной версии на пару лошадиных сил. Старая 3-ступенчатая коробка передач «Warner T-84» была заменена новой трёхступенчатой «Warner T-90», что позволило увеличить максимальную скорость. На самых первых выпусках CJ-2A еще устанавливались мосты от военного MB с полуосями загруженного типа, а снаружи кузова еще сохранялись места под крепеж инструмента и канистр. Так как CJ-2A был предназначен для использования как сельскохозяйственное транспортное средство, он оснащался задним механизмом отбора мощности. Продажи CJ-2A стартовали достаточно бурно, несмотря на наличие на военных складах огромного количества Willys MB, продававшихся по бросовой цене в $100К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4041 день]. Тем не менее тираж CJ-2A, выпускавшегося до 1949 года, достиг 214202 экземпляров, из которых 1824 были выпущены еще до конца 1945-го.

На базе Jeep CJ-2A в 1946 году был выпущен комфортабельный Willys Jeep Wagon, который продержался на конвейере до 1965 года.


CJ3

Jeep CJ3
Общие данные
Производитель: Willys-Overland Motors
Kaiser-Frazer
Kaiser-Jeep
Годы пр-ва: 19491968
Дизайн
Компоновка: переднемоторная, полноприводная
Двигатели
Трансмиссия
трёхступенчатая механическая T-90
Характеристики
Массово-габаритные
Длина: 3320 мм
Ширина: 1500 мм
Высота: 1750 мм
Колёсная база: 2032 мм
На рынке
Предшественник
Предшественник
Jeep CJ2A
Преемник
Преемник
Jeep CJ5A
Jeep CJJeep CJ

CJ-3А

Jeep CJ-3A был выпущен в 1949 году на замену модели CJ-2A. Характерной чертой стало цельное ветровое стекло без перемычки и вентиляционных лючков под ним. Кроме того, задний мост Spicer 42-1 был заменен на Spicer 44-2. С 1951 года версия «Farm Jeep» оснащалась коробкой отбора мощности. В общей сложности с 1949 по 1953 год было произведено 131 843 джипов CJ-3A. Его военная версия Willys MC была стандартизирована американской армией как M-38.

CJ-3B

Jeep CJ-3B заменил модель CJ-3A в 1953 году. В этом же году Willys был продан фирме Kaiser. Высокая решетка радиатора и новый капот позволили разместить новый двигатель «Willys F4-134 Hurricane». CJ-3B производился до 1968 года, выпущено в общей сложности 155 494 автомобиля. Проект CJ-3B лицензировался для многих международных изготовителей, включая Mitsubishi Motors (Япония) и Mahindra (Индия). Mitsubishi прекратила производство гражданской версии джипов Mitsubishi Jeep J55 в 1998 году, произведя приблизительно 200 000 единиц. С 1998 года эта модель поставляется только японским силам самообороны. Mahindra свернула производство модели CJ-3B только в 2010 году, заменив её на более современную Thar (на базе лицензионного CJ7).


CJ-4

Был построен только один Jeep CJ-4 (в 1951 году). Он оснащался новым двигателем «Willys Hurricane» и имел 81-дюймовую (2057 мм) колесную базу. Проект CJ-4 был своего рода промежуточным звеном между CJ-3B и CJ-5. Проект в серию не пошёл, и транспортное средство в конечном счете было продано фабричному служащему.

CJ-5

Jeep CJ-5
Общие данные
Производитель: Kaiser-Frazer
Kaiser-Jeep
American Motors
Годы пр-ва: 19541983
Дизайн
Компоновка: переднемоторная, полноприводная
Двигатели
Характеристики
Массово-габаритные
Колёсная база: 2057 мм (1954-1971)
2121 mm (1972-1983)
На рынке
Предшественник
Предшественник
Jeep CJ-3
Преемник
Преемник
Jeep CJ-6
Jeep CJJeep CJ

Jeep CJ-5 был создан новым корпоративным владельцем (Kaiser) под влиянием армейского джипа M38A1 (Willys MD) в 1954 году. CJ-5 предназначен был заменить CJ-3B, но некоторое время обе модели выпускались параллельно. В свою очередь CJ-5, выпускавшийся до 1983 года, также выпускался параллельно с тремя более свежими моделями. В общей сложности произведено 603 303 CJ-5.

В 1965 году Kaiser купил права на производство двигателя «Buick Dauntless 225 V6» и CJ-5 и CJ-6 получили новый двигатель мощностью 155 л.с.

В 1970 году компания была продана фирме American Motors, и двигатель «Buick Dauntless» был снят с производства после 1971 года. (так как подразделение GM Buick выкупило обратно технологию изготовления двигателя). AMC в 1972 году начала использовать свои рядные двигатели с шестью цилиндрами рабочим объёмом 4,2 л, а также предлагала двигатель V8.

Чтобы поместить новый рядный двигатель с шестью цилиндрами, крылья и капот были удлинены на 5 дюймов (127 мм), начиная с 1972 года колесная база тоже была увеличена на 3 дюйма (76 мм).

В 1976 году внешность была немного изменена. В начале 1980-х вышла версия «Hurricane» («Ураган») — с двигателем «GM Iron Duke I4».

