Алчевский, Григорий Алексеевич

Григорий Алексеевич Алчевский
Основная информация
Имя при рождении	Григорій Алексеѣвичъ Алчевскiй
Дата рождения	1866(1866)
Место рождения	Харьков
Дата смерти	1920(1920)
Место смерти	Москва
Страна	Российская империя Российская империя РСФСР
Профессии	музыкальный педагог, камерный певец, композитор
Жанры	народные песни, романсы

Григо́рий Алексе́евич Алче́вский (1866 -1920) - деятель музыкальной культуры, педагог, вокалист, камерный певец и композитор.

Биография

Родился в Харькове в семье  купца  А. К. Алчевского и X.Д.Алчевской.

В 1887 году окончил физико-математический факультет Харьковского университета. Музыкальное образование получил в Московской консерватории, где учился в классе пения и композиции (до 1893), а позже по классу фортепьяно. Ученик композиторов, профессоров C.И.Танеева, М. М. Иполитова-Иванова и дирижера А. И. Зилоти.

После окончания консерватории Г. А. Алчевский работал педагогом. Среди его учеников был и его брат Иван, исполнявший его вокальные произведения. Выступал в концертах, исполняя арии и романсы.

Участвовал в общественной и культурной жизни украинцев Москвы, в частности, в организации и проведении шевченковского юбилея в 1914, в музыкально-драматическом кружке «Кобзарь».

С 1907 — музыкальный критик газеты «Южный край» (Харьков). Позднее полностью посвятил себя вокальной педагогике и теории вокального искусства.

Творчество

Г. А. Алчевский является автором популярных в начале ХХ века обработок ряда русских и украинских народных песен и романсов, в том числе 6-ти украинских: «Чого мені тяжко» (слова Т. Шевченко), «Безмежнеє поле» (слова И. Франко), «Не дивися на місяць весною», «Стояла я і слухала весну»(обе — на слова Леси Украинки), «Душа — се конвалія ніжна», « Гей на бій»(обе — слова матери X.Алчевской), русских романсов «Я знаю, отчего у этих берегов» на слова А.Майкова, «Сосна» на слова М.Лермонтова, «Ах, как у нас хорошо на балконе» на слова Я.Полонского, «Любовь — это сон упоительный» на слова Т.Щепкиной-Куперник и др., а также симфонической картины «Алеша Попович» (1907).

Кроме того, известно его пособие «Вокальная техника в ежедневных упражнениях».

Г. А. Алчевский — создатель уникальных «Таблиц дыхания для певцов и их применение к развитию качеств голоса», изданных в 1907-1908 годах, которыми и поныне пользуется весь музыкальный мир.

Сестры Григория Алексеевича Алчевского:

• Христина (1882—1931) — украинская поэтесса, переводчик и педагог
• Анна (1868—1931) — талантливая художница, жена академика А. Н. Бекетова

Братья:

• Иван (1876—1917) — солист Мариинского оперного театра, сценический партнер Ф. И. Шаляпина, соратник С. В. Рахманинова, А. Н. Скрябина
• Николай (1872—1942) — педагог, литературовед, театральный критик, автор первого советского украинского букваря для взрослых. Умер от голода в оккупированном Харькове.
• Дмитрий (1866—1920) — кандидат естественных наук, педагог, литературовед, предприниматель, расстрелянный в Крыму.

Память

В 1998 году в Харькове был создан «Благотворительный фонд в честь семьи Алчевских».
Каждые два года, начиная с 2001, в Харькове проходят Международные конкурсы вокалистов «Алчевский-дебют».

Литература

• Лисенко О. Композитор, співак, педагог (до 100-річчя з дня нарождения Г. О. Алчевського) // Вечірній Київ. — 1966, 17 травня

Ссылки

• [ru.rodovid.org/wk/Запись:219008 Алчевский, Григорий Алексеевич] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
• [leksika.com.ua/11310408/ure/alchevskiy АЛЧЕВСЬКИЙ]  (укр.)

Отрывок, характеризующий Алчевский, Григорий Алексеевич

В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)
Начались прения. Бенигсен не считал еще игру проигранною. Допуская мнение Барклая и других о невозможности принять оборонительное сражение под Филями, он, проникнувшись русским патриотизмом и любовью к Москве, предлагал перевести войска в ночи с правого на левый фланг и ударить на другой день на правое крыло французов. Мнения разделились, были споры в пользу и против этого мнения. Ермолов, Дохтуров и Раевский согласились с мнением Бенигсена. Руководимые ли чувством потребности жертвы пред оставлением столицы или другими личными соображениями, но эти генералы как бы не понимали того, что настоящий совет не мог изменить неизбежного хода дел и что Москва уже теперь оставлена. Остальные генералы понимали это и, оставляя в стороне вопрос о Москве, говорили о том направлении, которое в своем отступлении должно было принять войско. Малаша, которая, не спуская глаз, смотрела на то, что делалось перед ней, иначе понимала значение этого совета. Ей казалось, что дело было только в личной борьбе между «дедушкой» и «длиннополым», как она называла Бенигсена. Она видела, что они злились, когда говорили друг с другом, и в душе своей она держала сторону дедушки. В средине разговора она заметила быстрый лукавый взгляд, брошенный дедушкой на Бенигсена, и вслед за тем, к радости своей, заметила, что дедушка, сказав что то длиннополому, осадил его: Бенигсен вдруг покраснел и сердито прошелся по избе. Слова, так подействовавшие на Бенигсена, были спокойным и тихим голосом выраженное Кутузовым мнение о выгоде и невыгоде предложения Бенигсена: о переводе в ночи войск с правого на левый фланг для атаки правого крыла французов.