Аладдин
| Аладдин | |
| علاء الدين | |
 Аладдин в волшебном саду, иллюстрация Макса Либерта. | |
| Произведения: | |
|---|---|
| Пол: |
мужской |
| Национальность: |
Араб (китаец в других сказках) |
| Раса: |
человек |
| Возраст: |
15 лет[1] |
| Семья: |
Жасмин (жена) |
| Роль исполняет: | |
Аладди́н (также Ала ад-Дин[1], араб. علاء الدين, ʻAlāʼ ad-Dīn, кит. 阿拉丁) — главный герой одной из наиболее знаменитых арабских сказок, входящих в собрание «Тысяча и одна ночь». Некоторые современные исследователи полагают, что первоначально эта сказка в сборник не входила, а является более поздним западным «наслоением»[2].
Содержание
Появление сказки в Европе
Антуан Галлан
Галлан, опубликовавший первый перевод «Тысячи и одной ночи», включил в него историю об Аладдине[3], однако, этой сказки нет ни в одном из арабских рукописных или печатных изданий, поэтому Галлана долго подозревали в фальсификации[4]. Согласно дневнику переводчика, Галлан услышал эту историю из уст сирийского рассказчика Ханны, который был привезён в Париж из Халеба английским путешественником Полом Лукасом. В дневнике Галлан поясняет, что сделал перевод «Аладдина» зимой 1709—1710 годов. Он включил сказку в IX и X тома своего издания «Тысяча и одной ночи».
История обнаружения и перевода
Галлан начал свой перевод «Тысяча и одной ночи» в 1704 г.[5]. Если верить дневникам самого Галлана, узнать о существовании сказки ему удалось следующим образом: 25 марта 1709 г. он встретился с неким маронитским учёным по имени Юхенна Диаб[6], привезённым из Алеппо в Париж прославленным путешественником по странам Востока Полем Лукасом.
Исследователь жизни и творчества Галлана Джон Пейн полагает, что к тому времени из печати уже вышли первые шесть томов перевода, (1704—1705 гг.), тома 7 и 8 также вышли или — готовились к изданию. Ханна в скором времени начал испытывать симпатию к пытливому французу, и далее предложил помочь ему в составлении следующих томов, обещая снабдить его богатым материалом, которым он как сказитель прекрасно владел[7].
«Он рассказал мне, — пишет Галлан — несколько изящных арабских сказок, которые сам же вызвался позднее для меня записать». После чего в дневнике появляется лакуна, и следующая запись относится уже к 5 мая: «Маронит Ханна закончил рассказывать мне историю о Лампе».
Ханна оставался в Париже вплоть до осени того же года, и воспользовавшись этим временем Галлан успел записать несколько других историй, позднее включенных им в 9-12 тома своего исследования[8] Это были «Баба-Абдалла» и «Сиди Ну’yман», (13 мая 1709 г.) «Волшебный конь», (22 мая 1709) «Принц Ахмед и Пари Бану», (25 мая, 1709) «Две старшие сестры, завидовавшие младшей», (27 мая, 1709) «Али Баба и сорок разбойников», (29 мая, 1709), «Ходжа Хассан Альхаббал» и наконец 31 мая 1709 г. «Али Ходжа».
Маронит Ханна отправился домой вероятно, в октябре 1709 г., так как в дневнике Галлана появляется новая запись: «25 октября. Сегодня вечером получил письмо от Ханны из Марселя. Писано по-арабски, датировано 17 числом, пишет, что прибыл туда в добром здравии.»
И наконец, 10 ноября в Дневнике появляется ещё одна запись, посвященная сказке об Аладдине:
|
Вчера взялся читать арабскую сказку о Лампе, которую более года назад записал для меня на арабском же языке маронит из Дамаска - его привозил с собой мсье Лукас. Надо будет перевести её на французский. К утру дочитал целиком. Вот её полное название: „История об Аладдине, сыне портного, и приключениях, выпавших на его долю по вине африканского колдуна и посредством лампы.“ | 
|
Галлан немедленно засел за перевод, который был закончен две недели спустя. XI том «1001 ночи» включавший в себя рассказы Ханны был окончательно переведен на французский язык, если верить дневнику, 11 января 1711 г. И наконец, запись в дневнике от 24 августа 1711 г. отмечает, что Галлан завершил подбор сказок, которые собирался в будущем включить в 11 том своего издания.