Были также произведены несколько специальных моделей CJ-5:

  • 1961—1963 гг. — Tuxedo Park Mark III
  • 1965 год — Tuxedo Park Mark IV
  • 1969 год — Camper
  • 1969 год — модель 462
  • 1970 год — Renegade I
  • 1971 год — Renegade II с двигателем Golden Eagle V8
  • 1972—1983 гг. — модели Renegade с пятилитровым двигателем AMC V8 и колёсами из лёгкого сплава
  • 1973 год — Super Jeep
  • 1977—1983 гг. — Golden Eagle.

CJ-5A

С 1964 по 1968 год выпускалась модификация CJ-5A.


CJ-6

Jeep CJ6
Общие данные
Производитель: Kaiser-Frazer
Kaiser-Jeep
American Motors
Годы пр-ва: 19551981
Дизайн
Компоновка: переднемоторная, полноприводная
Двигатели
Характеристики
Массово-габаритные
Колёсная база: 2565 мм
На рынке
Предшественник
Предшественник
Jeep CJ5
Преемник
Преемник
Jeep CJ7
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Jeep CJ-6 был более длинным вариантом CJ-5 (колесная база 101" — 2565 мм). Появившись в 1955 году, CJ-6 никогда не был очень популярен в Соединенных Штатах. Большинство моделей CJ6 было продано в Швеции и Южной Америке. Американские продажи закончились в 1975 году. Только 50 172 машин было выпущено, когда серия полностью вышла из производства в 1981 году.

Президент Рональд Рейган имел CJ-6 и использовал его на своём ранчо «Rancho del Cielo» в КалифорнииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 5272 дня].

CJ-6A

С 1964 по 1968 год выпускалась модификация CJ-6A.


CJ-7

Jeep CJ-7
Общие данные
Производитель: American Motors
Годы пр-ва: 19761986
Дизайн
Компоновка: переднемоторная, полноприводная
Двигатели
Характеристики
Массово-габаритные
Длина: 3950 мм
Ширина: 1660 мм
Высота: 1850 мм
Колёсная база: 2565 мм
На рынке
Предшественник
Предшественник
Jeep CJ6
Преемник
Преемник
Jeep CJJeep CJ

У Jeep CJ-7 была больше колесная база, чем CJ-5 (2565 мм). За 11 лет производства с 1976 года по 1986 год было построено 379299 джипов CJ-7.

CJ-7 получил новую систему Quadra-Trac[неизвестный термин], была освоена модификация с автоматической трансмиссией. Другие изменения включают в себя новый съёмный жесткий верх и стальные двери. CJ-7 был также доступен в версии Renegade и Laredo. В версии Laredo были установлены более комфортабельные сиденья и рулевое колесо, а также «хром-пакет», который включает в себя бампер, переднюю решетку и зеркала. Опционально был доступен Trak-Lok — блокировка дифференциала заднего моста.

Дизельная версия производилась только на экспорт. Эта модель имеет двигатель «Isuzu C240», коробку передач Tremec T176. Двигатели были предоставлены General Motors, отделением Isuzu.

Двигатели

  • 2.5 L AMC I4
  • 3.8 L AMCI6
  • 4.2 L AMC I6
  • 5 L AMC V8
  • 2.3 L Isuzu Diesel C240

Коробки передач

  • Warner T-18 (4-ступенчатая МКПП)
  • Borg-Warner T-4 (4-ступенчатая МКПП)
  • Borg-Warner T-5 (5-ступенчатая МКПП)
  • Tremec T-150 (3-ступенчатая МКПП)
  • Tremec T-176 (4-ступенчатая МКПП)
  • Borg-Warner SR-4 (4-ступенчатая МКПП)
  • GM TH-400 (3-ступенчатая АКПП)
  • Chrysler TF-999 (3-ступенчатая АКПП с двигателем 4.2L)
  • Chrysler TF-904 (3-ступенчатая АКПП с двигателем 2.5L)


CJ-8

Jeep CJ-8 Scrambler, представленный в 1981 году, представлял собой длиннобазную версию с кузовом пикап на базе рамного Jeep CJ-7. В течение пяти лет было построено 27792 пикапов CJ8 Scrambler, после чего ему на смену пришел аналогичный по классу легкий пикап Jeep Comanche, основанный на модели Jeep Cherokee XJ с несущим кузовом.

На CJ-8 Jeep Scrambler не устанавливалась инновационная полноприводная трансмиссия Quadra-Trac. Большинство CJ-8, использовали четырёх- или пятиступенчатую коробки передач, а трёхступенчатая автоматическая коробка передач была доступна как опция.

Бывший президент США Рональд Рейган владел синим CJ-8 Scrambler и использовал его на своем «Ранчо дель Cielo» в Калифорнии [www.collinsbrosjeep.com/images/jeep%20ad%20pictures/reagan_scrambler.gif].

CJ-10

CJ-10-пикап, который производился с 1981 по 1985 год и продавался в основном на экспорт, хотя несколько CJ-10 используются ВВС США для буксировки самолетов. Особенностью модели являются квадратные фары и радиаторная решетка с 9 прорезями, как на военных моделях (гражданские версии до этого имели решетку с 7 прорезями).

См. также

Напишите отзыв о статье "Jeep CJ"

Примечания

Ссылки

  • [www.thecj2apage.com/ CJ-2A]
  • [www.film.queensu.ca/CJ3B/Index.html CJ-3B]
  • [www.earlycj5.com/ CJ-5]

Отрывок, характеризующий Jeep CJ

Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!