Акимов, Василий Петрович

Василий Петрович Акимов
Дата рождения	25 января 1835(1835-01-25)
Дата смерти	17 сентября 1886(1886-09-17) (51 год)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота, Генеральный штаб
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	Варшавское пехотное юнкерское училище, 7-й гренадерский Самогитский полк, Павловское военное училище
Сражения/войны	Русско-турецкая война 1877—1878
Награды и премии	Орден Святой Анны 3-й ст. (1863), Орден Святого Станислава 2-й ст. (1867), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1870), Орден Святой Анны 2-й ст. (1873), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1878), Золотое оружие «За храбрость» (1879), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1879), Орден Святой Анны 1-й ст. (1883)

Васи́лий Петро́вич Аки́мов (1835—1886) — участник Русско-турецкой войны 1877—1878 годов, начальник Варшавского пехотного юнкерского училища и 1-го военного Павловского училища, генерал-лейтенант.

Биография

Родился 25 января 1835 года. Получив образование в Дворянском полку (2-е военное Константиновское училище), Акимов произведён в офицеры 13 августа 1853 года с зачислением в Малороссийский гренадерский фельдмаршала графа Румянцева полк.

С 7 января 1854 года его перечислили в резервный батальон гренадерской дивизии, потом в Лейб-гвардии Литовский полк и, для приготовления к поступлению в Николаевскую академию Генерального штаба, прикомандировали к штабу командующего войсками в Санкт-Петербурге.

В 1857 году, окончив курс академии в чине подпоручика, Акимов определён в штаб 16-й пехотной дивизии и, состоя в должности старшего адъютанта при штабе войск в Царстве Польском, был назначен начальником Варшавского пехотного юнкерского училища (со 2 января 1862 года), занимая эту должность свыше 12 лет. 4 апреля 1865 года он был произведён в подполковники, 31 марта 1868 года — в полковники.

10 мая 1874 года Акимов был назначен командиром Самогитского эрцгерцога Карла полка, а 24 февраля 1877 года — начальником штаба 14-го армейского корпуса, исправляя (на правах корпусного командира) с начала русско-турецкой войны должность начальника штаба Нижне-Дунайского отряда.

За взятие у турок города Меджидие Акимов произведён 12 июля 1877 года за отличие в генерал-майоры. Затем ему вверен был в управление главный город Дунайского вилайета — Рущук, важный в стратегическом отношении.

С 4 июля 1878 года Акимов управлял им и как губернатор, до упразднения русского гражданского управления в Болгарии, а по возвращении в Санкт-Петербург был назначен 18 октября 1879 года начальником 1-го военного Павловского училища (бывший 1-й Кадетский корпус).

За отличие в русско-турецкой войне Акимов был награждён золотой саблей с надписью «За храбрость» и орденами Святого Владимира 3-й степени с мечами и Святого Станислава 1-й степени с мечами.

Попечительность Акимова о вверенном ему заведении военного образования поощрена была 19 февраля 1880 года Императором Александром II назначением в Свиту Его Императорского Величества; в 1883 году Акимов был награждён орденом орденом Святой Анны 1-й степени.

О педагогической опытности Акимова можно судить по тому, что он, как специалист, с 1869 по 1873 год командирован был в Санкт-Петербург из Варшавы для совещаний об учебной части юнкерских училищ, в комиссию, состоявшую при главном управлении военно-учебных заведений.

30 августа 1886 года Акимов был произведён в генерал-лейтенанты и менее чем через три недели, 17 сентября 1886 года, скончался. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.

Награды

За свою службу Акимов был награждён многими орденами, в их числе:

• Орден Святой Анны 3-й степени (1863 год)
• Орден Святого Станислава 2-й степени (1867 год)
• Орден Святого Владимира 4-й степени (1870 год)
• Орден Святой Анны 2-й степени (1873 год)
• Орден Святого Владимира 3-й степени с мечами (1878 год)
• Золотое сабля с надписью «За храбрость» (1879 год)
• Орден Святого Станислава 1-й степени с мечами (1879 год)
• Орден Святой Анны 1-й степени (1883 год)

Источники

• Акимов, Василий Петрович // A (метка английского Ллойда) — Алжирия. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911. — С. 205. — (Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.] ; 1911—1915, т. 1).</span>
• Глиноецкий Н. П. Исторический очерк Николаевской академии Генерального штаба. — СПб., 1882. — Прил., с. 91.
• Русский биографический словарь: В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896—1918.
• Список полковникам по старшинству. Исправлено по 1 февраля 1873 года. — СПб., 1873. — С. 329.
• Список генералам по старшинству. Исправлено по 1 сентября 1886 года. — СПб., 1886. — С. 389.
• Петербургский некрополь. Т. 1. (А-I). — СПб., 1912. — С. 25.

Отрывок, характеризующий Акимов, Василий Петрович

[«Обер церемониймейстер дворца сильно жалуется на то, что, несмотря на все запрещения, солдаты продолжают ходить на час во всех дворах и даже под окнами императора».]
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.
Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.


6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.