Сомнения в подлинности
Публикации 8 тома «1001 ночи» сопутствовал достаточно неприятный инцидент, к которому, однако, сам Галлан не имел никакого отношения. Сам он специально оговорил в предисловии к изданию, что сказки «Зейн Ал-Аснам», «Кодадад и его братья», а также «Принцесса Дарьябар» не имели ни малейшего отношения к арабскому фольклору и были самовольно добавлены издателем, пожелавшим таким образом заполнить «лакуну». Сказки эти были персидского происхождения[9], и стали известны во Франции благодаря записи другого фольклориста — Пети де ла Круа, «профессора и чтеца короля в том, что касается [перевода] с арабского языка», и составляли часть сборника действительно очень похожего на «1001 ночь», однако носившего имя hezar-o-yek ruz — то есть «Тысяча и один день». Заимствование было сделано без ведома де ла Круа и без ведома Галлана, который, возмутившись подобным самоуправством, вынужден был задержать публикацию следующего тома и сменить издателя, и более того, специально оговаривал, что «лишние» сказки должны быть изъяты из второго издания. Смерть помешала ему выполнить это намерение.
Неизвестно, эта ли история поселила в более поздних исследователях сомнения в подлинности сказки, или же тот факт, что после смерти Галлана ни в его архиве, ни где либо ещё не удалось найти арабского подлинника «Аладдина», более того — сказка эта не содержалась ни в одной из в то время известных рукописей «1001 ночи», стали раздаваться голоса, что сказку эту — а быть может и несколько других — Галлан сочинил сам, пользуясь своим знанием жизни на арабском Востоке и добавил в свой сборник, чтобы таким образом увеличить его объём. Стоит заметить, что скептики в своих предположениях отнюдь не единодушны, и, будучи все согласны между собой, что Галлан якобы не брезговал литературными фальсификациями, не сходятся в том, сколько сказок принадлежит его перу[10]. Назывались от 2—3 («Зейн Аль-Аснам», «Пробуждение спящего» и наконец «Аладдин») вплоть до смелого предположения, что подлинными являются не более 282, все остальные изобретены Галланом[11], сформировавшим таким образом на века европейское видение Востока. Наиболее осторожно выразился в этой дискуссии профессор Генри Палмер, отметивший, что некоторые сказки «1001 ночи», возможно, имеют персидские корни и связаны с известным циклом о Гаруне-ар-Рашиде[12].
Содержание
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Сказка об Аладдине в театре и кино
- Леон Бакст оформил в 1919 году ревю «Аладдин», которое было поставлено в Париже, театр Мариньи. Эскизы костюмов сохранились.
- В 1966 году на экраны Советского Союза вышел фильм «Волшебная лампа Аладдина».
- Итальянский композитор Нино Рота написал оперу «Аладдин и волшебная лампа» (1968).
- В 1992 году студией Уолта Диснея по мотивам сказки об Аладдине был выпущен полнометражный мультипликационный фильм «Аладдин», правда многие детали сюжета были изменены. Мультфильм стал одной из самых успешных картин студии, получив две премии «Оскар». Успех мультфильма привел к созданию ещё двух полнометражных продолжений — «Возвращение Джафара» и «Аладдин и король разбойников», а также мультсериала «Аладдин», сюжет которых впрочем не имел ничего общего с оригинальной сказкой. Несмотря на всемирную известность и большую популярность мультфильм вызвал крайне негативную реакцию в арабском мире[13].
- [www.imdb.com/character/ch0000538/ Страница персонажа на imdb.com]
- В 2009 году в Болливуде вышел фильм Аладдин (англ.)
- В 2015 году был выпущен французско-бельгийского производства Новые приключения Аладдина.
