Агин, Александр Алексеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Агин.
Александр Агин

Алекса́ндр Алексе́евич А́гин (1817, Новоржевский уезд Псковской губернии — 1875, село Качановка Черниговской губернии) — русский художник, рисовальщик-иллюстратор.





Биография

Александр Агин — внебрачный сын отставного ротмистра кавалергадского полка, участника Отечественной войны 1812 года Алексея Петровича Елагина и его крепостной, почему и получил усечённую фамилию.

С 1827 года учился в Псковской гимназии; в 1834—1839 годах — в Петербургской Академии художеств (с 1836 года — в классе К. П. Брюллова одновременно с Т. Г. Шевченко), по окончании которой получил звание учителя рисования в гимназиях, позже был пенсионером Общества поощрения художников. В. И. Григорович отмечал, что рисунки для «Священной истории», выполненные в 1844 году Агиным, «могут выдержать строгую критику во всех отношениях», а в 1845 году: «сочинение 82 библейских сюжетов обнаруживает самобытность и зрелость мощного таланта».

В 1853 году из-за осложнений с цензурой Агин уехал в Киев, где преподавал рисование в кадетском корпусе и работал бутафором в театре Бергера.

Умер в имении Тарновского «Качановка» Черниговской губернии.

Творчество

Известен как отличный рисовальщик, в основном иллюстрировал книги и различные издания, является основоположником российской жанровой иллюстрации. Создавал серии к произведениям Е. П. Гребёнки, И. И. Панаева, И. С. Тургенева, М. Ю. Лермонтова, А. С. Пушкина и других, сотрудничал с журналами.

В 1844—1845 иллюстрировал «Ветхий Завет», в 1849 — исполнил эскизы рельефов к памятнику И. А. Крылову работы П. К. Клодта в Летнем саду в Санкт-Петербурге.

Главная его работа — впервые созданные 104 иллюстрации к «Мёртвым душам» Н. В. Гоголя, гравированные на дереве его постоянным сотрудником Е. Е. Бернардским.

  • Agin damy.jpg

    Дама просто приятная и дама, приятная во всех отношениях

  • Agin nozdrev.jpg

    Ноздрёв

  • Agin pliuskin.jpg

    Плюшкин

  • Agin sobakevic.jpg

    Собакевич

«Сто рисунков к поэме Н. В. Гоголя „Мёртвые души“» выходили в 1846—1847 годах тетрадями по четыре гравюры на дереве в каждой. Помимо Бернардского в гравировании иллюстраций принимали участие его ученики Ф. Бронников и П. Куренков. Всего вышло 18 выпусков — 72 гравюры из выполненных ста. Три гравюры к «Повести о капитане Копейкине» были помещены в «Иллюстрированном альманахе» (1848), две гравюры — в «Литературном сборнике» (1849), изданных Н. А. Некрасовым и И. И. Панаевым. Полностью вся серия (104 рисунка) была опубликована в 1892 году и фототипически повторена в 1893 году. Роман с включёнными в текст иллюстрациями Агина, гравированными Бернардским, вышел в 1934 году, затем в 1937 году; с иллюстрациями Агина книга выходила и после Второй мировой войны[1].

Напишите отзыв о статье "Агин, Александр Алексеевич"

Примечания

  1. ↑ Валентин Курбатов «Художник с умом и чувством…» — Альманах библиофила. Выпуск второй. — Москва: Книга, 1975. — С. 212—232.

Литература

Ссылки

  • [www.staratel.com/pictures/ruspaint/013.htm Агин, Александр Алексеевич] в библиотеке «Старатель»
  • [www.culture.pskov.ru/ru/persons/object/61 Александр Агин]

Отрывок, характеризующий Агин, Александр Алексеевич

В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Агин,_Александр_Алексеевич&oldid=81552525»