Напишите отзыв о статье "Аладдин"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.lib.ru/TALES/1001NIGHT/ad-din.txt Тысяча и одна ночь. Рассказ про Ала Ад-Дина и волшебный светильник]. Библиотека Максима Мошкова. Проверено 18 ноября 2009. [www.webcitation.org/66q6KqFuH Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
- ↑ [www.newsru.com/cinema/06oct2004/noch.html Восстановлен оригинал «Тысячи и одной ночи»: в нем больше нет Аладдина и Синдбада]. NEWSru.com (6 октября 2004 года). Проверено 18 ноября 2009. [www.webcitation.org/66q6LL3Fp Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
- ↑ John Payne, Alaeddin and the Enchanted Lamp and Other Stories, (London 1901) gives details of Galland’s encounter with 'Hanna' in 1709 and of the discovery in the Bibliothèque Nationale, Paris of two Arabic manuscripts containing Aladdin and two more of the 'interpolated' tales. [www.wollamshram.ca/1001/index.htm Text of «Alaeddin and the enchanted lamp»]
- ↑ [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/TISYACHA_I_ODNA_NOCH.html Тысяча и одна ночь]. Онлайн Энциклопедия «Кругосвет». Проверено 18 ноября 2009. [www.webcitation.org/66q6NffjD Архивировано из первоисточника 11 апреля 2012].
- ↑ [docs.google.com/viewer?a=v&q=cache:Pw-1jbBP2x4J:www.operanationaldurhin.eu/medias/File/_uploaded_files/dossiers%2520pedagogiques%2520light/DP%2520Aladin.pdf?PHPSESSID%3Db9197a45523e1e2f7a81459cb7ea56b4+Galland+%2B+Aladin&hl=fr&gl=ca&pid=bl&srcid=ADGEESj4PpS9unXY-yvs2veF-NwxNeC7cO0I9Srua4QRUF0Rl5D4GpQwIHIA48ECg9FunC-noleTpC4EFC4H2FUBdy7ovQAHEVzjcVwiGthWX2xoy_OScKjwIoTBA6g1oX2VFCgbmGAu&sig=AHIEtbT4EzU8c4xcQDijG2eWB1rikk4nvg&pli=1 Fourni par Google Documents]
- ↑ Арабское имя этого человека было Яхья, в христианизированной передаче — Юхенна «по прозвищу Диаб». В своих дневниках Галлан зовет его «Ханна».
- ↑ [www.wollamshram.ca/1001/Payne/aladdin/p13_index.htm Alaeddin and the Enchanted Lamp, by John Payne]
- ↑ Галлан собирался продолжать перевод и обработку арабского фольклора и далее, но достаточно ранняя смерть не дала ему воплотить намеченное. Он умер в 1715 г., два последних тома «Тысячи и одной ночи» вышли из печати в 1717 г.
- ↑ Галлан в своем дневнике ошибочно называет их «турецкими», видимо, потому, что следующей работой де ла Круа был именно турецкий сборник.
- ↑ [books.google.ca/books?id=qLkGAQAAIAAJ&pg=PA107&lpg=PA107&dq=Galland+invented+aladdin&source=bl&ots=bt1v31MX9d&sig=_8vu5MqFN-bfPpW7pibUMAlRyIw&hl=fr&ei=4AquTvzODqfZ0QHMvvSsDw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=3&ved=0CDIQ6AEwAg#v=onepage&q=Galland%20invented%20aladdin&f=false Current opinion — Google Livres]
- ↑ [www.newsru.com/cinema/06oct2004/noch.html Восстановлен оригинал «Тысячи и одной ночи»: в нем больше нет Аладдина и Синдбада]. NEWSru (6 октября 2004). Проверено 25 февраля 2013. [www.webcitation.org/6EkV2dwnV Архивировано из первоисточника 27 февраля 2013].
- ↑ [books.google.ca/books?id=HaUZAAAAYAAJ&pg=PA5&lpg=PA5&dq=prof.+Palmer+Aladdin&source=bl&ots=iTpa-8fR7y&sig=W7jZq7bUTjYpKGOaCwtYuIG5WBo&hl=fr&ei=mwuuToj_Nsjt0gGdxZTHDw&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=2&ved=0CCAQ6AEwAQ#v=onepage&q=Aladdin&f=false The Caliph Haroun Alraschid and … — Edward Henry Palmer — Google Livres]
- ↑ [www.adc.org/index.php?id=283 Arab Stereotypes and American Educators — American-Arab Anti-Discrimination Committee]
Ссылки
- [www.gutenberg.org/etext/128 The Arabian Nights by Andrew Lang] в проекте «Гутенберг».
Отрывок, характеризующий Аладдин
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
